И удивилась, как быстро сын её этим луком овладел. И трёх лун не прошло, как мог он уже белку с высокой ели сшибить да и птицу жирную на лету поразить. Плабюх в охоте не отставала от брата: метала копьё, камни, тащила кротов из их нор, лазила по деревьям, птичьи гнезда разоряя. Но пришла беда в дом к ним. Однажды ночью зимней, безлунной проснулась Цбюхрр, вышла, чтобы опорожниться. Присела на снегу. И напал на неё сзади медведь-шатун. Не накопил он жиру за лето-осень, да и не смог на зиму заснуть в берлоге. Поэтому обречён был до весны в поисках еды шататься. Не почуяла его Цбюхрр спросонья, не увернулась. Схватил он её, навалился. Затрещали её кости под зубами медвежьими. Закричала она, дотянулась из последних сил рукой, вдавила палец в медвежий глаз. Заревел медведь, бросился прочь. Но опомнился и снова на неё кинулся. Но она уже повернулась к нему. И едва он на неё насел, снова пальцы в глаза ему воткнула. Медведь с рёвом прочь бросился. А Цбюхрр приподнялась, но на снег рухнула: сломал он ей позвоночник, разорвал спину. Боль страшную превозмогая, доползла на руках до крыльца, вползла в дом. Глянула: детки спят на ложе своём. Не стала будить их, лежала на полу в крови до рассвета, молча боль терпя. Дети проснулись, нашли свою мать на полу лежащей. Увидела она их, красивых, и полились слёзы из её глаз. — Дети мои, обманул меня зверь. Не жить мне на этом свете. Дети закричали, к ней припав. Наказала она им дождаться весны и идти на восток, туда, где солнце восходит. И повелела тело своё отнести в лес подальше и положить на дерево упавшее. Два дня и две ночи боролась Цбюхрр за жизнь, а на утро третьего дня испустила дух свой. Дети плакали и кричали над матерью своей. А потом сделали, как она велела: отнесли её тело в лес, положили на упавшую ель. Дождались весны, взяли лук, топор и копьё матери и двинулись на восток. Они шли по лесу шестнадцать дней, ночуя на деревьях. Питались тем, что попадалось: яйцами птичьими, белками да птицами, Хррато подстреленными. Утром семнадцатого дня они вышли на опушку леса. Привычный им лес кончился. Начиналось поле ровное с молодой зеленью, стройными рядами из земли проросшей. Никогда такого не видели Плабюх и Хррато. А на дальнем краю поля стоял деревянный дом, сложенный из огромных брёвен. Длина и толщина брёвен были таковы, что было понятно: не маленькие люди клали двухэтажный сруб. Дом был покрыт еловой дранкой размера соответственно брёвнам — широкой и толстой. В доме том уже шестой год проживала необычная пара: большой китаец Ксиобо и маленькая русская Лена. Впрочем, у Лены была ещё и алтайская кровь. И если Ксиобо был настоящим большим (3,40), то жена его была не совсем маленькой (77). Она была всего на голову ниже Хррато и Плабюх, которые, пройдя в то незабываемое утро вдоль ровного зелёного поля, подошли к огромному дому и встали, оторопев. Ксиобо и Лена завтракали на террасе дома. Завидя приближающихся детей, они не прекратили свой завтрак, поедая рис с тушёными овощами и запивая зелёным чаем. Они приняли этих детей за обычных нищих-побирушек, которых после Трёхлетней войны много бродило по окрестностям. Но, когда Хррато и Плабюх подошли близко к дому, что позволило их хорошо разглядеть, супруги перестали жевать и пить. Дети были необычные: в обтягивающей кожаной одежде, которая им была уже маловата, с копьём, луком и каменным топором в руках; головы, руки и низ ног, обтянутых короткими штанами, покрывала белая мелкая шерсть, глаза у них были фиолетовые. И эти фиолетовые глаза уставились на громадного Ксиобо, восседающего за громадным столом, изготовленным в Алей по заказу и доставленным сюда вместе с остальной мебелью на повозке, запряжённой трёхэтажным битюгом. Вид Ксиобо потряс близнецов. Они не видели других людей, кроме матери. А таких людей не видели даже во сне. — Вы кто? — спросил Ксиобо по-китайски. Голос его был подобен грому. Дети бросились бежать к лесу. — Стойте! — крикнула Лена по-русски. Её голос был похож на верещание подстреленной белки. Дети бежали что было мочи. Рассмеявшись, Ксиобо засунул два огромных пальца в свой громадный рот и свистнул. Этот мощный свист, не похожий ни на что, не подстегнул детей, как полагалось, а заставил остановиться. Они оглянулись. Ксиобо рассмеялся, поднял длань свою и помахал им. — Идите к нам! — крикнула Лена по-русски, а потом повторила это же по-алтайски и по-китайски. Дети стояли, глядя на необычное. Маленькую Лену они не различали. Все внимание их занимал гигант. Ксиобо понял, что напугал их своим видом, поэтому не встал, а взял кружку размером с ведро и отхлебнул из неё. Близнецы стояли, раскрыв рты. Лена спустилась с террасы и пошла к ним. Они заметили её. Рост Лены не внушал им опасений. Подойдя, она заговорила с ними по-алтайски, потом по-русски и по-китайски. На этих трёх языках Лена и Ксиобо общались между собой. Дети знали только язык чернышей. Вид беленьких близнецов удивил и развеселил Лену. Она ещё не встречала таких людей. — Вы кто? — повторила она с усмешкой вопрос Ксиобо. Дети молчали, глядя на маленькую женщину. На ней была необычная одежда. — Я — Лена, — произнесла она, кладя себе ладонь на грудь. Близнецы молчали. — Я Лена, — повторила она и рассмеялась. Она вообще смеялась и хохотала часто и по любому поводу. — Лена, — повторила она, шлёпнув себя по груди. Шагнула ближе и положила ладонь на кожаную грудь Хррато: — Ты кто? Хррато молчал. Лена заметила, что уши и шеи у детей тоже в мелкой белой шерсти. Она положила ладонь на грудь другого ребёнка. — Плабюх, — вдруг произнесла та. — Плабюх? — А ты? — Лена снова положила руку на грудь мальчика. — Хррато, — ответил тот, подумав. — Хррато! Прекрасно! Плабюх, Хррато! Лена! Дети повторили свои имена. — Вот и познакомились, ебёна мать! — рассмеялась Лена своим верещащим голоском. Она была виртуозной матерщинницей и сыпала русским матом походя, как горохом, даже когда говорила по-китайски и по-алтайски. Близнецы ели её глазами. Помимо льняного платья, на ней были разноцветные бусы, серебряное индийское шейное ожерелье, иранские серьги с бирюзой, браслеты на руках, золотые кольца. — Кто они? — спросил Ксиобо с террасы. — Не знаю! — заверещала она в ответ. — Непонятные имена! Парень, девка! Близнецы! Смешные! — Казахи? — Нет! — С юга? — Хер их знает! Альбиносы! Красивые! — Она шлёпнула Хррато по груди. — Пусть подойдут. Лена взяла детей за плечи, кивнула в сторону дома своей маленькой головой, оплетенной двумя черными косами: — Пойдёмте, альбиносики! Дети стояли, разглядывая её украшения. — Пойдёмте же, засранцы фиолетоглазые! — Лена подтолкнула их. Дети не шли. — Там огромный, — сказал Хррато Плабюх. — Вдруг он нас съест? Плабюх молчала. Гигант Ксиобо сидел, прихлёбывая из своей чаши. — Он её не съел? — спросила недоверчиво Плабюх. — Да что же это за язык, ебать вас орлом?! — Лена шлёпнула руками себя по бёдрам. Этот жест, который часто делала умершая мать, успокоил Плабюх. — Пошли, пошли! — Лена снова подтолкнула их. — Она зовёт, — сказала Плабюх. — Но тот очень большой. — А она маленькая, — сказал Хррато. — Меньше нас. И он её не съел. Это слегка успокоило Плабюх. — Пойдём? — спросила она. — Пойдём, — ответил Хррато. — А если он захочет нас съесть? — Тогда я проткну ему глотку.