– Ну что ж, Кайла, ты только что закончила свою первую профессиональную работу по дизайну. Она у тебя будет не последней. – Я так довольна! – Она запрыгала на месте в своих лавандовых кроссовках. – Ты говорила, что мне можно будет сделать снимки и включить в свое портфолио? – Безусловно. И я тебе напишу первый клиентский отзыв. – Бог ты мой! – Я знаю, ты скоро вернешься в колледж, но если сможешь выкроить время для еще одной консультации, то моим друзьям Тише и Монро она может вскоре понадобиться в связи с новым домом. У нее глаза стали огромными, челюсть отвисла. – Ты шутишь! – Не шучу. Я сказала Тише, что, если у тебя будет время, ты заедешь к ним сегодня на обратном пути. Адрес я тебе дам, это на Маунтин-Лорел-Лейн. – Я знаю тот дом. Знаю. Все знают, что они туда переезжают. Дом классный, прямо сейчас туда поеду! Боже мой! – Спасибо, Кайла. Ты сделала именно то, что мне было нужно. Эдриен протянула руку, но Кайла кинулась ее обнять. – Ты для меня не просто первый клиент. Ты всегда будешь любимейшим клиентом. Сэди, пока! – Она побежала к выходу, остановилась в стеклянных дверях, приняла позу. – Я – дизайнер интерьеров! И выбежала, смеясь. Эдриен знала это ощущение – когда видишь сбывшуюся мечту. Вспоминая прошлое, она вынула телефон, чтобы написать Гектору, Лорену и Тише: Банда, привет! Время нам скоординировать нашу первую продукцию в моей новой домашней студии. Выглядит она офигенно, просто фантастически. Тема у меня сделана, все процедуры почти определены. Расписание у меня открытое, так что устраивайте тренировки, когда сможете меня встроить, и поехали. Тиша, Кайла едет к тебе сейчас. И знаете что, люди? Вот вы посмотрите на Тишин новый дом, я уже про свою студию молчу, это отдельная тема для разговора. Она взбежала на два пролета лестницы, наслаждаясь одиночеством пустого дома – дед уехал на работу. Он теперь каждый день там бывает, подумала она, заходя к себе в комнату переодеться. Иногда где-то на час, но чаще всего на весь день. Эта работа, любовь к работе, приносит ему и радость, и утешение. И то же самое она могла сказать о своей работе. Надев одежду для тренировок, она спустилась в свой новый зал. Открыла стеклянные двери, чтобы Сэди могла входить и выходить, как ей вздумается. Поставила фоном ритмичную музыку, включила таймер. Встала лицом к зеркальной стене и начала работать. Репетируя и совершенствуя разминку, она вдруг ясно вспомнила, как в детстве смотрела на мамины репетиции. Дом в Джорджтауне, изящная комната с зеркальными стенами, и в них отражается мать. Как ее тогда тянуло к матери! Как она, снова оставшись одна, танцевала в этой комнате, представляя себя балериной или звездой Бродвея, которой станет когда-нибудь. И такой классной, такой выдающейся, что мать потянется к ней, как она сейчас к матери. А потом пришел тот человек, принес страх, боль и кровь. Его лицо – она и сейчас помнила его мельчайшие штрихи – вытеснило в ее зрении все, и пришлось остановить таймер. Нет смысла, нет смысла, нет смысла к этому возвращаться! Закрыв глаза, Эдриен сосредоточилась на дыхании, отгоняя видения. Сейчас даже журналисты редко раскапывали эту жуткую историю давних времен. Было и быльем поросло. Нет смысла. Она себе напомнила, что у нее редко бывают такие вот моменты – когда возвращается страх, бросая сперва в холод, потом в жар, перехватывая дыхание. Она это преодолеет. И преодолевала уже не раз. – Я сильная, – сказала она своему отражению. – И не допущу, чтобы какой-то прошлый страшный день омрачал всю мою жизнь. Она потянулась снова включить таймер, но краем глаза увидела в зеркале Сэди. Собака растянулась в трех шагах от хозяйки, глядя на нее. И ее тоже тянет, подумала Эдриен. И она не стала пускать таймер, а подошла и села на пол, ткнулась в эту собачью медведицу, которая любовно заурчала горлом. Тот звук, от которого Эдриен всегда смеялась. – Я еще к этому вернусь. А пока давай с тобой выйдем во двор и за мячиком побегаем. Для любимых нужно выделять время, подумала она, выходя во двор и подбирая большой оранжевый мяч, отчего у Сэди глаза загорелись радостью. Если детство чему-то и научило Эдриен, то это тому, что нужно уделять время своему желанию и своим обязанностям. И тем, кого она любит. Глава 10 Все лето Райлан работал почти исключительно из дома. И почти всегда ночью. Сон не жаловал его после смерти Лорили, и он превратил ночь в рабочее время, только ранним утром перехватывал пару часов сна. Спал, когда – и если – спали дети. С мыслью о том, что нужно нанять няню, он никак не мог смириться. Не мог привнести еще и такую резкую перемену в жизнь детей. И не допускал мысли оставить их с кем-то другим. А так как первые недели Брэдли часто просыпался ночью в слезах, сон стал для Райлана скорее роскошью, чем приоритетом. Невозможно переоценить помощь, утешение, внимание от сестры и матери, но не могли же они оставаться навсегда. У него была ответственность – в первую очередь перед детьми, потом – перед работой. Работа не только обеспечивала его семью, но поддерживала на плаву компанию и ее сотрудников, которым он давал заработать на жизнь. На какие-то промежутки времени он мог забыться в работе или в заботе о детях. Стирка, магазины, готовка, внимание, прогулки в парке. Все это способствовало его стараниям создать у них чувство безопасности, ощущение нормальности жизни. Он и раньше интересовался, как справляются одинокие родители. Оказалось, что при этом часто случаются отчаяние и изнеможение – зато полностью пропадает любого толка эгоизм. Он худел – фунт там, фунт здесь, – пока не стал из худого истощенным и едва узнавал себя в зеркале. Но времени что-то с этим делать у него совсем не было. Осенью он, отведя детей в школу, ехал на работу и сидел там, пока не надо было их забирать. Он занимался домашними делами, включая еженедельный наем уборщицы для выполнения той работы, что обычно они делали вместе с Лорили. На Рождество, когда ему больше всего хотелось запереться в темноте и предаться горю, он заставил себя поставить елку и повесить гирлянду. И сломался – слава богу, когда был один, – начав развешивать рождественские носки и распаковав носок Лорили. Горе захлестнуло его страшной черной волной, обрушило на пол. Как теперь жить? Как вообще кто-то может через такое пройти? Он судорожно сжал носок в руке, и Джаспер подошел на мягких лапах, забрался к нему на колени и положил голову на плечо. Райлан притянул пса к себе, обнял и не отпускал, пока приступ не ослабел. Он сможет, и он сделает. Потому что наверху спят дети, и он им нужен. Но вместо того, чтобы устраивать утро Рождества дома, а потом ехать к своей матери на праздничный ужин и день подарков, они устроили семейное Рождество утром сочельника, а поехали потом. Санта принес подарки и вложил их в чулки заранее, сказал Райлан детям, потому что знал, что они едут к Нане. Санта все знает. Новая традиция, сказал он себе. Их надо создать, чтобы старые не разорвали его в куски, которые уже никак не сложить. Так он прожил лето, осень и зиму, и в годовщину смерти Лорили он сидел один в темноте (дети уже спали), и она ему снилась. Она села ему на колени, как часто бывало в тихие уединенные минуты. Он слышал аромат цветочных духов, которыми она душилась. Аромат наполнял его, как дыхание. – Отлично справляешься, милый. – Я не хочу отлично справляться. Я хочу, чтобы ты была рядом. – Знаю, но так и есть. Я в детях. Я вот здесь. – Она положила руку ему на сердце. – Ты только живи дальше. Знаю, что сегодня тяжело, но ты переживешь, и будет завтра. – Хочу вернуться и не пустить тебя в тот день на работу. – Нельзя. – Она ткнулась лицом ему в шею. – Иначе тот мальчик был бы мертв. И не говори, что тебе все равно, потому что это неправда. Кто знает, кем он вырастет, какие чудесные вещи, может быть, сделает? – Он приходил ко мне, – тихо сказал Райлан. – С родителями. Я не хотел с ними разговаривать. – Но ведь поговорил? – Они хотели мне сказать… просто сказать, как они мне сочувствуют и как благодарны. Мне это было все равно – я хотел, чтобы было все равно. – Но ведь не было? – Они получили разрешение посадить дерево у школы. Карликовую вишню, декоративную. Чтобы тебе она была видна из окна твоего класса. Хотели, чтобы я знал: они никогда тебя не забудут. – Нам не дано знать, сколько добра может он сотворить в своей жизни. А если бы меня там не было, тот, кто вел бы в тот день мой класс, мог бы не укрыть других детей. Мы не можем этого знать, милый. Просто не можем. – И не можем знать, что могла бы сделать со своей жизнью ты. Мы с нашими. – Ох, Райлан… я сделала то, что сделала, и думаю, это то, что мне было предназначено сделать. Ты это знаешь. Теперь ты делаешь то, что должен делать ты. Помнишь, как мы с тобой накануне разговаривали, решали, как сказать детям про Софию?