— Рахманина?! Гм!.. Не знаю!.. «Когда узнаете, будет поздно! — ощущая всем своим телом разбор на ковре, печально подумал директор. — Ох, скорее бы все это закончилось!» — еле слышно молил он. Но пока все только начиналось. Музыканты блестяще сыграли увертюру. Занавес раздвинулся, и на сцене предстало венское варьете. Реплики актеров, шутки Бони, аплодисменты и ожидание… тягостное, угнетающее… ожидание провала. Режиссер заглянул в гримерную Евгении и остолбенел. Она преспокойно натягивала чулки в сеточку и напевала себе под нос веселые куплеты Бони. — Что вы делаете?! — воскликнул он в подлинном ужасе. — Вы вот сейчас это и запоете вместо своей арии! Женька заливисто рассмеялась и ободряюще подмигнула несчастному. Она шла на сцену с легкомыслием приговоренного к смерти, которому друзья в последнюю минуту успели сообщить, что казнь будет заменена помилованием. Золотистый луч прожектора, медленно поднимаясь снизу вверх, осветил тонкий силуэт Сильвы. Тягучая, страстная мелодия, взрывающаяся к середине и знаменитые, зажигающие, провоцирующие слова: «Коварный женский взгляд в душе рождает ад!» От Евгении исходило какое-то адское электричество. Спектакль ожил! В глазах Эдвина заиграла нешуточная страсть. Даже тарелки в оркестре зазвучали громче и озорнее. Важный чиновник товарищ Грушин в такт музыке постукивал пальцами по малиновому бархату обивки ложи и после спектакля пожелал лично выразить свое удовольствие дебютантке. Директор, опережая его на несколько шагов, летел по коридору, наводя порядок. Чиновник пожал руку Эдвину и сказал, что тому удалось найти новые краски в образе. Директор, воспользовавшись паузой, влетел в гримерную к Евгении, которая полулежала в кресле и хохотала, хохотала до слез, прижимая к груди огромный букет. — Э!.. Евгения… Сейчас к вам зайдет сам товарищ Грушин!.. — Да хоть Арбузов! Мне-то что?.. — Э!.. Не скажите!.. Ваша карьера во многом зависит от него! Так что встаньте, поправьте грим! Примите с должной благодарностью визит такого человека! Новый взрыв нервного смеха был ответом директору. Она бы и сама хотела остановиться, но не могла!.. Успех, достигнутый на грани провала!.. Капризным жестом Евгения откинула букет. Она еще была Королевой чардаша. Товарищ Грушин возник в небольшом дверном проеме. Директор вжался в стену и попытался просочиться в коридор. — Очаровательно! — с улыбкой сказал товарищ Грушин. — Очаровательно!.. Надо, надо открывать новые таланты и давать им дорогу, — оглянулся он в поисках директора. — Да!.. Да!.. — хрипло подтвердил застрявший в дверях директор. — Ваше указание… пожелание… нам, так сказать, указало правильное направление. Наша молодежь талантлива!.. Будем продолжать! В эту минуту в гримерной появилась огромная корзина пурпурных роз. Евгения даже не увидела за нею дарителя, только взгляд больших карих глаз одарил ее восхищением. Товарищ Грушин добродушно рассмеялся. — Молодежь! — и похлопал по плечу принесшего цветы. Тот опустил корзину перед Евгенией и поспешно отошел за спину товарища Грушина. Театр не мог прийти в себя: «У нее был сам Грушин!» «Вы слышали? Видели? Грушин заходил к ней!» «Что будет, когда явится наша примадонна? Скандал!..» Уже на следующее утро, торопясь и сбиваясь с мыслей, приспешники сообщили осунувшейся от болезни примадонне, что на ее место покушаются, и весьма серьезно! Но ей было не до интриг, она мечтала только об одном — выздороветь. Второе представление «Королевы чардаша» не смогло вместить всех желающих. Москва была переполнена слухами о необыкновенной молодой артистке. — Боже!.. Сколько цветов! — в восхищенном ужасе прижала руки в черных перчатках к своему свеженькому розовому лицу Евгения, войдя в гримерную. Она даже растерялась на минуту. Но только на минуту, на большее времени не хватило — в гримерную ворвался директор и проворно закрыл за собой дверь. — Евгения! Театр разнесут!.. — его слова заглушил топот ног. Разбуженные страсти подлинных поклонников оперетты вырвались наружу. Мужчины стремились увидеть нового кумира, немедленно выразить свое восхищение. Дверь отлетела вместе с уцепившимся за нее директором. — Ей-богу! Я распорядился! — оправдывался он перед невидимым, но, по его глубокому убеждению, постоянно присутствующим начальством. — Поставил всех швейцаров и билетеров. Даже трех пожарников. Двух своих, третьего из музыкального театра выпросил. Но всех смяли!.. — Волшебница!.. Что вы сделали?!.. Вы настоящая Сильва! Единственная и неповторимая! Они бросались к ней, но, не доходя нескольких сантиметров, склоняли головы перед слегка испуганной Евгенией, прижавшейся к гримерному столику, и позволяли себе лишь коснуться губами ее руки. В нестройной толпе вновь промелькнули и исчезли большие карие глаза. Но когда все закончилось, и Евгения вместе с мамой рассматривали, нюхали и восхищались цветами, она сразу заметила корзину пурпурных роз. «Не иначе как от кареглазого!» Третье представление… А вот третьего представления не было!.. Евгения на крыльях летела на репетицию. Она кое-что придумала, такое, что публика завизжит от восторга… Внезапно она как вкопанная остановилась перед первой же афишной тумбой. Яркая афиша «Королевы чардаша» была уродливо заклеена наискосок широкой желтой лентой с написанными на ней черными буквами словами: «Спектакль отменяется в связи с болезнью артистки Рахманиной». Всем купившим билеты предлагалось посмотреть «Белую акацию». Простодушная Евгения не поняла, что это интрига. Удивленная, но не обескураженная, она поспешила в театр выяснить причину нелепой оплошности расклейщиков афиш. Режиссера она нашла подавленным. — Так надо! — глядя мимо нее, произнес он. — Но это неправда! — наивно возмутилась Евгения. — Я ведь не больна! — Так надо!.. — махнул он рукой, словно отгонял от себя навязчивую мошку. — Кому?! — нахмурила брови девушка. — Театру! — язвительно осклабившись, объяснил режиссер. — Я ничего не понимаю! — с размаху села в кресло Евгения. Режиссер понял — она не уйдет, позвонил директору и попросил зайти. — Милая Женечка! — мягко, чуть ли не с порога, начал тот. — Вы спасли театр, и он вам в нашем лице этого никогда не забудет. Скоро начнем постановку новой оперетты. В главной роли — вы! — А как же Сильва? — Но моя дорогая, это ведь не ваша роль! Ее дивно играла и будет играть наша несравненная примадонна. — Когда выздоровеет! А пока… — А пока будет «Белая акация»! — закончил сантименты директор. Премьер оказался человечнее. Обняв Женю за плечи, он пояснил: — Нашей примадонне все донесли! Твой бешеный успех в два счета поднял ее с кровати. Через неделю она уже будет в театре. — Он вздохнул. — Ты славная девушка и способная актриса. Хочу дать тебе совет: поищи вакансию в каком-нибудь другом театре. Могу даже составить протекцию. — Но я не хочу уходить из нашего театра! Я обожаю оперетту! Премьер поморщился от слишком явного простодушия. — Милая, наша примадонша есть не будет, спать с режиссером не будет, пока тебя не выживет из театра. Пойми это и тихо уйди с достоинством. Ты сейчас на гребне. Тебя возьмут!.. — Нет! — отчеканила Евгения. — Я буду бороться! Я к Грушину пойду! — Ну если так! — развел руками премьер, впадая в привычную спячку раз и навсегда отрепетированной роли, вспомнив, что на следующем спектакле перед ним вновь будут усталые глаза примадонны вместо чертовских огоньков Евгении. — А впрочем!.. — неожиданно для себя очнулся он. — Попробуй! Пойди к Грушину. Чем черт не шутит!.. Черт и в самом деле пошутил!.. Когда Евгения, открыв тяжелую дверь высокого ведомства, обратилась в бюро пропусков с просьбой об аудиенции у товарища Грушина, ей ответили, что вчера товарищ Грушин был в срочном порядке отправлен на пенсию. _____ ГЛАВА 2 С выздоровлением примадонны положение Евгении резко изменилось. Вместо продвижения ее стали убирать назад. Отняли даже трехминутную роль Мадлен из «Фиалки Монмартра». — Подальше ее, в хор! Там ей место! — нервно визжала примадонна. И поклонники куда-то исчезли. И соседки по гримерной стали нагло занимать ее столик. Евгения растерялась. Но на сцене, пока еще в первой линии хора, она блистала по-прежнему. Дождливым осенним вечером в гримерной вдруг появилась корзина пурпурных роз. «Вот он, самый верный поклонник! — грустно улыбнулась Евгения. — И как я в метро поеду с такой корзиной?..» В дверь постучали, и на пороге возник высокий молодой мужчина с большими темно-карими глазами. Девушки опешили.