– И ты все должна была переписать? – Нет. Только главу, где… – Она запнулась, но все-таки продолжила: – Где рассказывается о том, какая судьба ждет девушек, которые… которые слишком легкомысленны. И позволяют себя скомпрометировать. Подозреваю, что судьба их страшна. А Тисса, горбясь, продолжает: – Они совершают падение и оказываются на улице, где вынуждены предаваться разврату… до самой смерти. А может, все-таки прочесть на досуге сию увлекательную книгу. И запретить во имя спасения невинных душ, которые в эту чушь верят. Только, вспоминая один подслушанный разговор, эта вера – удел избранных. Остальным же закон не писан, и леди Лоу вряд ли когда-нибудь окажется на улице. На ее долю и в замке разврата хватит. – Тисса, что все-таки произошло? – Я занимаю кресло, в котором обычно сидит Кайя, с трудом преодолев искушение забраться с ногами. Еще бы плед… даже в этой комнате, которую отапливают не только камин, но и спрятанные в стенах трубы с горячей водой, прохладно. На вопрос мой Тисса отвечать не спешит. Из страха? Неужели думает, что я ее выгнать собираюсь? Но что ей еще думать? Она знает правила игры и убеждена, что нарушать их нельзя, что за любой проступок последует наказание. А проступок ее столь ужасен, что и гром небесный будет заслуженной карой. И словами эту уверенность не переломить. Ладно, попробуем зайти с другой стороны. – Леди Льялл сказала, что ты ночью куда-то ушла, а вернулась под утро. Это правда? – Да, ваша светлость. – И где ты была? Пункт «непотребного вида» я решила опустить. – Я… я не могу сказать, ваша светлость. – Тисса, я не собираюсь тебя наказывать. Или осуждать. Я лишь хочу понять, что с тобой происходит. Молчание. Виновато опущенная голова. И выбора у меня не остается. – Как далеко зашел ваш с Гийомом роман? – Гийом? А при чем здесь… – Заминка. И удивление в глазах сменяется искреннейшей обидой. – Вы… вы неправильно подумали. Я бы никогда… я… Похоже, я действительно немного промахнулась. – Он… он писал мне письма. Но я не соглашалась встречаться! Я… я просила его оставить меня… трижды, – тихо добавила Тисса, кутаясь в плащ. А вот о письмах наша светлость впервые слышит. Вот же скотина улыбчивая… письма, значит. Любовные. Надо думать, душевные до умопомрачения. И Тисса не поддалась? Железная девочка. – Прости, пожалуйста. Мне казалось, что он тебе нравится. – Сначала – да. – Девочка выдохнула с облегчением. Похоже, тайная переписка ее изрядно измучила. – Он был таким… – …романтичным. – Да. Но это все равно было бы неправильно. Нехорошо. Да здравствует высокая мораль, аки естественная защита юных дев от коварных соблазнителей! Нет, книгу я все же прочту обязательно. – Сперва я не отвечала ему, ваша светлость. Я думала, что он сам поймет. А он все писал и писал… и… я написала, что нам не суждено быть вместе. И попросила прекратить. А он… – Тисса все-таки решилась протянуть руки к огню. – И я не знаю. Письма стали другими. Злыми. Там были не очень хорошие вещи про других людей. …что не сочетается со светлым рыцарским образом, который постепенно самоликвидировался. Ладно, вопрос с перепиской замнем: у всякой приличной девушки должен быть свой маленький девичий секрет. Но тайна нынешней ночи осталась неразгаданной. Не сокровища же она искала в осеннем саду! Думай, Иза… Если не Гийом, то кто остается, сколь бы ни парадоксальной представлялась догадка? – Тисса, – я говорила, глядя ей в глаза, – скажи, в твоем… отсутствии виноват Урфин? Угадала. По лицу вижу, что угадала. Вот же сволочь блондинистая. Я не знаю, в какую авантюру он втянул Тиссу, но должен был бы понимать, чем это приключение для нее обернется. Или в очередной раз подумать не успел? – Я обещала никому не говорить. – А ты и не сказала. Я сама догадалась. Подробности же выясним при личной встрече, которая состоится немного позже. Но будет теплой. Я бы сказала – горячей. Беседу прервал стук в дверь: принесли куриный бульон с солеными гренками, ягнячьи ребрышки под острым соусом, блинчики… в общем, много всего принесли. В двойной порции. Нет, Сержант – это чудо. Как он узнал, что наша светлость тоже проголодается? – Ешь. – С огромной охотой подаю личный пример, которому Тисса, однако, не спешит следовать. По глазам вижу – голодна, но держится. – Ваша светлость, я наказана. И это справедливо. Да неужели? – Неважно, что было причиной моего поведения, оно недопустимо. И леди Льялл… она не такая строгая, как вы думаете. Строгая? Да эта Мэри Поппинс местного разлива меня в дрожь ввергает самим своим видом. С ней я тоже разберусь. Но позже. – …прежде она никогда не применяла розги… …не хватало еще… Стоп. Прежде? – …я всецело заслужила сегодняшнее наказание. Видите ли… моя репутация и так находилась под угрозой, а после того, что произошло… леди Льялл не просто так появилась. Ей кто-то сказал. Кто-то видел, что я сделала. И теперь все узнают. Она разом сникла и почти прошептала: – …и если их сиятельство на мне не женятся, то… …то это будет последнее, что Урфин не сделает в жизни. – Женится. Лично прослежу, – уверила я Тиссу, у которой перед глазами явно стояла улица, где отчаявшиеся девы вынуждены предаваться разврату до конца жизни. – Ешь. Приказа Тисса ослушаться не посмела. Ела она аккуратно, стараясь не глядеть на меня, словно стесняясь и собственного голода, и самого факта пребывания в спальне наших светлостей. Мне же следовало прояснить еще кое-что. – Как понимаю, их сиятельство, – чтоб им икалось сиятельнейшим образом, – тебя больше не пугают? Тисса кивнула, но как-то неуверенно. То есть еще сама не поняла, или пугают, но не так сильно, как прежде? Она разлила чай и, пригубив, поморщилась. Добавила сахара. И еще чая. – Горький какой-то. И пахнет весьма характерно. Принюхавшись, я поняла, что с легкой Сержантовой руки чай крепко сдобрили бренди или чем-то вроде. Скорее даже бренди разбавили чаем. Пожалуй, наша светлость воздержится. А Тисса пусть пьет, ей для снятия стресса полезно. Тисса и пила. Молчала. Потом, наконец, призналась: – Он… не такой, как я думала. То есть не совсем, чтобы злое зло, тьма, смерть и разрушение? И проблески совести виднеются где-то на горизонте. – Но… ваша светлость, зачем я ему нужна? Раньше я думала, что у него нет выбора. Но Долэг сказала, что ей Гавин сказал, что его отец говорил старому лэрду, что имеет двоих дочерей и… и Деграсы – хороший род. Древний. Богатый. Породниться с ними – большая честь. Гавин – умница. Не знаю, насколько сказанное правда, и уж точно сомневаюсь, что сам Урфин в курсе чужих на него матримониальных планов, но сам факт наличия соперниц весьма способствует пробуждению здорового женского эгоцентризма. И кажется, неведомые мне дочери барона Деграса задели Тиссу куда сильней, чем она пытается показать. – Может, ты просто нравишься? – Ваша светлость… – Тисса, позабыв про этикет, держала чашку в ладонях и, склонившись, вдыхала ароматный пар. Вот что алкоголь животворящий с людьми делает.{7} Надо было сразу беседу с чая начинать. – Люди не женятся только потому, что кто-то кому-то нравится. Да и… он же все время надо мной смеется! Я сама знаю, что некрасивая. И что на клавесине играю плохо! У нас не было клавесина. И голоса у меня тоже нет… и манеры не такие, как здесь! Меня мама учила. Журналы выписывала… дорогие… хотела, чтобы я настоящей леди была. А у меня не получается. Так, пожалуй, с чаем пора завязывать. Нехорошо, конечно, несовершеннолетних спаивать. Вроде и доза небольшая, но после бессонной ночи да пережитого Тиссе и ложки бы хватило. Кружку отбираем. Ведем к кровати. Здоровый сон – лучшее лекарство от всего. Из платья Тисса выпутывается сама и на кровать забирается без возражений, обнимает подушку и бормочет: – И… и я сдерживаюсь. Я маме обещала, что буду вести себя достойно. Но если бы вы знали, как мне иногда хочется его ударить… – Она мечтательно зажмурилась.