— Прём просить Христа ради условие… то есть милостыню юной жертве произвола дознавателей! — ответил инвалид. — Пропусти нас, служивый, в долгу не останемся. — Не положено! — Солдат с усмешкой оглядел голую Алю, сидящую на шее старика. Инвалид протянул ему три юаня: — Воин, мы по вагону и назад. Кабанчиком метнёмся туда-сюда, врачальство, начальство не заметит, у тебя авторитета не убудет! Солдат задумался ненадолго. Потом быстро взял монеты, сунул в карман: — Только быстро. И дальше не соваться, понял? — Есть, господин рядовой! — отдал честь инвалид. Солдат посторонился, пропуская их. Ущипнул Алю за сосок: — А что, голым теперь больше подают? Они въехали в вагон второго класса. Здесь было чисто, в открытых купе на мягких нижних и верхних полках сидели и спали пассажиры. Инвалид забасил про любовь, красоту и невинных жертв произвола. Пассажиры посмеивались, но подали только три юаня. И один лейтенант войск радиационной защиты пошёл следом и зашептал Але в ухо «деловое предложение». Она отрицательно замотала головой. Нарушив договор с солдатом, инвалид поехал и в следующий вагон. Там тоже был второй класс. И тоже подали три юаня. — Скупердяи! Мородяи! — тряс бородой старик. И поехал ещё дальше. Ещё один второй класс. И всего два юаня! — Ну, сволочи зажравшиеся! — в сердцах воскликнул инвалид и, грозно отталкиваясь утюгами от чистого пола, покатил к первому классу. Но в тамбуре, разделяющем второй и первый, стояло уже два воина с автоматами. Едва коляска въехала в чистый, хорошо освещённый тамбур, солдаты направили на деда с Алей своё оружие: — Стоять! Утюги упёрлись в пол. — Господа воины Уральской Республики, не загораживайте борта, то есть рта у вола молотящего! — обратился к ним инвалид. — Не хватает всего два юаня на билет для жертвы произвола драконов из Ши-Хо! Аля показала свой обрубок. — Назад! — приказал солдат. — До трёх считаем! — добавил второй. Лазерный луч автоматного прицела упёрся в лицевую опухоль инвалида, подсветив её багрово-розовые прожилки. — Но, парни, послушайте, добро ведь каплей прольётся, стаканом, океаном водки вернётся… — начал было старик, умоляюще разведя руками. В это время медового цвета дверь туалета бесшумно отъехала и из него вышла дама в шикарном белом брючном матросском костюме с длинным белым мундштуком в руке. Глянув из-за спин охраны на старика и Алю, она остановилась. — Какая прелесть! — произнесла она. Холёная рука её коснулась плеча солдата: — Служивый! Солдат посторонился, не снимая с прицела опухоль старика. Дама шлёпнула по плечу другого воина. Тот тоже посторонился. Дама вошла в тамбур и приблизилась к въехавшим. Мгновенье она удивлённо разглядывала необычную человеческую конструкцию — голую красивую девочку, сидящую на плечах белобородого инвалида с чудовищной опухолью на лице. — Откуда ты, дитя древних мифов? — спросила дама Алю. Вместо ответа та показала ей обрубок пальца. — Ши-Хо! — ответил за Алю инвалид. — На балет, на колет, на… билет до Красноярска собираем. — Боже мой! — по высокомерно-привлекательному, холёному лицу дамы пробежала лёгкая тень сочувствия. Сунув мундштук с сигаретой в зубы, она взяла Алю под мышки, сняла с плеч инвалида и поставила на пол. — Бедное дитя! Руки женщины коснулись Алиных щёк. — Как ты прекрасна! Ты же совсем озябла. — Без одежды выгнали! Подайте сколько можно! — пробасил инвалид. Вместо ответа дама легко взяла Алю на руки, повернулась и понесла по проходу, устеленному абрикосового цвета ковром. — Дедушко… — произнесла Аля. — Он твой дед? — остановилась дама. — Нет. Он прост дедушко. Доброй. — Добро — это хорошо, — произнесла дама, продолжая движение. — Но мир держится на красоте. — Так у меня же её это… как это… братье… платье… — начал было инвалид, зашарив в мешке. Но солдат толкнул его автоматом в ватную грудь: — Поворачивай! — Но это же её одежда… надежда… — Назад, сказал! Живо! — Ладно, что ж… Сокрушённо тряхнув бородой, инвалид развернулся и укатил из тамбура. Дама донесла Алю до купе № 8, стукнула в дверь лакированным белым ботинком на серебристой платформе. Дверь открыли. В уютном двухместном купе находился один человек — невысокий мужчина лет тридцати, одетый в зелёный китайский халат, со смуглым живым лицом, орлиным носом и тонкой полоской усов над мужественным ртом. — Mon cher, j’ai un cadeau pour toi![11][Дорогой, у меня для тебя подарок! (франц.).] — произнесла дама чуть нараспев. Тонкие брови мужчины слегка поднялись, он отступил назад. Дама вошла и поставила Алю на мягкий розоватый диван. Мужчина закрыл дверь и с удивлённым восхищением стал смотреть на голую девочку. — Ма chere… j’ai pas de mots…[12][Милая… у меня нет слов… (франц.).] — И не надо! — продолжила дама по-русски, затянулась и, взяв мундштук в руку, выпустила дым тонкой струйкой. — Как зовут тебя, прелестница? — спросил мужчина. — Аля, — ответила девочка. — Её пытали в Ши-Хо. — Дама взяла Алину руку и показала мужчине обрубок пальца. — О, mon Dieu! — покачал мужчина своей черноволосой аккуратной головой. Его волосы были красиво подстрижены и густо напомажены. — Тебе больно? — Немног. — Ей прежде всего холодно! Дама постучала в стену. Дверь быстро, без стука, открыли, и в купе вошла китаянка в светлом брючном костюме. — Тьян, принеси девочке халат. Китаянка вышла и скоро вернулась с халатом серебристого шёлка с цветами кувшинок. Дама одела Алю. Халат был ей велик. — Садись, милая, садись. Аля села на диван. Дама села рядом, мужчина — напротив. — Тебе пришлось пострадать. — Дама обняла Алю и поцеловала в голову. — Такие нынче времена, увы. — Твоя семья была в Ши-Хо? — спросил мужчина. — Нет, — ответила Аля.