– Ваша потеря? – спросил десятник. – Что же так службу исполняете, полоротые. Одна совсем запыхалась – только стояла, выпучив глаза да хлопая губами, будто рыба на берегу. Вторая, помоложе да побойчее, упёрла руки в бока: – Чего это «полоротые»? Иди ко мне, Ромушка, соколик наш ясный. Не обидели тебя? – Не, – помотал головой мальчик, – я плотником теперь буду, чтобы стружки делать. – Ты же князем хотел, как отец? – спросил десятник, улыбаясь в бороду. – Ну, с утра побуду немножко князем, а потом плотником. – Хватит болтать-то, – прикрикнула молодуха на десятника, – задурили ребятёнку голову. Наклонилась, запричитала: – Весь перемазался в смоле-то. Пошли, Ромушка, полдничать пора. Нечего с мужиками дружбу водить, с лапотниками. – Эх, задрать бы тебе подол да всыпать, толстомясой, – усмехнулся десятник, – чтобы княжичей не теряла. – Ишь ты, ловкий какой, подолы он задирать собрался. Иди, иди себе. – До свидания, дяденька, – помахал ручонкой княжич, – я завтра приду. * * * Тихоня – речка скромная, это из прозвища ясно. Течёт себе, не спеша. Задумается о чём-то, запетляет. Потом очнётся – и вновь прямо бежит. Гостеприимна и добра Тихоня: и юный ручей примет в свои прозрачные струи, и протоку из болота сарашей. Приходит на её берег всякий лесной зверь: и пугливый олень с грустными глазами, и гордый лось. Старая кабаниха приводит свой весёлый табор и внимательно вслушивается в шуршание камышей, пока полосатые малыши окунают пятачки в чистую воду – всем Тихоня рада, всех напоит, жажду утолит. А в конце пути ждёт мать-река, имя которой Итиль, или Волга. Наша скромница присоединится незаметно, вольётся в могучий поток – и понесётся на полдень, неразличимая уже среди остальных. Но в этот раз ждало Тихоню в месте обычной встречи с Волгой такое, что она чуть не побежала вспять от испуга. Торопливо стучали топоры, громоздились свеженасыпанные земляные стены, толпились лодки; качались на волне крутобокие струги, а на них – чужеземцы в пёстрых одеждах, с сожжёнными нездешним солнцем лицами. Князь Добришский задумал здесь ставить острог, а в нём – мытницу, собирать плату с гостей за проход по Тихоне вверх по течению. Три дня пути, устроенный стараниями князя волок, другие реки – и струги вновь окажутся в волжских водах, но уже за пределами земель Владимирского княжества. А там и до седого Волхова недалеко, до Великого Новгорода. И дальше купеческим кораблям дорога: через Нево-озеро – в море Варяжское, в богатые города. Ох, хитёр Дмитрий! Многие новым путём пойдут: жаден великий князь Юрий Всеволодович, мыто втрое дерёт против добришского да иных иноземных купцов на запад не пускает, заставляет в Нижнем Новгороде товар продавать за бесценок и восвояси возвращаться. Многие ропщут: и персы, и булгары, и гости из Господина Великого Новгорода. Вот теперь наступит торговле облегчение, а казне Добриша – добрый прибыток! Хитёр Дмитрий! И смел, да полководец знатный: в самых медвежьих углах земли русской слыхали про храброго Солнечного Витязя, что на Калке чести не уронил, а потом вместе с булгарами, черемисами да башкирами поганых татаровей в степь прогнал. Самого Субэдэя в плен взял, а с ним четыре тысячи захватчиков, что от двух туменов всего и уцелело, и на баранов их выменял – голова на голову. Вот смеху-то было! И хитёр, и в воинском деле искушён. А дальновиден ли? Грозен великий князь владимирский, обиду не простит. Да и рязанцам Добриш поперёк горла. Выстоит ли один маленький город против многих сильных? Тихоня о том не знает. Её дело – гладкую спину под струги подставлять да княжеских коней чистой водой поить… * * * – Говорил же – в две сажени вал насыпать. Слышишь, боярин? – сердито сказал князь. Ближний боярин Сморода у старшего брата, погибшего в битве на Калке, унаследовал и прозвище, и острый ум, и могучее чрево на толстых, как дубовые столбы, ногах, и должность. Только старший брат покойному князю Тимофею служил, а младший при Дмитрии подвизается. – Сам мерял, княже. Две и есть. – Смотри у меня. И с тыном отчего задержка? – Я велел лес, что получше, на стройку причала отправлять. Вон кораблики толкутся, некоторые по три дня ждут. – Вот это верно, – одобрил князь, – первым делом купцам удобство надо обеспечить, не обижать. Жук скептически заметил: – И две сажени низковато будет. Меня бы не остановило, коли взялся бы острог ваш брать. Да с доброй дружиной – враз бы взял. – Развоевался он, ишь. Такой же твой острог, как наш. Чего это низковато? – набычился Сморода. – Со стороны реки – в самый раз. А с береговой стороны в будущем году ров выроем, как Дмитрий Тимофеевич велел. Хорошо выйдет, крепко.