– Что значит – что? Вы государственный служащий. – Какое сейчас государство… – Нормальное! Нормальное, ипать, государство. Вы, как государственный служащий, обязаны были сообщить, что вам угрожают в связи с вашей служебной деятельностью! Вы сколько раз бывали в Ижевске по службе? Что вам мешало зайти в управление ФСБ и написать заявление? Кто вам не дал этого сделать? – И потом что? Мы же на отшибе живем, считай, в лесу. Я сам пытался разрулить. Потом Иринку украли… Я стоял в соседней комнате и слушал. И думал. В общем-то, я прекрасно представлял себе, что происходит в вертикали власти на низовом, муниципальном и на среднем, областном, республиканском уровнях, и прекрасно знаю, что и откуда берется. Ведь подавляющее большинство высокопоставленных подонков и коррупционеров начинают именно с этого уровня и науку коррупции постигают именно на этом уровне – с продвижением наверх увеличивается только масштаб. В хищении ста тысяч и в хищении ста миллионов разница – несколько нулей, суть – одна. И начинается все именно с низа, здесь проходят первичную практику, здесь приносят клятву верности, здесь система оценивает, с кем можно работать, а с кем – нет. Опасного человека – честного, с принципами, с идеями – выявляют тоже тут и дальше идти не дают. Гнобят или уголовное дело. Я лично знал опера с БЦ «Байкал»[20], честного, – его же коллеги на пять лет в Нижний Тагил отправили. Именно за честность и подставили. Так получилось, что я какое-то время провел в США и неплохо знал их систему. Мог сравнивать. Принципиальная разница между нами и ними в том, что у них основная тяжесть налогообложения ложится на граждан, а у нас – на бизнесы. У них мало начальных школ с федеральным финансированием (только в городах) и нет службы охраны порядка – ФБР есть, но вот повседневной полицейской работой – патрулирование, задержание, раскрытие несложных преступлений, каковых более девяноста процентов от общей массы – занимается местный шериф, которого избирают и финансируют местные. В итоге получается так, что у нас муниципалитеты зависят от трансфертов с республиканского уровня и от местных бизнесов, которых просят скинуться то на День Победы, то на ремонт школы, а в США муниципалитеты зависят только и исключительно от граждан, от избирателей и налогоплательщиков. Местные налоги больше федеральных, как подоходный, так и на жилье, но жители платят, понимая, что чем больше налогов, тем лучше школа и тем лучше служба шерифа, больше безопасности. Местные власти могут сами устанавливать уровень налоговых отчислений, но они балансируют между потребностями и возможностями налогоплательщиков. Если установить слишком низкие налоги – жители начнут переезжать туда, где лучше школы. Если слишком высокие – жители тоже будут переезжать туда, куда они смогут себе позволить. Жители, понимая, что многое зависит от них, объединяются в реально работающие комьюнити и часть работы делают сами бесплатно – например, улицы убирают или помогают шерифу. Они понимают, что чем лучше в их округе будет соотношение между налогами и качеством общественных услуг, тем больше людей захотят переехать к ним в округ, и тогда часть налогообложения они возьмут на себя и станет еще лучше. Кроме того, американские муниципалитеты активно взаимодействуют между собой, и если, к примеру, где-то лучше налажена уборка мусора, то соседи наймут эту компанию, а не будут платить своей, неэффективной. Так же и со школами. У нас же на муниципальном уровне власть никак не зависит от населения. Вообще. Ей плевать, кто у нее живет – бедные или богатые. Но для выживания ей надо поддерживать тесные и доверительные отношения с бизнесом. С любым бизнесом. Вот так происходит смычка госчиновника и бизнесмена, который никогда не прочь срезать углы. В коррупции будут виноваты они оба. И на этом же уровне закладывается презрение к живущему на земле быдлу. Кто они? От них ничего не зависит, у них одни проблемы, они только ходят и просят, канючат. Конечно, большинству бизнесменов ничего особенного и не надо – ну, землю, скажем, выделить или закрыть глаза на сбросы на рельеф местности. Но бывает так, что появляются люди подобные Забродину, с далеко идущими планами. И им завербовать в это дело местное начальство бывает проще простого. Или позабытое на фоне сегодняшнего кошмара дело Цапков, когда двенадцать человек ночью вырезали. Как криминальное семейство держало под контролем крупную станицу, почти город, – и никто ничего не знал, никто не обращал внимания. А просто они тут единственными работодателями были и единственными источниками налогов в бюджет. Кто против такого пойдет? Вот и жили, как писал в своей диссертации безумный Сергей Цапок, одной большой семьей. Проблема в том, что больше так жить нельзя. Я кивнул стоящему рядом Сомяре. У него был пакет, туда мы солярки немного плеснули, от украинцев научились. У меня наручники. – Пошли… Пока ехали до лесу – тут минуты три, рядом все, – клиент дошел до нужной кондиции, облевался весь. Когда сняли пакет – лицо в блевотине, дышит как выброшенная на берег рыба. Я посветил себе на лицо. – Узнаешь? – Александр… Вадимович? – Он самый. Из-за тебя меня чуть не убили. И его тоже, – я показал на Дмитрия. – Я не знал ничего! – Знал, не знал, мне по хрен… Ты думал, на базаре съехать? Не… … – Из-за ваших с Забродиным муток люди погибли. – Я не приказывал. – Да мне по хрен, приказывал ты или нет. Раз врешь, значит, с Забродиным ты заодно. С одного корыта хлебаешь… Я показал стволом автомата. – Беги. У Беспалова задрожали губы. – Беги, с…а! – Саш… – сказал Димыч, – тормози. – Чо тормози! Чо тормози?! – Тормози. Я вскинул автомат. – Беги! Беспалов повернулся, неуклюже побежал. Я отпустил его на несколько метров, потом начал стрелять – под ноги. – Тормози, Саня, да ты что делаешь?! – Да пошел ты! Я оттолкнул Димыча и прицелился. Прежде чем Сомяра успел перехватить ствол, отбив его вверх, – я выстрелил. Существует такой метод – называется «маятник». Он описан Богомоловым в книге «В августе сорок четвертого». Многие считают, что маятник – это особая техника стрельбы, но это не так. Маятник – особая техника допроса. Шатаешь из стороны в сторону, да так чтобы с резьбы срывало… Беспалова перевязали и посадили в машину. А вы думаете, я его насмерть? Ищите дурака – он свидетель. Легко подстрелил, по касательной – уж что-что, но стрелять я умею. За это Димыч при Беспалове меня обматерил, автомат отобрал и по морде дал. Теперь он допрашивал дошедшего до кондиции клиента прямо в машине, а мы с Сомярой стояли и наслаждались пейзажами, насколько это можно сделать было ночью. Было тихо. Светила луна. Проблема была только в том, что выстрелами мы могли привлечь хищников из леса. И не обязательно живых. – Вот скажи, Вадимыч, – сказал Сомяра, – почему так, что в вашем мире всегда все дерьмо наверх всплывает. – А в вашем – нет? – В нашем – нет. В тюрьме говном быть нельзя. Люди не дадут. Люди к людям, гады к гадам, гребни к гребням… – Да перестань, Сомяра. Это раньше понятия были. Как и люди несгибаемые. А сейчас что? Хочешь сказать, что вот эти вот лаврушники, которые у вас весь верх заняли, – они кристально честные по воровским понятиям? А? … – Или воры с властью не стали сотрудничать? Было не понять, где заканчивается Цэка и начинается зэка. Сомяра ничего не ответил. Из машины выбрался Димыч, явно довольный. – Ну? – Норм. Материала на десяток ДОР[21] хватит. Раскололся до задницы… – Да. Только кто тебе даст его в ход-то пускать? Думаешь, тебе в Ижевске рады будут с таким материалом? – Ну а ты что предлагаешь? – Качать маятник дальше. Бывшая Россия, Удмуртия Камбарка Тысяча тридцать девятый день Катастрофы В нашей жизни невеселой главное – взять старт. Чтобы тебя заметили, оценили, выдвинули. Если заметили – потом проще, система сама за руку ведет, только не косячь. Вот Паша, снабженец с горадминистрации, и выдвинулся. Как раз тем самым рейсом. Вернулся с Донбасса – и тут ему фарт пошел. После возвращения – да не одному, а с женой – предложили ему козырное место в УРС. Управлении рабочего снабжения. Контора небольшая, но очень влиятельная, потому что все заводы бытовым снабжаются через нее, чтобы дешевле было. Закупы все на крупные суммы, и сами понимаете… Паша – взялся, не подумал, с чего это ему сразу такое место обламывается. Тут же дом дали, есть куда жену привести. Машина служебная – «Нива». Жену устроили – не в детский сад или больничку, а тоже в Администрацию. Но рано или поздно за все приходится платить. Утром этим все как обычно было. Встал он рано, но жена еще раньше встала: на селе вообще рано встают. Корову они не держали, но корову держали соседи, а у них были куры, гуси. Соседи продавали молоко в трехлитровых банках – оно стояло в холодильнике, потому что было электричество. А электричество было, потому что здесь оно у многих было. Потому что мини-электростанцию на торфе сделали из притащенного с Агрыза паровоза. Сготовила жена, Паша сел, поел. Все как положено, все как у хозяина дома. Детей только не было, почему – старались не думать. Собирались в Ижевск ехать, проверяться, может, и лечиться. Там врачи потому что остались и какие-то лекарства поступали. Может, и получится чего. А если нет – возьмут сироту. – Паш…