Через неделю после двух горестных смертей она написала Райлану: Дорогой Райлан! Нет слов, чтобы передать, как я тебе сочувствую. Я знаю, что твои мать и сестра сейчас с тобой, и надеюсь, что это как-то смягчит горе. И мне очень жаль, что я не могла приехать на отпевание Лорили, потому что не могу сейчас оставить деда. Она была одной из самых красивых женщин, из самых красивых людей, что я встречала в своей жизни. Я не очень хорошо ее знала, в основном по переписке, но ее жизнерадостность, ее доброта, ее любовь к тебе и к вашим детям так ясно были видны. Мир потерял ангела. Конечно, пустые слова – «дай мне знать, если есть хоть что-то, хоть что-нибудь, что я могу для тебя сделать». Но я их говорю от всего сердца. Чтобы это пережить, пройти через это горе, я говорю себе, что Нонна и Лорили сейчас хранят друг друга. И нас. Тебя, ваших детей и меня. Потому что такова была их суть. Есть люди, которые оставляют после себя в наследство доброту. Твоя Лорили и моя Нонна были именно такими. С глубоким сочувствием, Эдриен. Она взяла это письмо и то, которое написал дед, и вышла на веранду, где сидел Дуом. – Поупи, пошли покатаемся. Надо отправить эти письма, и давай заодно в ресторан заедем, посмотрим, что там делается. Он улыбнулся и покачал головой. – Давай не сегодня, детка. Завтра, наверное. Он это говорил каждый день. Она подошла, села рядом на соседний стул – на бабушкин. Положила ладонь на руку деду. – Джен и Майя возвращаются на следующей неделе. По крайней мере, рассчитывают вернуться. – Бедный мальчик, бедные дети. У меня с Софией была целая жизнь, а у них – мгновенье. Джен может оставаться с ним, сколько ему будет нужно. – Она знает. Он повернул руку, похлопал ее по руке. – Тебе нужно вернуться к своей жизни, Эдриен. – Выставляешь меня за дверь? – Никогда. – Он сжал ее руку. – Но тебе нужно вернуться к своей жизни – Прямо сейчас я должна выполнить несколько поручений. Хочешь сэндвич из багета с мясом? Можно пополам. Она специально предложила его любимое, но он лишь рассеянно потрепал ее по руке: – Мне все равно, как скажешь. И это он тоже повторял практически каждый день. Эдриен, вставая, поцеловала его в щеку. – Я всего на час, не больше. – Не торопись. Но она торопилась. Ей не хотелось оставлять его сейчас надолго. Он казался слишком хрупким, слишком беспомощным. По дороге в город она опять перебирала все варианты и понимала, какой нужно выбрать. И на самом деле она с самого начала знала, какой выбор сделает. Заехав на парковку возле «Риццоз», она вышла на почту отправить и открыть почтовый ящик. Это означало разговор с почтмейстершей – тяжелый разговор, потому что та спросила про Дуома. Оттуда Эдриен пошла на Мейн-стрит, потом к «Фарм-Фреш» за квартой молока, дюжиной яиц – тут еще один разговор. Полный бакалейный обход ей был не нужен – люди принесли и продолжали приносить еду мешками. А дедушка ел слишком мало. Она взяла немножко варенья из лесной малины, надеясь, что обильный завтрак, который она собиралась приготовить утром, деда соблазнит. И прихватила лавандово-соевых свечей в надежде, что они помогут успокоить тревожные мысли в утренней медитации. Вернулась к машине – еще один разговор на переходе, пока горел красный. Уложила яйца и молоко в кулер, остальное затолкала в багажник и вошла в суматоху обеденного часа в «Риццоз». Вошла она через задний вход, не зная, на сколько еще разговоров ее хватит. Пахло чесноком и специями, кислотой уксуса. Эдриен, петляя среди столиков, вышла в главный обеденный зал с открытой кухней, в шум разговоров, стук тарелок, лязг ножей на разделочных досках. От соусов, булькающих на большой плите, шел пар. Стукнула дверь кирпичной печи, когда повар вытащил очередной пирог. – Эдриен, привет! – Барри зачерпнул соуса, полил пузырящийся пирог. Долговязый, совиноглазый и верный Барри работал у Риццо со школьных лет. Прошло четыре года, и вот он тащит на себе заведение, пока Джен – ныне менеджер – утешает сына, а Дуом в трауре. – Как оно там? Как наш босс? – Нормально. Все пытаюсь уговорить его подкрепиться мясным сэндвичем. Когда представится шанс. – Не вопрос. Я знаю, как старик его любит. Присядь. Выпьешь чего-нибудь или съешь? – Нет, спасибо. Я возьму… – Она хотела было сказать «воды», как ей уже давно было свойственно, но сообразила, что и ей можно бы подкрепиться. – Мне колы. И еще мне нужно в офис зайти на пару минут, если ты не против. – Не вопрос, – повторил он. – Скажи Дуому, что его тут сильно не хватает. – Скажу. Она налила себе шипящей колы, добавив приличное количество льда. Офис представлял собой комнатушку в глубине здания, где возле большой раковины работала посудомойка, стояла – сейчас без дела – тестомешалка и пробегала раздатчица прихватить что-то из кулера. Эдриен помахала всем и закрылась в комнатушке. Села у стола в относительной тишине, откинулась на спинку стула и закрыла глаза на пару минут. С болью в сердце удавалось сладить, когда Эдриен была поглощена каким-то делом. Например, прибиралась в доме – хотя работы тут было немного. Работала в саду, ездила в магазины за предметами первой необходимости. Но стоило остановиться хоть на минутку, от боли едва дыхание не перехватывало. Решение, напомнила она себе, – в том, чтобы продолжать что-то делать. Она представляла, что принятое ею решение именно это и гарантирует. Зная, что нужен разговор лицом к лицу, она достала планшет и вызвала Тишу по FaceTime. Тиша появилась на экране. Коротенькие косички, а на бедре сидит смешной и трогательный Финеас, почти двух лет от роду. Жизнь изменилась, подумала Эдриен. Не может же она стоять на месте. Ее давняя подруга, бизнес-менеджер, ее громогласная надежная стена, – мамочка. Влюбилась – и уже не вылюбилась – в красивоглазого, медленно-улыбчивого автора песен, который покорил ее музыкой, цветами и героическим терпением. – Ох уж этот мальчишка! Он завопил, увидев Эдриен на экране, захлопал пухлыми ладошками, сказал «Рицц!» и послал ей воздушный поцелуй. – Финеас! Привет, Фин! Вот этого человека я люблю. Я так понимаю, это у него лицо вымазано соусом, а не кровью его жертв? – Правильно понимаешь – на этот раз. Только что поели. Ты говори, я пока его сполосну. Монро заперся в студии, работает, но это нормально, у него вечерняя смена. А как ты, Эдриен? Как Поупи? Жаль, мы не могли остаться на дольше. – Как-то справляемся. Но он меня беспокоит, Тиша. – Еще бы. – Финеас стал резко возражать против мытья лица и рук. – Ребенок, потерпи, уже почти все. Ты говорила, твоя мама тоже уехала? – У нее работа, мероприятия. Пробыла в Трэвелерз-Крик три дня, а для нее это как месяц. Я не могла ее слишком на эту тему напрягать, потому что ей больно. Это я знаю. – Всем нам не хватает Нонны. Я сейчас воткну это создание в «Улицу Сезам», и сможем поговорить как взрослые. Минутку, Рицц. Эдриен ждала у планшета и слышала, как Тиша рассказывает Финеасу про Элмо и тот смеется долгим, глубоким, раскатистым смехом. И этот звук придал Эдриен оптимизма. Все будет хорошо. – Фух, вот я здесь. Этот мальчик любит Элмо больше, чем я – свой новый ноут. А уж как я его люблю, ты знаешь.