– Может, успел добежать. – Ага! Ты тут постой, а я сбегаю, тебя пристрелю и вернусь. Брателла, ты сам себя слышишь, нет? В этот момент в подорванном «крузере» что-то громко хлопнуло. Секундного замешательства Салима и Ваты хватило, чтобы Золотов мгновенно вскинул автомат к плечу, направив на них. – Бросай! И снова молчание. Потом Салим нехорошо улыбнулся. – Двоих ты по-любому не успеешь. Ты бросай. – Мужики! Стволы были направлены друг на друга. – Мужики. Никто из нас Тыкву не убивал. … – Это Кондрат был! Молчание. Потом Салим, не опуская пистолета, сказал: – Откуда ты знаешь? – Когда мы в церквушку эту зашли. Кто нашел выход на колокольню? Причем почти сразу, не ищась особо. Кондрат! … – Кто из нас лучше других из снайперской стреляет. Тоже Кондрат! – А на фига ему? – спросил Ватник. – Наверное, Попцов приказал. Он самый близкий к нему был – и самый тупой. Попцов, наверное, ему приказал нас всех… одного за другим кончить. Никто, кроме Кондрата, на такое бы не подписался. А Попцов ушел бы. Ему свидетели не нужны были. – А Москва? – Да при чем тут Москва, какая сейчас разница! Попцову сейчас вышка светила! Не за Москву! Ну, соображай! Помолчали. Потом все трое медленно начали опускать оружие. И тут Салим сказал: – Погоди. А тогда кто Попцова? Золотов успел первым. Длинная очередь разорвала мертвую тишину. – Я, – в наступившей, после того как опустел магазин, тишине сказал Золотов, – и Кондрата тоже я. Извините, пацаны… Земля давно не знала человеческих рук, но ему удалось найти лопату с целым черенком. Выкопав на огороде шесть могил, он похоронил своих сослуживцев одного за другим – Попцова, Кота, Салима, Ватника, Тыкву и Кондрата. Смастерил как мог кресты и поставил их на каждом могильном холмике. Потом, вытерев руки, он вернулся в дом. Тот самый, где они нашли погреб с вареньем. Слазал в погреб, достал еще банку. Потом принес дров, как смог развел в печке огонь, поставил чайник. Как только вода закипела, заварил чай, открыл банку варенья… Котя-котинька-коток, Котя, серенький хвосток… Приди, котик, ночевать, Мое дитятко качать. Я тебе, коту, За работу заплачу: Беленький платочек. Я на шею повяжу. Я тебе, коту, За работу заплачу: Дам кусок пирога. И стаканчик молока… Вспомнилась бабушка. Она жила в деревне, он приезжал к ней на лето. Она его просто любила… и, кроме этой простой любви, ему ничего и не надо было. Только бабушки больше не было. И никого больше не было. Было только шесть могил. И он – единственный выживший. Он не всегда был таким. Когда-то он был нормальным человеком. Нормальным… Потом он стал другим. А сейчас он просто понял: кто-то должен прекратить путь кровавой своры, членом и частью которой он являлся. Хоть как, но прекратить. И, кроме него, остановить своих кровавых подонков-коллег, обезумевших от безнаказанности и крови, оказалось некому. Он был не менее виновен, чем они, но он единственный понял, что с этим надо кончать. Он попытался вспомнить всех людей, которых они по приказу Попцова или того, кто был выше его, убили, и не смог. Не смог вспомнить даже, сколько их было. Но было много. Потому что они ведь не только выполняли заказы и задания руководства. Осознавая собственную безнаказанность, что им дозволено больше, чем всем остальным, они убивали, рэкетировали, отжимали на свой карман. Иногда им приходилось даже расследовать преступления, которые они же сами и совершали – да не иногда, а часто… Кто-то должен положить всему этому конец. За окном окончательно стемнело. Золотов допил чай, посидел немного в темном, пустом доме, лишь немного согретом теплом очага и человека. Потом достал пистолет и сунул его в рот. Грохнул выстрел – и все окончательно стихло… Бывшая Россия Камбарка, Удмуртия Три месяца спустя Вчера я был на стройке. Только из больнички отпустили – и я сразу на стройку. Не домой к жене – на стройку. Наверное, я уже и не изменюсь никогда… На стройке заканчивали. Фундаменты для большинства станков подошли, заливать немного пришлось. Проблема с конвейерами, это сейчас вообще большая проблема – конвейерное оборудование не найдешь. Но ничего – сделали под заказ, уже ставили. Скоро пуск. Я вдруг понял, как чувствовали себя советские люди, почему они были такими оптимистами – ведь заводы пускали тогда один за другим. Пущенный завод – это гарантия того, что завтра будет немножечко лучше, чем вчера. Хоть немного, но лучше. А по-другому, если пускаешь завод, никогда и не бывает. Оттуда пошел в логистику и в первый отдел, посмотреть, готов ли груз к транспортировке. В первом отделе на меня смотрели… ну, нехорошо так смотрели – но делать нечего, сам генеральный подписал, и первый отдел просто вынужден был взять под козырек. Тем более что был еще звонок из канцелярии Госсовета. Проверив, все ли в порядке, я направился на Татар-базар. Там наша местная исламская община приютила Тепкоева и его людей. Ему проще там, среди единоверцев, там и мечеть есть, мулла у нас учился в Мекке. Была у меня еще одна мысль – что Тепкоев посмотрит и увидит, как можно жить, соблюдая каноны ислама, но при этом не ведя беспрерывных войн с теми, у кого другая вера. Возможно, это его чему-то и научит. А через день Тепкоев и я стояли на камбарском причале, смотрели, как идет погрузка. Грузили оружие – снайперские винтовки, пулеметы, гранатометы, несколько тонн боеприпасов. Все это я выбил для Тепкоева под свою ответственность – что он не пойдет джихадить в республике, а уйдет, как и обещал, на Юг мстить своим кровникам. На Юге оружие имеет большое значение – найдутся автоматы, найдутся и бойцы. Все были против – да и не по закону это. Окончательным было мнение коллегии ФСБ. Решили, что сегодня мы поможем Тепкоеву, а завтра у нас на Юге появится свой человек. Бандиты же – если он и сорвется, не он первый, не он последний. Так что фонды я под него пробил солидные.