Когда я подняла простыню и увидела, что она промокла, дыхание стало учащаться. Я еще не готова… не готова к этому. Ник поднял меня и понес в ванную. Я была так напугана, что была рада видеть его спокойствие. Он усадил меня на раковину и обхватил руками мое лицо. – Дыши, Ноа, – сказал он, снимая с меня платье. – Я чувствую себя отвратительно, – дрожащим голосом простонала я. Ник посмотрел на меня непонимающим взглядом. – Хочешь принять душ? Я кивнула, он включил воду и убедился, что она не слишком горячая. – Оставайся здесь, – сказал он, выйдя из ванной и вернувшись через секунду с чистой одеждой. Ник помог мне снять остальную одежду и оставил меня под теплой водой душа. Через несколько минут я уже была готова. Когда я вышла, Ник обернул меня полотенцем и вытер сверху донизу. Когда я полностью оделась, новые схватки заставили меня согнуться снова: это было ужасное и болезненное ощущение, и я хотела, чтобы оно как можно скорее прошло. – Едем в больницу, Веснушка, – сказал он, целуя меня в лоб, когда я снова стала нормально дышать. Я кивнула, чувствуя страх. Ребенок еще не был готов… 56 Ноа Часы, предшествовавшие приезду в больницу, были самыми мучительными в моей жизни. Как я и предполагала, ребенку было рано рождаться, но у меня отошли воды, а Эндрю застрял в родовых путях, и пути назад не было. Как только мы приехали, меня сразу отвели в родильное отделение. Наивная! Я думала, что, как только придет время тужиться, я немного напрягусь, а потом все закончится, но ничего подобного: я тужилась восемь часов. Восемь часов, за которые все мои силы иссякли, и я уже думала, что не смогу продолжать. – Ноа… нужно продолжать, ты должна поднажать, Веснушка, еще разок… еще разок. – прошептал мне на ухо Николас. Я так крепко сжала его руки, что, казалось, сломала ему все пальцы. – Я очень устала… – призналась я, расслабляясь после одной из многочисленных схваток. У меня болело все тело, казалось, что эпидуральная анестезия уже давно перестала действовать, и я просто молилась, чтобы все это скорее закончилось. Я слышала, как врачи тихо переговаривались, говоря что-то о моем тазе и о том, что у ребенка недостаточно места для выхода. Я всегда знала: моя матка не создана для рождения детей. – Ник… забери меня отсюда… Забери меня, я больше не могу терпеть эту боль, – умоляла я, плача, наблюдая, как его глаза наполняются слезами, как и мои. – Когда это кончится, мы уйдем, милая, я возьму тебя с собой, куда захочешь, но пока тебе нужно поднапрячься. Очередная схватка заставила мой живот стать каменным, я стиснула зубы и снова потужилась. Медсестры подбадривали меня, а врач продолжал настаивать на том, чтобы я тужилась. Кто-то положил мне на лоб мокрую тряпку, и, когда я заметила, что схватки прекратились, а ребенок все еще не вышел, захотелось умереть. – Это не работает… – пожаловалась я. – Доктор, она истощена! Сделайте что-нибудь, черт возьми! – Делать кесарево сечение сейчас опасно для матери, – ответил гинеколог. Я увидела, как Ник побледнел. – Ноа… я хочу, чтобы вы тужились изо всех сил во время следующей схватки, хорошо? Я использую щипцы, чтобы извлечь ребенка, он должен выйти, наблюдается дистресс плода. Мой ребенок страдал, он страдал из-за меня, страдал, потому что я не могла помочь ему выбраться. – Сядьте, – сказал врач, и у меня едва хватило сил поднять голову. – Мистер Лейстер, сядьте позади нее так, чтобы она прижалась спиной к вашей груди. Николас сделал, как ему сказали, его объятия, придали мне силы продолжать. – Ты можешь, любовь моя… Давай, еще разок. Следующая схватка последовала через несколько секунд. Я даже не знаю, откуда у меня взялась сила, но я крепко сжала руки Ника и тужилась, пока практически не потеряла сознание. – Получается! – объявил доктор, и через минуту мы услышали плач очень рассерженного ребенка. Я рухнула на Николаса, не в силах даже держать глаза открытыми. – Ноа… он прекрасен… Посмотри на него, любовь моя. Я открыла глаза, медсестра подошла с чем-то очень маленьким, завернутым в синее одеяло. – Очень красивый мальчик, – сказала медсестра, протягивая его мне на руки. Мои руки дрожали, и Ник помог мне прижать его к груди. – Боже мой!.. – взволнованно воскликнула я. Энди перестал плакать, как только услышал мой голос. Слезы выступили у меня на глазах, и я наклонилась, чтобы поцеловать его головку с черными волосиками. – Он прекрасен… – я услышала, как Ник говорит мне на ухо. – Спасибо за него, Ноа. Я так тебя люблю, ты молодец. В этот момент Эндрю открыл глаза и с любопытством посмотрел на нас. Два небесно-голубых глаза, заставили нас затаить дыхание: вылитый Ник. Я не могла продолжать разглядывать его, потому что его забрали из моих рук. – Он должен находиться в инкубаторе, пока мы не убедимся, что все в порядке. Этот малыш очень хотел родиться. Я сильно прикусила губу, когда услышала, как он плачет, разъяренная тем, что его снова беспокоят. Ему было так комфортно со мной… Эндрю Морган Лейстер родился в июльскую субботу и весил ровно два килограмма. Он провел две ночи в инкубаторе, пока я, наконец, не смогла забрать его. Через несколько часов меня отпустили, и Ник отвез нас домой, чтобы мы могли отдохнуть. Я все еще чувствовала себя вялой и истощенной. Я не спала, беспокоясь о своем драгоценном ребенке, который в тот момент безмятежно спал в автокресле на заднем сиденье. Ник не отходил от меня ни на минуту, он так же устал, как и я, но казался счастливее, чем когда-либо. Родители приехали в больницу, все были без ума от Эндрю, все хотели его обнять, покачать на руках, убаюкать, но мой сынишка нашел покой только в моих руках. Когда мы вернулись домой, я обнаружила кучу воздушных шаров и подарочные корзины с открытками и поздравлениями. Когда мы выходили из больницы, нас окружили журналисты, но они уж точно не хотели поздравить нас. Ник спустил коляску с Энди, и я была благодарна, что смогла вернуться домой. Последние несколько дней были сумасшедшими. Я взяла ребенка на руки и подошла к кровати. Ник подошел ко мне сзади. Нужно было уложить Эндрю спать в его кроватку, ту самую кроватку, которую мы приготовили для него в его же комнате, но было больно даже думать о том, чтобы оставить его там одного. Мы спали вместе, с Энди между нами. – Не могу поверить, что он уже здесь, с нами, – признался Ник, проводя пальцем по розовым щекам Эндрю. – Он самый милый ребенок, которого я когда-либо видела, – заявила я, наклоняясь, чтобы понюхать его головку. Пахло так приятно… Я считала так не потому, что была его матерью, а потому, что он и правда был прекрасным ребенком. Голубые глаза и пухлые щеки. Дженна подарила маленький бирюзово-синий наряд с надписью «Я номер 1» в центре. Я улыбнулась, счастливая быть дома, быть с Ником, и что худшее уже позади… По крайней мере, я так думала. Как бы странно это ни звучало, нам не составило труда адаптироваться к Энди. Он не был младенцем, который весь день плакал, наоборот, иногда нам приходилось его будить, чтобы покормить. По какой-то неизвестной причине я могла кормить его грудью только первые две недели после рождения. Потом стала замечать, что ребенок с трудом сосет грудь и что я больше не могу его кормить. Мне было больно терять эту особую связь с ним, нет ничего более волшебного, чем кормить ребенка, но ничего нельзя было сделать. – Посмотри на это с положительной стороны, – сказала Дженна, баюкая Энди и восторженно наблюдая за ним. – Твоя грудь не отвалится. Я закатила глаза. Если бы у нее когда-нибудь был ребенок, она бы поняла, почему я так подавлена. – Я хочу одного, – заявила Дженна, застав меня врасплох. Я рассмеялась, продолжая складывать одежду Энди в шкаф. У него было так много одежды, что он не успел бы и половину из этого поносить. Эндрю рос как на дрожжах, а ведь родился совсем крошечным. Теперь он весил почти четыре с половиной килограмма. – Скажи Лайону, – сказал я, сидя напротив и наблюдая, как соска покачивается во рту Энди. Из-за того, что он не мог сосать грудь, у него появилась новая зависимость. У Эндрю невозможно было отобрать соску.