В училище искусств, в экспериментальный класс артистов оперетты, Женя поступила в пятнадцать лет сразу после восьмого класса. В девятнадцать она уже была зачислена в штат театра. Роли — то маленькие, то крохотные, но не заметить ее на сцене было невозможно. Огненный, каскадный темперамент тут же привлек острое внимание завсегдатаев театра. Всерьез о ней заговорили после премьеры «Фиалки Монмартра». Фиалку исполняла, конечно, не она. Однако режиссер, тоже обративший на нее внимание и как бы обязанный продвигать молодежь, решил дать ей маленькую, но настоящую роль — Мадлен, артистки парижского театра. Свое трехминутное соло Женя превратила в событие. Она использовала каждую ноту, каждую паузу в партитуре Кальмана и с первых ошеломляющих кокетливой веселостью тактов вылетала на сцену, задорно размахивая широкой ярко-желтой юбкой. На миг останавливалась в игриво-провоцирующей позе, оголив ногу чуть выше колена. Чуть!.. В этом и была вся хитрость! Мужчины замирали, ожидая, что вот-вот сейчас еще… Но вместо этого шелк юбки падал, и свежий голос призывал всех веселиться, пить вино и увиваться за женщинами. Увидев ее на премьере, режиссер опешил, он ничего такого ей не подсказывал. На репетициях она задорно отплясывала и пела с кокетством юной статистки. А тут — просто явление, достойное примадонны! Отдыхавшей в гримерной примадонне тотчас доложили. Она презрительно изогнула бровь и продолжила пудриться. Но раздавшийся гром аплодисментов заставил ее вздрогнуть. На следующем спектакле она уже стояла за кулисами. — Ну что им еще нужно? — небрежно обронила она своим клакерам, кипя внутри от негодования, что черт принес именно в ее театр эту действительно очаровательную и, несомненно, наделенную определенными способностями юную артисточку. — Увидели пару новых ножек, все достоинство которых только в том, что они — новые. Слова примадонны немедленно разнеслись по театру, но стан ее поклонников заметно поредел. Закулисные Бони спешили сначала отдать дань восхищения юной свежей фиалке и лишь потом шли на поклон к увядающей, которой от спектакля к спектаклю все труднее было расправлять свои поблекшие лепестки. Примадонне все это очень не нравилось. «Может, эта выскочка и не представляет никакой опасности, — размышляла в одну из бессонных ночей чаровница оперетты, — но лучше избавиться от проблемы в зародыше!» — решила она и так некстати после спектакля подхватила страшное воспаление легких. Театр срочно снял с репертуара все звездные спектакли: «Королева чардаша», «Марица», «Фиалка Монмартра», «Принцесса цирка». Зритель должен был довольствоваться веселыми советскими опереттами: «Белая акация», «Бабий бунт», «Женихи», «Свадьба в Малиновке» и так далее. Но тут, как назло, одному очень важному чиновнику — товарищу Грушину — захотелось расслабиться именно под музыку Кальмана, и он через своего секретаря передал директору театра, чтобы в субботу была «Королева чардаша». Несколько тщательно приглаженных волос на лысой голове директора взметнулись ввысь. — Но… — осмелившись на непозволительное, пролепетал он секретарю, — наша очаровательная Сильва больна. Могу предложить на выбор что-нибудь из советской классики. Секретарь не без основания выразил сомнение, что товарищ Грушин вряд ли согласится, но обещал доложить. — Что значит — больна?! — чрезмерно удивился товарищ Грушин. — Что, в нашем советском театре всего одна Сильва?! — В самом деле! Как вы тонко подметили!.. — восхищенно пролепетал секретарь, с ловкостью опереточного комика пятясь к двери. — «Сильва»! — железным голосом произнес он и положил трубку. Директор на согнутых ногах, хватаясь за сердце, помчался в зрительный зал, где шла репетиция. — Ужас!.. Пропали!.. Катастрофа!.. — тяжело дыша, прокричал он в темноту и упал в кресло рядом с режиссером. — В субботу требуют «Королеву чардаша»!.. Режиссер непонимающе дернул плечом. — Вы что, не сказали… Директор не дал договорить. Злорадно хихикнув, сообщил: — Ставят на вид, что в советском театре должна быть не только одна артистка, способная сыграть Сильву. — Что они там понимают!.. — с презрением начал режиссер, но директор шепнул имя, и тот сразу примолк со страшным вопросом в глазах: «Что делать?» — Замените Несравненную Котиковой! — Будет провал! Грушину не понравится! Он не любит чересчур визгливых. — Давайте Боровикову! — Да вы что?! — Режиссер даже подскочил. — Она меня убьет!.. Я едва выпутался из злостной интриги, сплетенной кем-то в театре, что мы с Боровиковой… — Но тогда что делать?! — вскричал директор и тоже вскочил. — До субботы пять дней!.. Может, Несравненную из больницы? — чуть слышно прошептал он. Режиссер отчаянно замотал головой. — Вчера был у нее. Еле говорит!.. — Это конец!.. Грушин не из тех, кто отступится!.. Считайте, что свое кресло я уже потерял! Отправят заведовать каким-нибудь завалящим клубом! А ведь я в душе — артист! До самозабвения люблю оперетту! — простонал директор. Режиссер в знак искреннего сочувствия опустил голову и вдруг… — Частица черта в нас заключена под час!.. — раздался свежий веселый голос. Словно по команде директор и режиссер обернулись к сцене, на которой озорничала молодежь: Женя пела Сильву, а ее подружка Рита изображала очарованного Эдвина. — Это знак свыше! — прошептал директор. — Это безумие! — пробормотал режиссер. — Но вы на него пойдете! — воскликнул директор. — Эй!.. Как вас?.. Женя, кажется?! — включив микрофон, обратился к артистке режиссер. Женя кивнула и подошла к рампе. — Спуститесь сюда! — раздалось из темноты зала. Девушка весело сбежала по ступенькам и предстала перед начальством. — Вы знаете партию Сильвы? — несколько сурово начал режиссер. — Да! — Всю? — До последнего вздоха! — улыбнулась Женя. — Она молодец! Она смышленая! — похлопывая ее легонько по плечу, проговорил директор. — Она из выхода Мадлен обвал в зале устроила. Все только и говорят, что о… Как ваша фамилия… забыл что-то?.. — Рахманина! Евгения Рахманина! — выкрикнула Женя задорно. — Прекрасно! — умильно всплеснул руками директор. — Великолепно! Для афиши лучше не придумаешь! Евгения Рахманина! Ну так я пойду распоряжусь… насчет афиш, — тронул он за рукав погрузившегося в тягостное раздумье режиссера и потихоньку, чуть ли не на цыпочках, удалился. Несколько минут царило глубокое молчание. Удивленная Женя хлопала длинными ресницами и ждала позволения вернуться на сцену. Но режиссер решился: — В субботу вы будете петь Сильву! — произнес он, ожидая испуга на хорошеньком личике и страстного шепота: «Я боюсь!» Но вместо этого артистка чуть не бросилась ему на шею, дико закричав, запрыгав и захлопав в ладони. — Вот здорово!.. — Да вы уверены, что справитесь? — опешил он. — Еще бы! — сверкнули черные глаза. — Еще бы! — Ну, тогда… — растерянно пробормотал режиссер. — Репетиция отменяется! — обратился он к артистам на сцене и, опустившись в кресло, сказал помощнику: — Срочно вызовите основной состав «Королевы чардаша»! Удивленный помощник помчался выполнять указание. Сначала было непомерное удивление, затем смешки, что, мол, это какой-то розыгрыш. Эдвин, красивый, утомленный восхищением премьер, был уверен, что их вызвали для репетиции шутливого поздравления по случаю очередного юбилея какого-нибудь актера. Или, может быть, театра, с которым у примадонны натянутые отношения — поэтому в отместку вместо себя она и выставила девчонку из хора. Он приветливо махнул рукой появившемуся на сцене режиссеру, но выражение лица последнего не оставляло никаких сомнений, что все очень серьезно. Режиссер в двух словах объяснил ситуацию. И хотя она была понята, все равно премьер озвучил общую мысль так: «Представить вместо примадонны какую-то, пардон, Женьку!.. Смешно и, самое главное, безрассудно!» В порыве благородного негодования премьер собрался было, картинно пожав плечами, уйти, но… взгляд Женьки неожиданно остановил его. Темный, насмешливо-нежный, он заинтересовал уставшего от поклонения артиста. — Что ж, послушаем! — садясь на венский стул, предложил он. Актер, исполнявший роль Бони, охотно поддержал его, с удовольствием рассматривая в реквизиторский монокль стройный стан молоденькой Сильвы. — Послушаем! — хлопнул в ладони режиссер. Первые такты знаменитого выхода Королевы чардаша мурашками пробежали по телу оробевшей Евгении. Но она заставила себя гордо вскинуть голову и сильным голосом с красивыми и четкими верхами начала томно-страстную арию. А когда дошло до танца, то Бони едва усидел на месте, чтобы не присоединиться. Такого батмана у Сильвы не было со дня основания театра. Женька увлекла всех. Даже обычно засыпавший премьер вдруг ожил. Пять репетиций и в субботу… «Либо полный провал…» — шептал, потерявший голос от переживаний режиссер. «Либо триумф!» — подхватывал смотревший теперь с большим оптимизмом на эту рискованную затею премьер. Товарищ Грушин прибыл в отличном расположении духа. Ему понравилось, что его пожелание было воспринято руководством театра должным образом. Он приехал с друзьями и сопровождающими лицами. Сторонники примадонны готовились чуть ли не освистать наглую выскочку. Враги, наоборот, потирали руки, надеясь, что Рахманина здорово щелкнет «суперстар» по носу. Они все были в восторге от Мадлен из «Фиалки Монмартра». — Но там — три минуты!.. А здесь — три акта! — высказывали сомнения одни. — Вот и хорошо, — говорили другие, — будет где развернуться нашей маленькой чаровнице. Режиссер и директор, бледные, словно обсыпанные пудрой, появились в правительственной ложе. Грушин просмотрел программку.