Фаллос же его продолжал стоять, и Лена лежала на нём, шевелясь, открывая рот и бесцельно шаря маленькими руками. — Ты, — сказал Хррато сестре. Плабюх подошла к Лене и со всего маху всадила каменный топор ей в затылок. Лена издала ни на что не похожий звук. И перестала шевелиться и открывать рот. Вытягивая топор из головы Лены, Плабюх поскользнулась на сперме гиганта, упала на кровать и скатилась с неё на пол. — Так? — усмехнулся Хррато, глянув на упавшую сестру, и стал вытягивать стрелу свою из тела Лены. — Скользко! — засмеялась Плабюх, вскакивая с пола и обтирая ступни о простынь. — Хорошая охота, — произнёс брат. — Хорошая охота, — повторила сестра. И, положив своё оружие, они закружились в танце по грубому полу спальни. Затем вернулись в свою комнату, облачились в новые белые одежды, что были куплены хозяевами для ярмарки, взяли своё оружие и вышли из дома. Июльское солнце клонилось к закату. Свинопас Андрюшка загонял стадо свиней в хлев. Завидя близнецов, он приветливо помахал им рукой. Они же, не ответив на приветствие, двинулись к лесу. Войдя в лес, они направились в сторону заходящего солнца. Дождавшись, когда оно село, близнецы забрались на дерево и заснули. Когда стало светать, спустились, помочились и начали охоту. Хррато удалось подстрелить сойку, а Плабюх убила топором ежа. Разрубив дичь на куски, они присели на траву возле старого дуба и насытились парным мясом. После чего дождались появления солнца и пошли на восход… — Это чё такое? — недовольный голос дневального раздался. Жека глаза от книжки оторвал: — Да вот тут… — А ну за работу, лысый! Дневальный — книжку из рук Жеки. И в печь. В полночь ровно в жарко натопленной трапезной начинается действо барабанное. Все партизаны, голые, по лавкам расселись. Каждый ремешком или верёвкой подпоясан, на которой сбоку маленький тамтам болтается. Кожа на тамтамах — кабанья, толстая, посему всегда глухо, но грозно звучат они. С кухни принесли и поставили на табурет медный котёл с хлёбовом готовым. Марефа запела заклятие, три круга у котла протанцевала. На котле два серебряных ковшика висят. Голые комотр и комиссар подошли и у котла встали. Худощавый Налимов подпоясан верёвкой с тамтамом сбоку. Объёмистый живот Оглоблина двойной ремень подтягивает с тамтамом достаточного размера. — Барабаны судьбы! — говорит комотр, и тут же все хором отвечают: — Гремят, не смолкая!! Комотр ковш один берёт, комиссар — другой. Поднимают они над головами ковши: — Барабаны судьбы! — Гремят вечно! Налимов зачёрпывает ковшом густое перетёртое хлёбово: — Первый ковш — наводчику! Подходит наводчик санного танка Шуха кучерявый. Комотр ему — полный ковш в руки. — Слава УЁ! Осушает Шуха ковш. — Второй ковш — заряжающему! — Комиссар свой ковш наполнил. Заряжающий Моняй подходит. — Слава УЁ! Выпивает Моняй ковш. — Третий ковш — стрелку! Подходит стрелок танковой пушки Прыгун. — Слава УЁ! Ковш Прыгун выцедил. Зачерпывают комотр с комиссаром ещё раз ковши, воздымают: — Слава УЁ! — Слава УЁ!!! — гремит по трапезной. Осушили ковши свои комотр с комиссаром. Налимов крякнул довольно. Оглоблин ухнул, головой тряхнул и бороду-кирпич ручищей отёр. Молчат отцы партизанские минуту-другую. Командир заблестевшими глазами сидящих бойцов обводит. Махнул ковшом: — Подходи! И тут же стали все очередями выстраиваться к котлу. Командир с комиссаром хлёбово черпают, поят партизан. Каждый выпивает свой ковш, произносит: «Слава УЁ!» — и возвращается на место своё. Когда все бойцы отряда хлёбова испили и по лавкам расселись, голый командир на стол забирается. На другой стол влезает комиссар. Комотр тамтам свой на боку поправил, на ладони поплевал, вихры пригладил. И заговорил: — Бойцы УЁ! Товарищи! Сегодня одержали мы победу. Ещё одну! Наши танкисты оказались на высоте. Не подвели их ни глаза, ни руки. Точный глаз, крепкая рука, горячее сердце — вот что такое боец УЁ сегодня! Правда? Правда! Вот так! А почему, спрошу я вас? Потому что каждый из вас знает, за что воюет! За что голову свою подставляет под пули врага! За что на смерть идёт! За что рвёт чужую жопу. Правда? Правда! Есть великое военное слово: мотивация! И это не пустой звук. Не аля-ля. Каждый воин на поле боя должен знать, ради чего он воюет. Кого защищает. Что отстаивает. Чему противостоит. Правда? Правда! Мы не роботы, не зомби. Это их гонят на убой капиталисты ради своих целей. Гонят дураков, легковерных мудаков, тюфяков, байбаков и простаков. И разных байчи. Но мы не мудаки и не байчи. Мы партизаны! Все мы с вами в своё время сделали свой выбор. Мы знаем, за что воюем. И послали куда подальше капиталистов! Положили на них с прибором! Правда? Правда! А почему, спрошу я вас? Потому что мы — свободные люди! По трапезной — одобрения гул. — Мы свободны! А они — нет! За что мы ебёмся? А? — За свободу! За свободу! — зал разноголосьем гудит. — За свободу! Ебались, ебёмся и будем ебать! — Ныне, приисно и во веки веко-о-о-ов! — сильным басом комиссар поёт. Командир продолжает: — Спросят нас дураки: а почему вы жопы рвёте? Зачем до крови ебёте? А? — Потому что иначе нельзя! — кричит из зала боец Рябчик. — Потому что иначе нельзя! — командир подхватывает. — А почему иначе нельзя? — Потому что по-другому не доходит! — голоса кричат. — Вот! Потому что по-другому не доходит! Правда? Правда! До оболваненных капиталистической пропагандой высшая истина может дойти только через жопу! Правда? — Правда!! — в ответ гудит. — Токмо через охлупье к одурманенным доходит нынче истина и правда Божья! — комиссар продолжает. — Ибо головы их забиты инфоговном! — Забиты!! — командир пяткой жёлтой, костистой в стол бьёт. И загудел стол. — Забиты дьявольским обморачиванием, жаждой наживы, равнодушием к ближнему, эгоизмом городским, стяжательством, мшелоимством, обжорством, гортанобесием, а посему — безверием, безбожием, безответственностью, бесчеловечностью, а стало быть, и сатанизмом, будь проклят он ныне и приисно и во веки веко-о-о-ов! — бас комиссаров гудит. — Будь проклят сатанизм городской!! — пятка командира в стол бьёт. — Будь проклят сатани-и-изм!! — голоса партизанские ревут. Заметно, что восстаёт уд командира. Да и у некоторых в трапезной стали уды восставать — ёбово-хлёбово силу свою показывает. — Поэтому ебали, ебём и будем ебать!! — командир кричит. — Будем ебать!! — голоса ревут. — Еть будем сильно и беспощадно, по-правосла-а-а-авному! — комиссар поёт. — По-православному!! — зал ревёт. — Заебём!! — командир восклицает и пяткой в стол бьёт. — Заебё-ё-ё-ём!! — зал ревёт.