— Я не смогла найти размер, который ты хотела, — послышался голос из-за коробок, — поэтому взяла самый близкий из того, что было. Прости. Я отшатнулась от крыльца, когда из-за кучи выпрыгнула девушка. Её комбинезон был весь в разноцветных пятнах и казался на четыре размера больше, чем нужно. Также на ней была обтягивающая белая футболка, которая задралась и демонстрировала полоску загорелой кожи. Она взглянула на меня, откинув с глаз прядь крашеных рыжих волос. — Ты не Лидия, — заключила она, сощурившись. Я покачала головой. — Увы, нет. — А где Лидия? Я махнула назад на подъездную дорожку, где тётя Лидия всё ещё стояла у почтового ящика, разбирая стопку писем. Девушка просияла. — Она и правда проверяет свою почту? Это прогресс. — Она широко замахала руками и прокричала: — Лидия! — Привет, Эштон! — прокричала тётя Лидия в ответ. Она двинулась к нам, весело смеясь. — Я привезла холсты, но не нашла размер, который ты хотела, — крикнула девушка, которую, судя по всему, звали Эштон. — Что? — крикнула тётя в ответ. — Я привезла холсты! — крикнула девушка ещё громче, сложив руки рупором. — Но не того размера. — Заноси их внутрь, я посмотрю! Девушка снова откинула волосы с глаз и посмотрела на меня. — Поможешь затащить коробки в студию? — спросила она. Я пожала плечами. — Конечно. Я точно не знала, куда мы идём. Если в доме тёти Лидии и была студия, то я её ещё не видела. Эштон достала ключи и толчком открыла дверь. — Я Эштон МакНейл, кстати, — бросила она через плечо. — Ханна Коэн, — представилась я в ответ. — Племянница Лидии? — спросила Эштон, вздёрнув брови. — Она рассказывала о тебе, но не говорила, что ты приедешь. Я не могла не удивиться тому, что тётя рассказывала обо мне этой девушке. — Это получилось спонтанно, — сказала я, пожав плечом. — Я решила приехать в Эшвилл вместо Парижа. Эштон фыркнула. — О да, я на прошлой неделе тоже решила не ехать в Париж, — ухмыльнулась она, нагружая меня коробками. Они были тяжелее, чем казалось, от картона исходил запах краски, от которого щипало в носу. Когда мы вошли, Эштон подняла коробки и взвалила их себе на плечо. Казалось, она знала дом достаточно хорошо и понимала куда идти. В холле Эштон спустила с потолка чердачную лестницу. Расправив деревянные ступеньки, она начала подниматься, мастерски удерживая на плече коробки. У меня же при виде лестницы пересохло в горле. Я всегда боялась высоты. Всё, что находилось выше трёх футов над землей, вызывало у меня головокружение. — Тащи коробки наверх, — крикнула мне Эштон, исчезнув в дырке на потолке. «Это всего лишь чердак», — напомнила себе я. Сделав глубокий вдох, я поставила ногу на нижнюю ступеньку. Я старалась не терять из виду свои ноги, но это было почти невозможно. Под бешеный стук сердца я медленно поднималась наверх. Когда я, наконец, забралась на маленький чердак, то поспешила отойти от зияющей дыры в полу. Потолок был низким, свободного пространства над головой хватало едва ли на дюйм. Помещение освещали лампочки, пол был устлан листами фанеры. Вдоль стен по всему периметру стояли холсты, некоторые из них — на мольбертах. Большинство были покрыты краской и карандашными линиями, очерчивающими нераскрашенные куски. Остальные были чисты. Вслед за нами появилась тётя Лидия и бросила на заляпанный краской стол стопку писем. — Много работала сегодня? — поинтересовалась Эштон, выкладывая чистые холсты на стол. Жестом она приказал мне поставить коробки рядом. — Сегодня нет. Мы с Ханной только что вернулись с ужина, — ответила тётя Лидия. Она вздохнула, возведя глаза к стропилам на потолке. — У тебя явно период застоя, — сказала ей Эштон. — У меня явно застойная жизнь, — поправила тётя Лидия. — Это твоя студия? — спросила я, оглядев пыльный чердак. Мне стало жарко и вдоль линии волос выступили капли пота. Я не понимала, как тётя могла тут работать. — Сперва я хотела сделать студией комнату для гостей, — объяснила мне тётя Лидия, — но потом подумала, что всё-таки лучше оставить её для настоящих гостей. Так что скажи спасибо, что не провоняла скипидаром, пока спала. — Честное слово, — сказала Эштон, достав один из холстов и протянув его тёте Лидии, — это самое близкое, что мне удалось найти. Конечно, размер не совсем тот, но, может, сгодится? Тётя Лидия внимательно осмотрела холст. — Не знаю. Возможно. Когда я мечтала об идеальной картине, то чётко представляла себе размер холста. Это глупо, наверное, но мне казалось, что если я найду нужный размер, то смогу нарисовать картину и хоть что-то довести до конца. — Она засмеялась и бросила холст на стол, где уже лежали другие художественные принадлежности. — Впрочем, неважно. В любом случае у меня ничего не выйдет. — Не говори так, — Эштон, хмурясь, повернулась ко мне. — Скажи своей тётке, чтобы не говорила так. Кажется, Эштон ждала, что я исполню её приказ, поэтому я сказала: — Эм… не говори так? Тётя Лидия закатила глаза. — Спасибо, девочки. Но, может, пора признать правду? Мои творческие деньки позади. И мне пора возвращаться к обзору других художников, работать и не пытаться строить из себя творца. Это не первая вещь, от которой я отказываюсь в своей жизни. Эштон начала говорить прежде, чем я успела возразить. — Я не хочу слышать, как эти слова снова вылетают из твоего рта, Лидия Монтгомери. Ты не неудачница. Ты — гений. И однажды весь мир тоже узнает об этом. Так что садись и рисуй. Тётя Лидия весело на меня посмотрела. — Есть, мэм, — сказала она, отсалютовав Эштон. Эштон взяла меня за руку и потащила к лестнице. Сложив ступеньки, она толчком закрыла чердачную дверь, оставив над нашими головами болтающуюся верёвку. — Идём, — сказала Эштон, поманив меня на кухню. Достав из шкафчика миску, она наполнила её кукурузными хлопьями и уселась за барную стойку. Я устроилась на высоком стуле рядом с ней и секунду наблюдала за её действиями краем глаза. У неё был пирсинг в носу, маленький зелёный стержень, при мысли о котором мой собственный нос начинал болеть. — Итак... эм… — начала я, пока Эштон ела, — как ты познакомилась с моей тётей? — Я её помощница, — пояснила Эштон, постучав по столу ярко синими ногтями. — Устроилась ради заявки в колледж. Лидия пишет мне рекомендательное письмо. Я кивнула. — Так ты рисуешь вместе с ней? Эштон засмеялась. — Только не рисование с Лидией. Для этого ей требуется одиночество. И я полностью её понимаю, сама такая же. Не могу сосредоточиться, если что-то отвлекает. В большинстве, я езжу и покупаю ей холсты, краски и прочую дребедень. А ещё заставляю её творить. Слежу, чтобы она ежедневно проводила в студии по несколько часов. Я даже не знала, что тётя Лидия рисовала. В своей прежней жизни, она была хозяйкой музея и проводила досуг, размышляя над работами других художников. Я никогда не слышала от неё разговоров о том, чтобы заняться творчеством самостоятельно. — Ну а ты надолго здесь? — спросила Эштон. — Пока не знаю, — ответила я. — Может, на несколько недель. Или до того момента, пока мне не захочется домой. Эштон уставилась на меня. — Хотела бы я, чтобы мои родители разрешили мне уехать тогда, когда мне захочется домой. Я пожала плечами. — Оба моих родителя сейчас в отъезде, так что это не имеет значения. — В Париже? — уточнила Эштон. Я прикусила губу и кивнула. — Да. — Мне не хотелось рассказывать о своих родителях незнакомой девушке.