– Нет, ты останешься. Райлан слетел вниз по лестнице и едва не сбил Джонаса, второго своего партнера, который ждал внизу. – Я тебя отвезу. Райлан не стал возражать, не замедлил шага. Прыгнул в ярко-оранжевую «мини» Джонаса. – Давай быстрей. – С ней все в порядке. – Обычное спокойствие-при-всех-условиях Джонаса ничуть не сбилось, когда он бросил машину в разворот задним ходом. – Она соображает. И тренировки эти проходила не раз. Райлан его едва слышал, едва слышал собственные отчаянные мысли – так колотилось у него в ушах собственное сердце. Верх у «мини» был опущен, навстречу летел весенний воздух. Разворачивались на деревьях нежные листочки, танцевали на ветру пленительные цветы всех оттенков. Он ничего этого не чувствовал и не видел. Видел только лицо Лорили, когда она улыбнулась перед отъездом. – Который час? Он замер, глянув на часы и увидев, что три часа прошло, как он сел работать. Значит, Лорили должна была быть на уроке, в классе, перед первым перерывом на ланч. В классе – это хорошо. Он знал порядок действий не хуже, чем она, потому что она заставляла его все это репетировать, крича, что это необходимо. Запереть дверь класса, загнать детей в шкаф-кладовую, сохранять спокойствие и тишину. Укрыться и ждать прихода полиции. Первый шок начал проходить, Райлан вытащил телефон. Она отключала звонок на время уроков, но вибрацию почувствует. Звонок был переведен ее жизнерадостным голосом на голосовую почту, и Райлан почувствовал, как к горлу подступает что-то вроде тошноты. – Она не отвечает. Не отвечает. – Телефон на столе оставила наверняка. Мы уже почти на месте, Райлан. Почти на месте. – На столе. Он заставил себя в это поверить – хотя в порядок действий входило иметь при себе средства связи. Он увидел заграждения, машины полиции, «Скорые», телевизионщиков, обезумевших родителей, перепуганных супругов, примчавшихся сюда, как и он. Из машины он выскочил еще на ходу. До школы оставалось полквартала – красный кирпич, солнце блестит на оконных стеклах, земля в весенней зелени. Копы, много копов. И даже с такого расстояния видно разбитое окно. – Моя жена! – сумел сказать он, ухватившись за перила полицейского ограждения. – Лорили Уэллс, учительница рисования. Она там. – Мы вынуждены просить вас подождать здесь, сэр, – спокойным бесцветным голосом ответил полицейский в форме. – Наши люди уже в здании. – Райлан! Он заморгал навстречу бросившейся к нему женщине. Мысли прыгали от ужасающей ясности к внезапным провалам. – Сюзанна! Да, он ее знал, конечно. Они у нее дома были в гостях, а она с мужем – Биллом, Биллом Мак-Инерни, учителем математики, шахматным гуру и отчаянным болельщиком «янки» – были в гостях у Райлана и Лорили. Она обвилась вокруг него, эта женщина, пахнущая травой, землей, мульчей. Садовница, вспомнил он в следующую вспышку ясности. Страстный садовод, живущий практически рядом со школой в доме в стиле ранчо с большим задним двором. – О боже, Райлан! У меня был выходной, в саду работала. Стрельба. – Она затряслась, и он чувствовал каждое ее движение. – Услышала стрельбу. Но я не думала, я просто не думала. Никогда же не думаешь, что это может случиться здесь, прямо в нашем дворе! – Ты с Биллом говорила? Смогла связаться с ним? – Он мне написал. – Она отодвинулась, вытерла слезы. – Сказал, что он и его ученики в безопасности, чтобы я не волновалась. – Она снова крепко закрыла глаза руками, потом опустила руки. – А Лорили? – Не отвечает. Он вытащил телефон – попробовать снова. Загремели выстрелы. Как шутихи. Как ракеты. Как ужас. Каждый выстрел пролетал через его сердце острым, смертельным ударом. Вокруг вопили, плакали, кричали. Люди цеплялись друг за друга, Сюзанна крепко схватилась за Райлана. Рука Джонаса лежала на плече призрачным весом. Здесь, но не здесь. Потому что мир вдруг остановился. И в пустоте слышалась только жуткая тишина. Потом он увидел полицейских, которые выводили цепочкой детей, и дети держали руки на голове. Дети плакали, у некоторых была кровь на одежде. Он слышал, как родители, плача, зовут их по именам. Видел, как спешат в здание парамедики. Шум, слишком много шума заполнило вдруг эту пустоту, будто ревущий вопль в голове. В этом реве трудно было разобрать слова. Стрелявшие обезврежены. Ситуация под контролем. Много убитых, много раненых. – Билл! – Сюзанна высвободилась, смеясь и плача. – Билл, вот он, Билл! Родители обнимали детей, супруги вцеплялись друг в друга. Парамедики вывозили носилки, «Скорые» уносились прочь под вой сирен. Он не сводил глаз с дверей, откуда в любой момент могла выйти она. Она к нему вернется. – Мистер Уэллс! Эту девочку он знал – из учениц Лорили. Он пару раз в год приходил показать свою работу и рассказать, как графический роман или комикс проходят путь от зарождения до исполнения. Она была невероятно бледна, и белая кожа казалась еще белее на фоне красных потеков. Женщина – видимо, ее мать – обнимала ее за плечи, и у нее на глазах тоже были слезы. Совершенно непонятно, как на ум так ясно пришло ее имя. – Кэролайн! Ты же ученица Лорили, миз Уэллс! Где… – Мы услышали выстрелы. Были в классе, услышали, что там стреляют и… и смеются. Они смеялись и стреляли. Миз Уэллс велела идти в кладовую, как на учениях. Быстро и тихо. А она пошла запереть дверь в класс… – Она еще там? – Мистер Уэллс, она пошла запереть дверь, а он прямо там упал. Роб Кейлер, я его знаю. У него текла кровь, и он упал, а она – миз Уэллс, – она его стала затаскивать внутрь, помогать войти. И тут он… – Слезы текли по ее лицу, такому юному, такому нежному, еще даже в следах подростковых угрей. – Это был Джейми Хэнсон. Я его тоже знаю. Это был Джейми, и в руке у него был пистолет, а она – миз Уэллс, – она… она… она бросилась сверху, накрыла Роба собой. Я видела. Дверь еще не закрыли до конца, и я видела. А он… мистер Уэллс, мистер Уэллс, он ее застрелил. Застрелил. Она рыдала неудержимо, бросилась к Райлану, приникла. – Он стрелял и стрелял, и стрелял, и смеялся, и пошел дальше. Просто пошел. И больше он ничего не слышал. Ничего. Потому что мир его кончился в этот ласковый весенний день с небом до того синим, что сердцу больно. Глава 8 Ее называли героиней. Мальчик, которого она закрыла своим телом, десять дней провел в больнице, но выжил. Никто из учеников ее класса физически не пострадал. Но раны сердца, души, ума заживут у них лишь через много лет. Если заживут. Двое мальчишек, шестнадцати и семнадцати лет, злясь на весь мир, плюя на собственную жизнь, в этот светлый майский день лишили жизни шестерых человек. Пять из них были их одноклассниками. Еще одиннадцать они ранили. Разбитые жизни, горе детей, потерявших родителей, братьев и сестер, детскую наивность, вечное горе родственников, которое будет только расти. Оба стрелка погибли при штурме. Эдриен сама еще горевала, сидя за бабушкиным столом и выбирая из ее набора бумаги для писем. Она послала бы цветы, но цветы завяли бы.