– Ну, не киевские стены, прямо скажем. – Слышь, умник, – взорвался боярин, – ты ещё скажи – не Царьград. Что можем, то и строим, по молодцу и меч: кому харалужный, кому ржавый, а тебе, трепло, лыковый. Иди вон, делом своим займись. Княжича нянчи. – Чего расшумелся? Князь велел глянуть, как опытному воину, а ты бухтишь. Гляди, чрево своё не растряси, а то через край польётся. Сморода побагровел и набрал было воздуха для ответа, но князь остановил: – Но-но, хватит тут мне. Чисто петухи, сейчас бросятся. В одной лодке гребём. Что толкового скажешь, Жук? – Вот туда, в угол, надо башенку поставить. Для лучников и караульных. Там река как на ладони, оттуда обзор хороший. – Дело, – согласился князь, – заметь себе, боярин. Вечером в чертёж впиши. Сморода хотел было возразить. Поглядел на место схождения крепостных фасов со стороны Волги и Тихони, про которое указал Жук. Крякнул и не стал спорить. – Что там дальше у нас? – спросил Дмитрий. – Новгородские купцы встречи просят. Ещё там чудак один, папежник, чернец фряжский. Пешком из самого Рима будто идёт. Ну, и просители всякие, – объяснил Сморода. – Нигде от них не спрятаться, – вздохнул князь, – чего сюда припёрлись? Пусть в Добрише сидят, ждут. Или к княгине обращаются, если загорелось посерёдке, раз она на хозяйстве осталась, пока мы тут строимся. Анастасия их быстро образумит. Жук засмеялся было, но прикрыл рот ладонью и сделал вид, что закашлялся. Сморода смущаться не стал, согласился: – Это да. Анастасия Тимофеевна рассусоливать не будет – враз с княжеского двора погонит, если кто с пустым разговором придёт. Строга она, матушка наша. Вот бы и ты, князь… Сказал – и осёкся: Жук так хлопнул боярина по спине, что тот чуть язык не прикусил. Сморода хотел было возмутиться на фамильярность, но передумал. И вправду, не стоит: и так уж сколько лет говорят, что в роду Тимоши Добришского все – блаженные да мягкие, один мужчина, и тот – княжна Анастасия… То есть, конечно, теперь уже княгиня. И Дмитрий, хоть покойному Тимофею не родной сын, а приёмный – тоже таков. В битве храбрый, да сердце доброе, не умеет просителям отказывать; а среди них всякие попадаются: есть и мошенники, и хитрецы, да и просто дураки. – Тятя! Прерывая неудобный разговор, подбежал княжич – так спешил, что уронил шапку. Дмитрий схватил первенца, поднял на руки. Улыбнулся счастливо: – Ты откуда взялся, Роман Дмитрич? – Как откуда? – удивился мальчонка. – Или ты не знаешь? Меня маманя родила. Князь рассмеялся. Запыхавшаяся нянька виновато сказала: – Прости, князь-батюшка, не удержать его. Всё к тебе просится, скучает. Не вели казнить, поддалася я на уговоры сыночка твоего, привела сюда. Князь кивнул: всё нормально, мол. Поцеловал сына в розовую щёчку, спросил: – Ну, чем занимался сегодня? – Я с плотниками знаюсь теперь, – похвастался княжич, – сказали – возьмут меня в артель, только чуток подрасти надо. Буду тесать, и пилить, и топориком махать! Всё буду. – Как же так? – удивился отец. – Ты же собирался витязем стать, чтобы змею горынычу головы срубить. Сколько у него голов, ну-ка? Вспоминай. Загибай пальчики. Один… – Два, три, – быстро сказал Ромка, – четыре, шесть. – Не спеши, торопыга. Пять-то пропустил. Княжич нахмурился. Снова начал загибать пальцы, шептать про себя. Согласился: – Да, тятя, пять-то первее будет, чем шесть. А потом семь. Семь голов у змея! Наклонился, зашептал на ухо: – Только можно я не буду ему все головы рубить? Вдруг у него детки есть, будут по отцу скучать. Оставлю немного, хорошо? – Ладно, – согласился Дмитрий, – парочку голов оставь. Только строго накажи, чтобы он избы огнём не жёг, коров не ел, красных девиц не обижал. – Он не будет! – пообещал княжич. – А ты тут крепость строишь? – Острог. – От ворогов? – И от них тоже. И чтобы к нам гости со всех стран приезжали.