— Заебё-ё-ё-ём! — поёт комиссар и своей ножищей в стол бьёт. Разные ноги у командира с комиссаром, и звук от удара их разный: от жилистой ноги Налимова — резкий, звонкий, как будто гвоздь забивает; от белой столбообразной ножищи комиссара — глухой, широкий, словно гром перед грозой. Елда у комиссара тоже восстаёт. Елда достойная! Да и у собравшихся начинают уды шевелиться. Снова бьёт в стол пяткой командир: — А спрошу я вас, товарищи мои, кто помогает нам еть врагов? — Га-а-а-аз!! — И я вопрошаю вас, православные, кем нам послан газ? — Комиссар руки свои могучие, белые разводит. — Бо-о-огом!! — Богом! — Комиссар крестится размашисто. Все встают и крестятся. — Паки, паки миром Господу помо-о-о-олимся! — голос мощный комиссара под сводами земляными звучит. Начинается общая молитва. Крестятся и кланяются партизаны. Едва молитва кончается, командир в стол пяткой бьёт: — Барабаны судьбы! — Барабаны судьбы-ы-ы-ы!! У всех собравшихся уды уже восстали. Берёт командир свой тамтам в левую руку, а правой в него удом бьёт: — УЁ-бох! Партизаны, каждый в свой тамтам удом: — УЁ-бох!! Комиссар — левша, так что левой рукою свою могучую елду сжимает, в тамтам ударяет: — УЁ-бох! — УЁ-бох!! — по залу раздаётся. И все вместе: — УЁ-бох!! УЁ-бох!! УЁ-бох!! Гремят под сводами земляными барабаны судьбы партизанской. Гремят всю ночь, не смолкая. После действа барабанного комотр и комиссар в свою пещеру удалились. Общее у них жилище в подземном укрывище партизанском. Пещера просторная, своды земляные досками широкими подхвачены, которые столбы дубовые подпирают. Пол выстлан коврами, реквизированными у капиталистов. В пещере стоит мебель дорогая, буржуазная. Здесь же и ванная комната с туалетом и душем, подогреватель воды от солнечных батарей. Водопровод партизанский из реки Сунгари воду сосёт. В пещере две кровати широких, письменный стол, сетевая пирамида, кресло массажное, бар с напитками крепкими. На стене у кровати командирской — ковёр, на нём холодное оружие висит — секира, шашка, сабля, ятаган, кинжалы. На ковре у комиссаровой постели — живые картинки с русскими богатырями: Илья Муромец, Василий Буслаев, Александр Невский. Икон в пещере нет, как и во всём укрывище, — запрещены. Ибо не иконам должен истинный христианин молиться, а Богу. Комиссар после действа барабанного — сразу в душ, пот смыть с тела большого. Командир за звонка шнурок дёргает. Входит адъютант его Савоська. — Доставь мне ту девку, что сегодня трижды бежать порывалась. — Есть, товарищ комотряда! Вся обслуга, все пленные на время действа барабанного запирались дубовой дверью с засовом мощным в одной пещере. Командир бар открыл, достал бутылку виски «Масахиро», налил в стакан, из холодильного термоса льда зачерпнул, сунул. В другой стакан налил сливовицы. Приводит Савоська девку ту. Сама как подросток, но лицо взрослое, красивое. Стоит перед командиром в ватнике, под ним — халат китайский. Командир — голый, с удом стоящим. Расстегнул пояс, снял тамтам, на крюк повесил. — Как звать тебя? — спрашивает девку. — Аля. — Большая честь для тебя, Аля, в эту ночь будет: опустить уд командира. Молчит девка. — Раздевайся! Разделась она догола. Командир на девку глянул, хмыкнул одобрительно, прыгнул на постель, из стакана не капли не пролив, навзничь лёг, по покрывалу шёлковому, монгольскому ладонью шлёпнул: — Садись! Села та рядом с ним. — Дрочи мой уд, пока не опустится! Взяла Аля уд командира, стала дрочить. Заметил он, что у неё на руке указательного пальца нет. — А палец где? — В Ши-Хо отсекль. — Дрочи здоровой рукой! Переменила руку Аля. Тем временем комиссар из душа вышел. От тела его белого, обширного пар идёт: — Благоле-е-е-епие! — За барабаны судьбы, комиссар! — командир стакан с виски поднял. — За барабаны судьбы, командир! — со сливовицей комиссар свой стакан взял. Осушил Оглоблин стакан одним глотком. Рушится комиссар на постель, скрипит она под его весом. — Серафи-и-и-им!! — зовёт комиссар зычно так, что в баре бокалы звенят. Входит Серафим, адъютант комиссаров. — Хроменького ко мне! — Слушаюсь! Аля тем временем уд командира дрочит. Комиссар до тумбочки дотянулся, коробку сигарную открыл, вытянул сигару кубинскую, обрезал, закурил. — Славно постучали сегодня, — выпускает комиссар дым в изнеможении. — По-большевистски! — командир довольный стакан с виски на грудь себе поставил. И застонал, задвигался: молофья-матушка в гости стучится. Брызнуло из уда командира. — Не останавливайся! Аля дрочить продолжает. Дверь отворилась, вошёл Серафим, а с ним — подросток хромой. А лицо — точно как у Али — взрослое, красивое. Глянула Аля на него мельком и — застыла. Перестала дрочить командира. Замерла, рот открыла. — Я же сказал — не останавливаться! — командир напомнил. Но Аля уд из руки выпустила — и к хромому подростку: — Оле!! Тот тоже рот раскрыл: