— Жемчужина хороша в мюзик-холле, а в доме хороша жена! Поверь моему опыту! — Но я люблю ее!.. — Это заметно! — Нет, ты мне объясни, о чем ты собираешься думать?! — не отставал от отца Игорь. Бахарев-старший помолчал и все же решился поделиться своими сомнениями. — Понимаешь, Игорек, она, без обиды будет сказано, не нашего круга! — Господи, какое это в наше время имеет значение?! — с комсомольским жаром воскликнул Игорь. — Это, — веско произнес Петр Арсентьевич, — имеет значение во все времена! Кто у нее родители? — Ну… отца у нее нет, умер. Женя говорила, что он сильно выпивал и однажды упал со стропил при строительстве дома. Он был рабочим. — Вот! — многозначительно изрек Бахарев-старший. — Мама… — неуверенно продолжал Игорь. — Мама… на каком-то заводе работает… то ли формовщицей, то ли кладовщицей… — Вот и представь, о чем мы с твоей матерью или с Людмилой Савельевной будем разговаривать то ли с формовщицей, то ли с кладовщицей. Представь на минуту ее в нашей гостиной, где со стен смотрят портреты представителей дворянско-артистической элиты! А если пойти дальше и представить твоих и ее предков, то получится, что ты хочешь жениться на своей же крепостной девке! — Папа! Да ты что? — огромные глаза Игоря достигли неимоверных размеров. — Что ты, коммунист, говоришь?! — А ты не понимаешь? — очень серьезно глядя на него, спросил Петр Арсентьевич. — Ты — мой старший сын! И у меня нет никаких сомнений в этом! Потом я буду стареть, а жены мои будут молодеть, здесь уж все мы, Бахаревы, в пращура Ивана Михайловича, блиставшего при дворе самой Екатерины Великой. Ну так вот, кто их знает, от кого мне преподнесут мои будущие жены сыновей, а ты — кровь моя! — Папа, у меня просто голова кругом! Ты что, уже хочешь и с Людмилой Савельевной расстаться? Если не ошибаюсь, после мамы она у тебя уже третья… Петр Арсентьевич недовольно отмахнулся. — Что мы сейчас считать будем? Разговор-то о тебе! Хотя, можно и посчитать и вспомнить! Все они, мои бывшие жены, были из моего круга, ни одной со стороны, так сказать, из рабочей слободки. Все женщины интеллигентные, образованные, утонченные, кто более, кто менее… — Папа, но сейчас это не имеет значения! Ты же видишь, Женя такая восприимчивая, она легко войдет в наш круг. — Нет, тут надо подумать!.. Петр Арсентьевич думал почти все парижские гастроли. Игорь худел и бледнел. — Не знаю, что и сказать! Вижу, что запала она тебе в душу. Ну что ж, разойтись всегда можно! Ладно, сынок, женись!.. В конце концов, даже граф Шереметев снизошел до мезальянса… Петр Арсентьевич баловал свою юную невестку. Еще в Париже, когда только объявили о помолвке, он выдал ей внушительную сумму на наряды. — Только, Евгения, поскромнее выбирай! Элегантная вещь не кричит о себе, а ненавязчиво привлекает. А еще лучше, попрошу-ка я нашу костюмершу, Марию Леопольдовну, сопроводить тебя и помочь советом! Как верно сказал Игорь, Евгения тонко подмечала малейшие внешние нюансы. Когда они собирались на банкет по случаю окончания парижских гастролей, Петр Арсентьевич и Игорь узнали ее не сразу. Спустившаяся в вестибюль отеля молодая женщина с красивой прической, в жемчужно-сером платье, тотчас привлекла их внимание. Она слегка замешкалась, озадаченная их недоуменными лицами, потом улыбнулась и подошла. Первым очнулся Игорь. — Женя!.. — почти вскрикнул он. — В самом деле! — развел руками Петр Арсентьевич. — Вы, что, не узнали меня? — Как узнать, настоящая парижанка! Вы позволите, мадемуазель, — с добродушной усмешкой предложил свою руку Петр Арсентьевич. — Буду польщена, мсье! — в тон ему ответила Евгения. Петр Арсентьевич пошел с ней к выходу, но не удержался и, оглянувшись назад, показал глазами следовавшему за ними Игорю: «Экстра-класс!» Игорь светился от радости. Евгения умела преподнести себя. С ловкостью актрисы она легко копировала манеру поведения утонченных француженок, но в душе, конечно же, оставалась девчонкой с московской окраины. Париж сделал с Евгенией то же, что и со всеми — покорил ее! Не верьте, если кто-то говорит, что Париж ему не понравился — он либо лжет, либо пытается оригинальничать. Во время гастролей Женя переименовала себя в Жаклин, а Игоря — в Гаррика. Хотела и Петра Арсентьевича превратить в Пьера, но тот решительно воспротивился. Вернувшись в Москву, отпраздновали свадьбу. Пригласили только нужных и уважаемых людей. Из ненужных была одна Рита, которую Евгения перекрестила в Марго. Тогда казалось — шутка, побалуются и забудут. Но прошли годы, а шутка прижилась. — Слушай, Же… — под требовательным взглядом подруги новоявленная Марго съеживалась и прилежно произносила: — Жаклин! Ведь это просто с ума сойти! Ты — жена самого Бахарева! — Фамилию я оставила свою! Она уже слишком известна, чтобы ее менять! — хвастаясь перед подругой, заявила Жаклин. — Да, конечно! И потом, твоя фамилия очень звучная! Жаклин Рахманина! Красиво! — Вот и я говорю Гаррику, а он канючит: «Как же так, я — Бахарев, ты — Рахманина?» Но Петруша все поставил на свои места. Он сказал, когда муж и жена работают вместе им лучше иметь разные фамилии. — А где вы будете жить? — торопливо интересовалась Марго, пока они поправляли макияж в дамской комнате. — Сначала думали — у матери Гаррика, но Петруша предложил у них с Людмилой Савельевной. Пять комнат, куда им! Марго обхватила лицо ладонями. — Господи! — в каком-то священном ужасе пробормотала она. — Пять комнат на четверых!.. А нас шестеро в двух! Жаклин вертелась перед зеркалом, взбивая воланы парижского платья. Марго чуть отошла в сторону и загляделась на подругу восхищенно-печальным взглядом. — А я во втором составе репетирую роль жены посланника из «Веселой вдовы», — словно защищаясь от чужого великолепия, пробормотала она. — Что? — красиво повернувшись, бросила Жаклин. — «Веселая вдова»? Оперетта? От нее несет нафталином! Вот мюзик-холл — это жизнь! Нерв!.. — А ты… мне… — неловко оправляя свое шикарное платье, подаренное ей Жаклин, неуверенно начала Марго и закончила скороговоркой: — Меня бы нельзя тоже в мюзик-холл?! Но вместо ответа прозвучал лишь скрип закрываемой двери, за которую выскочила Жаклин — ее позвал жених. Потом были Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айрес… В краткие промежутки между гастролями молодые поселялись в старинных бахаревских апартаментах. Опасения Петра Арсентьевича по поводу невестки из другого круга не оправдывались. Основную роль в этом сыграло то, что Жаклин не сталкивалась с Людмилой Савельевной на кухне возле плиты, так как всю работу выполняла домработница. Людмила Савельевна осуществляла лишь руководство, а Жаклин было все равно. Ее новая жизнь не оставляла ей времени на домашние будни. Их с Гарриком приглашали повсюду: премьеры, выставки, театральные капустники, юбилеи. В престижном «Голубом Огоньке» Жаклин блеснула, исполнив знаменитую «Карамболину». После этого «Огонька» до нее дошли слухи, что примадоншу с трудом вывели из глубокой депрессии. Однажды, в редкие часы пребывания Жаклин дома, раздался телефонный звонок. Она подняла трубку и услышала взволнованный женский голос: — Здравствуйте, я журналистка, меня зовут Илона Стефанова. Могу ли я поговорить с Жаклин Рахманиной? — Слушаю! — Ой! Это вы! Как я рада! Я работаю в журнале «Театральная Москва» и очень хотела бы написать о вас статью! — Обо мне? — чуть было не выдала своего удивления Жаклин. — «Черт возьми! Конечно! — мысленно воскликнула она. — Давно пора!» — Пишите! — благосклонно выразила согласие. — А когда мы с вами можем встретиться? — О!.. — уже войдя в роль звезды, задумчиво протянула Жаклин. — Даже не знаю!.. — Умоляю! Всего каких-нибудь полчасика!.. — Одну минуту, я посмотрю свою записную книжку! — сказала она, хотя отлично знала, что всю неделю у нее совершенно свободна первая половина дня. — Послезавтра в двенадцать, устроит?! — Спасибо! — обрадовано воскликнула журналистка. Жаклин с густой длинной челкой, с сильно накрашенными ресницами и перламутровой помадой на губах приподнялась с кушетки, когда домработница ввела в ее комнату совсем молоденькую журналистку. Девушка замерла, с нескрываемым восторгом глядя на Жаклин в коротких, до середины икры, узких сиреневых брюках и расшитой жемчужинками блузке. — Здравствуйте! — спохватилась она. — Меня зовут Илона! Они на удивление быстро разговорились. Жаклин, конечно, приготовилась пофорсить перед журналисткой, но у той, несомненно, оказался дар мгновенно располагать человека к себе. Когда были заданы все вопросы и получены ответы, отобраны самые эффектные фотографии, только тогда Илона призналась, что она еще не журналистка, а всего лишь студентка второго курса. И что она упросила главного редактора напечатать материал, если ей удастся взять интервью у Рахманиной. Жаклин пожала плечами. — Какое имеет значение, сколько тебе лет, главное, чтобы то, что ты делаешь, было талантливо, — к месту ввернула она одну из фраз Петра Арсентьевича. — Боже, какая ты милая! — восторженно сверкая глазами, воскликнула Илона. — Как только напишу, обязательно принесу тебе прочесть! — задержавшись в дверях, уведомила она свою первую знаменитость, с которой уже успела перейти на «ты». Три дня спустя раздался звонок.