Нас не пускают в высокоморальную песочницу? Ничего. Построим собственную. Будем конкурировать. Совет держали в гостиной при апартаментах нашей светлости. Что характерно, тоже за чаем. И профитролями.{5} А вот розовых листочков с виньетками не нашлось. Чувствую себя ущемленной в правах, но, похоже, только я. Тисса сидит на полу – при здешней манере укрывать полы толстенными коврами простудиться она не простудится, а Ингрид ей волосы расчесывает. Волосы, к слову, у девочки красивые. Длинные, густые, невероятного пепельного оттенка – до сих пор я думала, что добиться подобного можно лишь искусственным путем. Правда, Тисса волосы прятала, заплетая в косы, а косы укладывая вокруг головы короной. И пепельный превращался в серый, скучный. Она вообще предпочитала быть незаметной, и с каждым днем у нее получалось все лучше. – Ингрид, как вообще они работают? – Я наконец села. Все-таки дурные привычки заразительны, и надо бы избавляться от этой манеры метаться по комнате, загоняя мысли в голову. Может, и удобно, но при моих полутора метрах выгляжу я смешно. Ингрид отложила расческу. Разделяя пепельную волну на пряди, она ловко сплетала их, закрепляя крохотными цветами из золотой проволоки. Тисса сидела неподвижно. Надеюсь, она не решит, что Ингрид проявляет излишний к ней интерес. Моя старшая фрейлина по-прежнему верна старой своей подруге. – Жители города подают прошения. Гильдийным старейшинам или же смотрящим квартала. Могут и лично. Раз в месяц Благотворительный комитет устраивает день открытых дверей, когда принимают прошения от всех желающих. Бумаги рассматриваются. И прошение удовлетворяется или не удовлетворяется. В принципе все довольно просто и логично, нашу светлость это устраивает всецело. Осталось уточнить кое-какие детали. – И много они отсеивают? – Почти всех. – Ингрид отступила, любуясь делом рук своих. Тонкая сеть удерживала пепельную волну, в которой мерцали золотые звезды. Подав зеркало, Ингрид сказала: – Посмотри. Так тебе идет куда больше. Им важно оказать помощь достойному. А достойных мало. Тисса смотрела на свое отражение с удивлением, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно проверяя, действительно ли та, которая в зеркале, – она. – Ингрид, сколько в городе людей? – Я испытывала нечто сродни зависти. У меня такая грива если и отрастет, то очень и очень нескоро. – Много. Около трехсот тысяч. По здешним меркам действительно много. – А сколько бедняков? Молчание. Пожатие плечами. И пауза. – То есть не считали? – Это город, Иза. Здесь все сложно. Люди приходят. И уходят. Гильдии заботятся о своих. Или вот смотрители кварталов. Им выделяют деньги… …которые, полагаю, если и уходят по назначению, то в куда меньших суммах, чем заявляется. – …на эти деньги строят дома и покупают зерно. И любой, кто прожил в городе больше пяти лет, может просить о помощи. Но порой бывает, что люди врут… часто врут. – Мой отец знал всех арендаторов. – Тисса не без сожаления отложила зеркало. – И было понятно, кому надо помогать, а кому – нет. Когда сгорел дом Фарлендейлов, он дал пять серебряных талеров на отстройку, разрешил невозбранно лес брать. А вот когда у Стингисона овцы померли и тот пришел денег просить, то выпороть велел. Потому что Стингисон пил много, а за отарой не смотрел и, значит, сам был виноват. – Именно поэтому, – подхватила Ингрид. – Благотворительный совет требует от просителя рекомендации, заверенные или в гильдии, или у квартального смотрителя. Это гарантирует право на помощь… …но лишь для тех, кому подпишут бумаги. А ведь подписывают далеко не всем. Это же такой удобный инструмент для шантажа и сведения мелких счетов. Его надо менять, но как? Рассматривать прошения без рекомендаций? Сколько их будет? Не сотни – тысячи. Выслушивать людей, пытаясь понять, кому именно нужна помощь, а кто притворяется обиженным? Я верю всем. Но сомневаюсь, что на всех хватит денег. Даже у местной казны имеется предел. Надо думать над системой, но я не умею! Ладно, начнем с малого. – Ингрид, а мы можем достать те прошения, которые Благотворительный комитет не счел нужным удовлетворить? – Ну… – Она задумалась, хотя думала недолго. – Пожалуй, я знаю, к кому обратиться. Пока нет своей системы, попаразитируем на чужой. И совесть нашу светлость, что характерно, не заест. – Нет, милая, не надо глядеть под ноги. Ты же не служанка… – Ингрид критически осмотрела наряд Тиссы. – Иза, вы ведь одного роста? Я думаю, что то твое синее платье… оттенок для тебя неудачный, а ей будет вполне к лицу. – Я не могу! – Можешь. – Тут я возражений не потерплю. Надо же нашей светлости хоть кем-то сегодня покомандовать. И вообще, почему мы раньше до этого не додумались? Платье Тиссе почти впору. Но до чего же она худая! И сейчас худоба особенно заметна. – Тисса, – я отчетливо понимаю, что с возрастом ошиблась, – сколько тебе лет? – Шестнадцать, – отвечает она, слегка краснея. – Будет. Через неделю. Ну, Урфин, педофил несчастный… и пусть только попробует соврать, что не знал. И Кайя тоже получит. За соучастие. – Иза, – Ингрид помогает выровнять швы на рукавах, – по меркам нашего мира она уже взрослая. Про мерки этого мира я уже наслышана. Спасибо. – Дай-ка это сюда, милая. – Сняв с руки цепочку, Ингрид надела ее Тиссе на шею. – Если тебя уже записали в ряды падших женщин, то хотя бы получай от этого удовольствие. Глава 4 ЧУЖИЕ ДОЛГИ Не хотите наступать на одни и те же грабли? У нас богатый выбор! Рекламная вывеска над лавкой, где представлены новинки сельскохозяйственного инструмента Письмо на сей раз обнаружилось в книге. Листок надушенной бумаги, сложенный хитрым образом, вызвал подспудный страх, и Тисса не могла бы сказать, когда и почему этот страх появился. Не было для него причин… Письма – это лишь слова. Она ведь сама мечтала, чтобы с ней говорили о любви и чтобы сердце трепетало, а в груди рождалось томление, которому положено было рождаться в подобных случаях. Но не страх же! Просто Тисса опять все неверно истолковала. Ее вовсе не преследуют, а… …а просто пишут письма. Каждый день. Иногда и чаще. Оставляют письма среди ее вещей, и леди Льялл не видит в том дурного. Всего-навсего игра. Придворная. Из тех, которыми увлечены все леди, ведь не думает же Тисса, что леди куда более благородного происхождения, нежели она, способны на опрометчивый поступок? Да и есть ли зло в словах? Нет. Но слова почему-то становятся злыми. И Тисса знает, что, как бы она ни хотела спрятаться от них, у нее не выйдет. «Моя прелестница, вы пишете мне про обязательства, которые связали вас, и тем наполняете душу мою печалью. Ведь что есть данное слово против истинного чувства? Смею привести вам вердикт Суда Любви, в котором мне довелось принять личное участие. Вопрос был таков: «Возможна ли истинная любовь между лицами, состоящими в браке друг с другом?» Прения длились долго, и вердикт был вынесен единогласно: «Мы говорим и утверждаем, ссылаясь на присутствующих, что любовь не может простирать своих прав на лиц, состоящих в браке между собою. В самом деле, любовники всем награждают друг друга по взаимному соглашению совершенно даром, не будучи к тому понуждаемы какой-либо необходимостью, тогда как супруги подчиняются обоюдным желаниям и ни в чем не отказывают друг другу по велению долга…». Тисса отложила письмо, не смея читать дальше.