Он сжал копьё. Трое пошли к дому… — У меня очередь. — Подошедшая официантка прервала чтение. — Понял. — Старик закрыл книжку, полез в карман, достал два юаня. — Хватит одного. — Благодарствуйте! — Он отдал юань официантке, развёл большими руками перед Алей. — Люди не только книжками питаются, ничего не поделаешь! Официантка коснулась пульта, книжка «Белые дети» на пружине взвилась вверх и пристала к потолку. — Пошли деньги зарабатывать на твой билет! — Инвалид слез со стула, завозился внизу, угрожающе сотрясая весь стол, и вскоре уже ехал по проходу, отталкиваясь утюгами. Аля встала и пошла за ним. Когда инвалид вкатился в тёмный тамбур, за которым были ещё два вагона третьего класса, он повернул своё массивное лицо к Але: — Вот что, есть одна идейка. Раздевайся! — Как? — не поняла Аля. — Догола! — Зачем? — Устроим с тобой маленький цирк. Не бойся, тебя никто не тронет. — Зачем? — Не «зачем», а раздевайся! — Он настойчиво тряхнул бородой. — Хочешь, чтобы на бролет… то есть на билет подали? — Хочу, дедушко. — Тогда раздевайся! А то ссадят тебя в Цитайхэ. Живо! В холодном тамбуре Аля сняла куртку, стянула свитер, джинсы. Старик забрал у неё одежду. — Сапоги, трусы, тамайку… то есть майку, всё давай! Аля сняла с себя всё, что было, отдала инвалиду и встала босыми ступнями на рифлёный, заиндевелый пол тамбура. Она была прекрасно и уж совсем не по-детски сложена — стройная, юная, с маленькой девичьей грудью. На лобке у неё росли тёмные волосы. Как и лицо, её девичье тело было совершенным. Только ступни и кисти рук были совсем не как у девочки, а женские, взрослые. Старик засунул одежду Али в мешок, положил себе под живот. — А теперь — садись мне на плечи. Аля полезла по инвалиду, как по ватной горе, пахнущей бездомным инвалидом. Села ему на плечи, опершись коленями: — Так? — Да не так! Он схватил её за ноги, помог. Она села, обхватив ногами его шею. — Вот так! А теперь — вперёд! Он оттолкнулся утюгами от пола и въехал в вагон. За окнами уже возникли зимние сумерки, и в вагонах поезда зажгли свет. Неспешно покатив по проходу, старик почти нараспев заговорил своим зычным голосом: — Любовь людьми правит! Любить — не мёд водой разводить! Люби, Ваня, пока поджечь хочется! Красивая девка — для любви припевка! За хорошую любовь и убить не жалко! Вера горами двигает, а любовь — людьми! Те пассажиры, что не спали, с интересом уставились на необычную пару. Раздались смешки и одобрительные восклицания. Инвалид сбавил ход. Народ оживился: — Во чудилы! — Эт что, внучка твоя? — Погоди, дай разглядеть! — Красавица, ты откуда и куда? — Сяоцзе[9][Девушка (кит.).], а ты даёшь? Почём? К Але потянулись руки, стали трогать и щипать. Инвалид остановился и возопил громогласно: — Покажи, дочка, добрым людям крану… то есть рану свою боевую! Аля подняла руку с отсечённым пальцем вверх. — В Ши-Хо зацепили её! Зверски пытали её! Невинной она оказалась! А рана навеки осталась! Билет до Хызыл Чар ей нужен! Подайте те, кто с милосердьем дружен! Он протянул свою шапку. В шапку стали бросать мелочь. — Девк, они тебя голой выпустили? — Изверги, бля… — Насильничали, поди? Инвалид объяснил нараспев, гневно тряся белой бородищей: — Вышвырнули голой и голодной! Отсекли ей бальчик… то есть пальчик подлецы! Ни отца у ней, ни мамы родной! Нарожали извергов отцы! Женщина набросила на плечи Али старый рваный платок: — Прикрой срам, дочка. — Да они так работают, на жалость давят! — раздался насмешливый голос. — Конечно… — Не пизди, мудло! Это бластер, походу видно! Парень подошёл, взял Алину покалеченную руку, глянул на срез, понюхал: — Точняк, бластер! Так что заткнись! — Сволочи, что делают, а?! — Это нормально. Допрос есть допрос. — Тамен зонг ши жеян джян![10][Они всегда так режут! (кит.).] — ТТТи-Хо ёбаное… Инвалид негодующе затряс бородой: — Правду под лавку не запихнёшь, в таракан, в чемодан не спрячешь! Правда глаза ест, кривдой закусывает! Правдой добрый человек хворается, питается, а неправдой испражняется! В конце вагона пьяный мужик стал целовать Але сперва руку, потом перешёл на плечи и спину. Друзья его с хохотом оттянули. — Красавица! — выкрикивал пьяный. В тамбуре инвалид подсчитал подаяние: — Восемнадцать таньга, то есть юаней. Мы на верном пути, дочка! В следующем вагоне третьего класса, где пьяных оказалось ещё больше, желающих поцеловать и потрогать Алю выросло. Её тискали, целовали руки и ноги, жены оттаскивали от неё мужей, сыпались ругательства. Кто-то дал ей огромные зимние женские трусы с начёсом. Но подали меньше. — Для билета твоего не хватает восьми юаней, — подсчитал мелочь инвалид. За тамбуром начинался второй класс. Едва старик двинулся туда сквозь раскрывшиеся двери, как перед ним возник рядовой войск ЖД УР с автоматом: — Куда прёшь?