ЧАСТЬ I Транссибирский экспресс № 4 — Ты что, гнида, нам мороженых навалил? — прорычал густоусый коренастый машинист, отбрасывая заиндевевший брезент с контейнера, полного посиневших обрубков человеческих тел. — То ж ведь, других на складе не було. — Бородатый мужик в форме вспомогательных войск ДР[1][Дальневосточная Республика.] развёл руками. — Ладно, я тебе покажу «не було»… — Машинист достал тревожную елду, сжал. Сигнал тревоги разнёсся в промозглом, влажном воздухе вокзала. Толпа провожающих, три оркестра, оцепление слегка приумолкли. Но тут же снова загалдели. Из окна второго этажа третьего вагона высунулся начальник поезда, капитан железнодорожных войск УР[2][Уральская Республика.] Пак с лицом совершенно лишённым восточных черт. — Господин капитан, нам поднесли говна на лопате! — крикнул машинист своим глухим, но сильным и злобным голосом. — Мороженые? — сощурился Пак. — Так точно! Так нас господин Хэ Бао уважает! На мерзляке не поедем, а поползём! Пак молчал пару секунд, исчез. И тут же с вагона на заваленный мокрым, истоптанным снегом перрон спустился здоровенный краснорожий подпоручик Кривошеин в обшитой серым каракулем синей куртке и такой же серой кубанке с чёрно-голубой полосой. Сжимая в руках неразлучную плетку, он подошёл к паровозу. — Полюбуйтесь, товарищ подпоручик. — Машинист кивнул на контейнер. Тот глянул на кучу мороженых обрубков. Вечно расслабленно-сосредоточенное, мясистое лицо его не изменилось. — Он? — спросил подпоручик, не глядя на мужика. — Он! — кивнул машинист и сплюнул на обрубки. Мужик втянул голову в ватные плечи. Плётка свистнула, но мужик успел закрыть рукавицами лицо. Подпоручик занёс руку для нового удара, но сквозь рукавицы выдавилось: — Виноват! Не секите! Рука с плёткой зависла в пасмурном воздухе. — Чтоб контейнер парны'х. Живо! — произнёс подпоручик высоким, почти женским голосом. — Так де ж мы парны'х найдём? — взмолился мужик, держа засаленные рукавицы у своей заросшей бородой физиономии. — Тюрма пуста, лагерь пуст! — Где хошь. — Так тюрма ж пуста, говорю! А лагерёк весь повыгребли. Подпоручик задумался на мгновенье. Сунул в детские розовые губы свисток, свистнул, раздувая розовые щёки. Вскоре из окна второго этажа второго вагона высунулся старшина Миллер в форме ЖДВ УР. — Старшина, обеспечьте свежее топливо для паровоза! — громко, на весь перрон прокричал подпоручик. — Слушаюсь! Старшина скрылся, и вскоре из вагона высыпал наряд с автоматами. Подбежав к прапорщику, семеро солдат в серо-жёлтых шинелях выстроились шеренгой. Подошёл старшина — приземистый, средних лет, в такой же шинели, с мятым лицом и светлыми обвислыми усами. — Кузьмич, возьми у этих гадов сетки, шокеры, пилу. И обеспечь! — приказал подпоручик. — Слушаюсь! — Старшина быстро коснулся двумя пальцами виска. — Наряд, кру-гом! — Веди, вредитель! — Подпоручик пнул мужика хорошо начищенным сапогом. Мужик косолапо побежал к пакгаузам. — Наряд, за-мной! — враскачку, по-матросски двинулся старшина. Солдаты зашагали за ним. — Фартуки хоть есть у тебя, мудло? — крикнул старшина в спину бегущему. — Сыщутся, а как… — откликнулся тот. Через час электропогрузчик подвёз к паровозу другой контейнер, полный порезанных на крупные куски человеческих тел. — Другое дело! — усмехнулся машинист. — Свежатина, — сумрачно подтвердил старшина. От кусков человечины шёл пар. С утра не прекращающийся, крупный и влажный дальневосточный снег падал на них. — Как там? — высунулся Пак. — Парны'я, господин капитан! — крикнул машинист. — Грузитесь быстрее! Из-за вас стоим! Пак недовольно захлопнул окно. Контейнер принялись грузить. — Из-за вас. Не из-за нас. Навалили синевы, понимаешь. — проворчал машинист, достал папиросу, сунул в усы. — Им, чертям, токмо воли дай. — Старшина достал свои сигареты, щёлкнул зажигалкой. — Крысы тыловые, — прикурил у него машинист. Несмотря на снегопад, солнце кратко глянуло в прореху клочковатых низких туч и сверкнуло искрой в двух каплях человеческой крови на рукаве старшины. — Нефти достаточно? — вяло спросил он. — Этого добра во Владике хоть жопой соси, — пробормотал машинист, выпуская дым сквозь усы. — Нефтью хайшеньвэйские[3][Хайшеньвэй — Залив трепанга, китайское название Владивостока.] залились надолго. А вот с ломтями тут — третий месяц дефицит. — Мир. Чего ж не ясно… — Это точно. Мир. Едва контейнер загрузили, машинист поднялся в паровозную будку, потянул жалейку. Паровоз дал протяжный гудок. Слегка подуставшая, не очень густая толпа провожающих зашумела, задвигалась, не нарушая оцепления. Появились женские платочки. Ими замахали. За окнами тринадцати вагонов повставали с мест, замахали руками. И сразу же грянули три оркестра: военный ДР, военный РБ[4][Республика Байкал.] и китайский вокзальный. — Так и не договорились, мудаки. — пробормотал стоящий на подножке Пак и приложил руку в чёрной перчатке к серой кубанке. И правда: командиры оркестров так и не смогли договориться, кому играть первым. Машинист продул цилиндры, повернул мальчика, и паровоз двинулся с места. Но вдруг, под какофонию трёх прощальных маршей, раздался тревожный сигнал — вызов в балаболе, висящем слева на куртке у Пака. — Начальник ТСЭ-4 капитан Пак! — проговорил он. — Товарищ капитан, полковник госбезопасности Хэй Тао, — заговорил балабол по-русски с китайским акцентом. — Приказываю срочно прицепить к поезду спецвагон. — Есть прицепить спецвагон! — ответил Пак на отличном китайском. — В Ачинске его у вас примут. Ясно? — продолжил по-китайски Хэй Тао. — Так точно, товарищ полковник, — ответил Пак. Пак переключил балабол на будку паровоза: — Стоп-машина! Машинист остановил поезд. — Подцепить спецвагон! В будке машинист резко повернулся к старшему помощнику: — Цепляют нам iron maiden, понял, а? — Четырнадцатым? — А то как! Суки! Там ещё тонн восемь! — Вспотеем, Михалыч! — усмехнулся один из кочегаров.