Мама не хотела продолжать видеть Уилла, дав себе слово, что никогда больше не совершит ту же ошибку. С этого момента она поклялась жить мной и для меня. – Я так и не простила себя за то, что случилось той ночью, Ноа, – призналась она сдавленным голосом. – Твой отец никогда не поднимал на тебя руку, и я… я была так глупа, ослеплена любовью к Уиллу, который в то время была единственным, кроме тебя, что поддерживало во мне жизнь. Мы так мало виделись, но, когда встречались, я была так счастлива, чувствовала себя такой особенной… такой живой. Уильям остановился у нас только на ночь, и мне нужно было его увидеть… Нужно было так же сильно, как нужен воздух, чтобы дышать. Я положила трубку и продолжила думать, что то, что сказала мне мама, похоже на мои чувства к Нику. Я понимала ее, понимала, по крайней мере, ее желание убежать, и я поняла, что не должна осуждать ее: она всегда была рядом, жертвовала собой, чтобы я могла учиться, чтобы у меня была лучшая жизнь. В конце концов, я простила ее, должна была, ведь она моя мама. Конечно, наши отношения не улучшились, но, по крайней мере, я пришла к ней, мы вместе поели, я плакала… Много плакала… Она обняла меня и сказала, что сожалеет о нашем с Ником расставании. Я сказала себе, что моя связь с Николасом была реальной. Жизнь могла разлучить нас из-за проблем и недоверия, но она была реальной. Оставив чемоданы на кровати, я попыталась прикоснуться к кулону, который все это время служил мне опорой, и, вспомнив, что его больше нет, с сожалением опустила руку. Нужно было как-то продолжать жить. В конце концов, он ведь как-то смог. * * * Следующие несколько месяцев прошли лучше, чем я думала. Университет, занятия и работа отвлекли мое внимание. Я больше не слышала о Николасе, по крайней мере, от знакомых, потому что новости о том, что Николас Лейстер встречается с дочерью сенатора Эйкена, вскоре попали на страницы газет. Было невыносимо видеть их вместе, как они держатся за руки… Как я могу спокойно на это реагировать? Все же это помогло мне превратить печаль в негодование, а затем – в холодную отстраненность. Я сказала себе, что это к лучшему, что мне все равно… очевидно, это ложь, которая тем не менее помогла мне пережить все эти дни и недели. Так было проще. Я и оглянуться не успела, как День благодарения был не за горами, и после долгих раздумий и нежелания оставлять маму одну, как год назад, я все же сказала ей, что приеду. На следующий день нужно было ехать к Уильяму. Дорога заняла чуть больше часа, часа, который я провела, слушая музыку и подсчитывая, сколько мне придется заплатить в конце месяца и как купить новый учебник для занятий по юриспруденции. К счастью, за квартиру уже заплатили. Я не позволяла Уильяму продолжать оплачивать мне ежемесячную арендную плату, поэтому собиралась искать другую квартиру, но хозяйка сообщила, что за год уже оплатили: Брайар или, скорее, ее родители заплатили за два года вперед и не попросили ничего вернуть, когда она уехала, так что я смогла остаться на ее месте, а вскоре у меня появилась новая соседка. Хоть тему квартиры и закрыли, по крайней мере, пока, я еле сводила концы с концами. Я устроилась работать в столовую на территории кампуса, но два дня назад мой начальник сказал, что не собирается продлевать контракт. Так что нужно было действовать быстро. Так как выходные я собиралась провести у мамы и Уилла, я достала из шкафа маленький чемодан и выбрала наугад одежду. Не хотелось слишком наряжаться, потому что для этого пришлось бы перерыть другой шкаф. Разумеется, я взяла учебник по юриспруденции, ведь экзамен будет сразу после каникул, и мне, к большому огорчению, нужно было еще учиться. Я ненавидела этот предмет, не знаю, то ли потому, что он напоминал мне о Николасе, то ли просто потому, что заучивание законов давалось мне нелегко, и, боже, как же оно портило настроение! Пришлось просто принять это как должное. В основном, мы учили авторское право, права на изображения и тому подобное, и я с нетерпением ждала того дня, когда смогу забыть обо всей этой ерунде, которую и так легко найти в Гугле. Поскольку я не пользовалась чемоданом с тех пор, как вернулась из Хэмптона, со свадьбы Дженны, то с интересом обнаружила, что в нем все те вещи, которые я, как думала, потеряла: зубная щетка, пара черных кружевных брюк, трусики, водостойкая тушь для ресниц и, к моему удивлению, визитная карточка Линкольна Баксуэлла. В ней было написано, что он является юристом, публицистом и общественным деятелем. Я помнила его, он был одним из друзей Дженны на ее свадьбе. Он очень милый. Если я правильно помню, он дал мне визитку на тот случай, если я когда-нибудь заинтересуюсь работой в этой области. Господи, я не могла в это поверить! Я совершенно забыла о его предложении, тем более что тогда подошел Николас и отпустил неуместный комментарий, вынудив меня отойти. Я понятия не имела, какую работу он мог бы предложить девятнадцатилетней студентке вроде меня, но терять нечего, нужно попробовать. Я посмотрела на наручные часы и поняла, что уже слишком поздно звонить, поэтому решила, что сделаю это утром по дороге к дому Уилла, и, если вселенная не ненавидит меня так сильно, как может показаться, возможно, я найду работу раньше, чем ожидала. На следующее утро было довольно холодно, а обогреватель в машине явно не справлялся. Мама очень настаивала на том, чтобы я снова ездила на «Ауди», но мне не нравилась эта идея. Она повторяла, что это подарок, что он мой и что если я им не пользуюсь, то только потому, что слишком горда. Может быть, она была права, моя тачка была на последнем издыхании, но новую машину я не могла себе позволить, поэтому воспользуюсь этой поездкой, чтобы все же принять подарок и пересесть, наконец, на «Ауди». В конце концов, она ведь моя. Как только я оказалась на автостраде, решила, что настало время. Я решилась позвонить Линкольну Баксуэллу. Подождала немного. Гудки. Ответа не было. Я уже собиралась повесить трубку, как вдруг мне ответила какая-то женщина. – Доброе утро, я бы хотела поговорить с Линкольном Баксуэллом. Я Ноа Морган, падчерица Уильяма Лейстера, – смущенно сказала я. У меня не было привычки использовать имя Уилла, но на этот раз я решила попробовать. – Секунду, пожалуйста. Мистер Баксуэлл подключился через несколько минут. – Извини, что так долго. Ноа, верно? – Баксуэлл извинился в дружелюбной и вежливой манере, что соответствовало его поведению на вечеринке. Я постеснялась сразу сказать ему причину моего звонка, но ведь именно за этим он дал мне визитку, правда? – Доброе утро, мистер Баксуэлл. Да, я Ноа Морган, мы встречались… – На свадьбе Дженны Тэвиш, да, да, я помню, ты сводная сестра Николаса Лейстера, верно? Я закрыла глаза. – Да, это я, – звонко сказала я. «Ладно, Ноа, успокойся». – Я могу чем-нибудь помочь? Пришло время попрошайничать, так сказать. – Я звоню вам именно потому, что в тот день, когда мы разговаривали на свадьбе, ваш проект показался мне весьма интересным… «ЛН», – тут я засомневалась. – «ЛРБ», – мягко поправил он. Черт, я могла ведь хотя бы запомнить название, уверен, он подумал, что я дура. – Да, извините, «ЛРБ», потому что в действительности я была бы рада принять ваше предложение работать в крупной компании, которая вот-вот откроется. У меня почти нет опыта за пределами кампуса, и я хотела бы попробовать себя в различных областях, прежде чем выбрать специализацию… Было ясно, чего я хотела, верно? Мистер Баксуэлл удовлетворенно сказал: – Нет проблем, Ноа, я подергаю за кое-какие ниточки, мой секретарь перезвонит тебе. На самом деле, я немного удивлен, что ты позвонила. Буду рад видеть тебя в своей команде, уверен, что ты трудолюбивая девушка. Я бы хотел, чтобы ты отправила моему секретарю твою академическую справку, расписание занятий, а также любую рекомендацию, которую сможешь получить. Мой интерес чисто деловой, мне нужна хорошая команда, которая облегчит работу, поэтому, если ты хорошо разбираешься в документах, мы можем подыскать тебе что-нибудь, чтобы работать несколько часов в день, не нарушая твой график учебы, идет? Я едва не закричала от радости, боже, как это было легко, даже не верится! Ладно, я могла бы попросить Уилла об услуге, но лучше так. Кроме того, Баксуэлл сам дал мне визитку, не так ли? Я попрощалась, поблагодарив его, и от счастья чуть не врезалась в машину передо мной, остановившуюся на красный сигнал светофора. Я больше не безработная! 17 Ник Я уставился на экран компьютера, не зная, как себя чувствовать, так как реальность казалась мне безумной. Пришло электронное письмо от Энн, социального работника Мэдди. В нем она объяснила, что поскольку больше не было никаких сомнений относительно того, кто был отцом моей сестры, и после судебных исков, которые мой отец возбудил против мамы за то, что она годами скрывала от него правду, он, наконец, получил опеку, и все визиты к сестре, которые я запланировал, были отменены. Теперь только мои родители должны были решать, давать мне разрешение повидаться с ней или нет. Те самые родители, которые лгали как мне, так и моей сестре, заставляя ее поверить, что ее отец не был ее отцом, а затем давая понять, что все, что она знала, было ложью, такой же, как и ее дом в Лас-Вегасе. Когда я только узнал обо всем этом, я обрадовался. Разумеется, обрадовался, ведь моя сестра наконец-то стала моей, настоящей, а не сводной или еще какой-то там сестрой. Я всегда ненавидел мысль о том, что, имея другого отца, она не принадлежала мне полностью, ненавидел часы свиданий и выражение лица Грасона каждый раз, когда он видел Мэдди со мной. Было ясно, что теперь все будет намного проще, по крайней мере, я так думал. Моя сестра ничего не понимала. Несколько раз, когда мой отец навещал ее, она все время плакала. Она не хотела идти с незнакомцем, не хотела уезжать из дома, не хотела ничего знать о своем новом отце. Я вздохнул, прижав руку к виску. Прямо сейчас я был посредником между Мэдди и отцом, который, казалось, потерял сноровку, когда дело доходило до маленьких детей. Дело не в том, что он никогда не был терпелив, просто нужно было видеть его отношения со мной. Что меня удивило, так это его усилия и решимость попытаться завоевать ее расположение. Отец, не колеблясь ни секунды, задействовал все и всех, чтобы ему дали совместную опеку и чтобы всем было совершенно ясно, что Мэдисон Грасон теперь стала Мэдисон Лейстер. Еще не все было решено… далеко не все. Больше всего в этой истории пострадала Мэд, и это сводило меня с ума. Ее отец, тот самый, который якобы был ее отцом более пяти лет, просто испарился, не хотел ничего знать ни о моей матери, ни о девочке, которую все время до этого воспитывал. Этот сукин сын даже не хотел участвовать в процессе адаптации, который должна была пройти моя сестра. Нам пришлось очень деликатно, но ясно объяснить ей, что ее отец больше не ее отец и что теперь у нее появился новый папа, который ее очень любит. Что обычно происходит в таких случаях, так это то, что отец, который не является биологическим, борется за опеку над той, кого он до последнего момента считал своей дочерью, по крайней мере, борется за то, чтобы продолжать быть частью ее жизни и, разумеется, помогать столько, сколько ей нужно. Но этого не произошло, и моя сестра только повторяла, что любит своего отца, своего настоящего отца. Она стала раздражительной и превратилась из очаровательной и вечно улыбающейся девочки в обиженную и брошенную всеми. Моя мать переехала в город, уехала из Лас-Вегаса и жила в хорошей квартире в центре. Мэдди еще не успела привыкнуть к такому количеству перемен. Единственным, кого она, казалось, была рада видеть и кому звонила поздно ночью, чтобы заснуть, был я. Ей было страшно, не нравился новый дом, она говорила, что игрушки были уже не те, друзья были далеко и что она не хотела ходить в дурацкую школу: она хотела жить со мной. Да, именно так она говорила каждый раз, когда мы разговаривали по телефону. – Когда ты придешь за мной, Ник? – спросила она, надувшись. – Когда мы пойдем на колесо обозрения? Когда папа вернется? Когда мама станет такой, какой была раньше? Ее вопросы причиняли мне боль и сводили с ума, потому что они давали понять, как мать пренебрегает ею. Мэдди была в порядке, ни в чем не нуждалась, хорошо ела и была здорова, но что насчет всего остального? Я продолжал читать электронное письмо, в котором Энн писала, что мой отец попросил Мэдди провести День благодарения с ним и его семьей. Судья позволил им самим выбрать, и моя мать согласилась. Энн попрощалась со мной, сказав, что отныне визиты закончились и что, если у меня есть вопросы насчет моей младшей сестры, мне нужно поговорить с отцом. Она также прислала электронное письмо, в котором просила провести отпуск дома. Она сказала, что Мэдди намного лучше приспособится, если я буду там, и что мы должны сделать для нее все, что в наших силах. Честно говоря, у меня не было ни малейшего желания оставаться в этом доме ни на секунду дольше, чем это необходимо. Для меня семейные обеды и посиделки потеряли смысл. Собираюсь ли я сидеть за одним столом с человеком, который лгал мне годами, и с женщиной, которая стала причиной развода моих родителей и ухода моей матери? Ничего подобного. Даже мысль о том, что нужно идти туда, причиняла мне боль, и не только из-за воспоминаний о детстве, но и из-за гораздо более болезненных мыслей, которые в конечном итоге все омрачали. Для меня этот дом означал видеть Ноа повсюду: как она спускается по лестнице в пижаме или, наоборот, нарядной, в красивом платье и босоножках на высоких каблуках. Как, спустившись, сразу бросится в мои объятия, а потом страстно поцелует. Как Ноа завтракает на кухне, как спит в своей комнате, как тогда, когда я в первый раз вошел и понял, что от одного взгляда на нее мое сердце бешено колотится… Как она в моей постели, голая. Как мы в первый раз занимались любовью. Хотя каждый раз для меня был как первый, ведь я любил ее по-настоящему. Я теперь мало знал о ней, только то, что рассказывал мне Лайон, но было ясно, что она все обо мне знала. Разумеется, ведь я стал мишенью для фотокорреспондентов, которые неустанно преследовали нас. Я попадал в журнальные статьи не только из-за моих отношений с Софией, но и из-за увольнений в компании. Во многих газетах меня заклеймили как подлого и бессердечного, и это, вдобавок ко всему прочему, очень меня напрягало. Я всегда знал, что продвигать бизнес будет нелегко. Такой крупной компанией, как компания моего дедушки, будет нелегко управлять, но теперь, когда вся информация была доступна каждому, теперь, когда люди, казалось, знали абсолютно все… Это было самое худшее: неспособность заниматься своими делами из-за людей, которые не имели ни малейшего представления о моей работе, а только комментировали и публиковали глупые статьи. Да, мне пришлось уволить множество людей, да, пришлось закрыть две компании, но я ведь также открыл одну, в которой многие из уволенных выйдут на работу менее чем через месяц. Это обеспечит гораздо больше рабочих мест в будущем с гораздо более достойной заработной платой, чем они получали до этого из-за ограниченных ресурсов и плохого управления. Объясните это людям, которых интересуют кричащие заголовки. Я отошел от компьютера. На следующий день я позвонил отцу и сказал, что проведу отпуск у них. Какой еще вариант у меня был? Моя сестра была сейчас самым важным в моей жизни. Она была единственным человеком, которому я должен показать свои лучшие черты, должен был заботиться о ней и дать ей понять, что она все еще может доверять старшим. Мэдди было уже семь с половиной лет, она стала старше, начала больше понимать, стала проницательной. Ее больше невозможно было одурачить мороженым и игрушками. То, что она пережила за эти месяцы, оставило на ней след, заставило повзрослеть и превратило в человека, не желающего доверять другим. Я вышел из кабинета и пошел за стаканом воды. Было уже поздно, но спать совсем не хотелось, нужно было чем-то заняться. Через несколько минут я вошел в свою комнату и уставился на обнаженную спину Софии. Она уже должна была уйти… Первое наше правило заключалось в том, что мы не должны спать вместе, и оно с каждым днем становилось все более расплывчатым. Я сел на диванчик перед кроватью и посмотрел на нее: темные волосы на моей подушке, изгибы под белыми шелковыми простынями… Она была очень привлекательной и чертовски решительной, но очень нежной… Она была не стихийным бедствием, которое разрушало все в пределах досягаемости, но той, кто уничтожал все словами, аргументами и широкой соблазнительной улыбкой. Она мне нравилась, разумеется, нравилась. Она была умной веселой девушкой из хорошей семьи, решительной и недурной в постели. В этом вопросе мы были почти на одном уровне: иногда доминировал я, иногда она.