Серые губы инвалида открылись. Выполз шёпот хриплый из губ его: — Ма… ша… не гори… Олень серебристо-серый, с рогами ветвистыми, нёсся тяжело по снегу, наст пластовой круша. Хррато и Плабюх на конях своих вороных, усталости не знающих, преследовали его. Плабюх стала слева обходить оленя, на брата его выгоняя: — Айя-а!! Метнулся вправо олень. Натянул Хррато тетиву живородящую. — Ромм! Стрела со свистом оленю в бок впилась. И словно силы ему добавила: кинулся он что есть мочи напрямки, ломанулся через кустарник, снег с рябинок, багульника да волчьего лыка на себя осыпая. Всадники леопардовые на конях вороных за ним метнулись. — След всё занёс, занёс след… — Аля ходила между стволов пихтовых, ища вчерашние следы, по которым шли. — Нет, нет! Она руками всплеснула. — Нет! — Ад ноупле… нет хрипонь. — Согревшийся немного от движений собственных Оле ходил, прихрамывая, рядом с сестрой. Вокруг блестел равнодушно снег. — Надобно найти. — Инвалид сидел возле головешек, за ночь обледеневших. Он мял руками культи ног своих, спрятанные в укороченные, кожей подшитые ватные штанины, приводя их в чувство. Борода его заиндевелая тряслась. — Нет след! Нет след! — сокрушённо головой Аля качала. — Как идёт? Куда? Как мы доходи?! — Замело ад ноупле вовгрэ… — Оле бормотал. — Никаких… ничего мормораш… Бормотал инвалид: — Плохо… следов нет… Обхватил себя за плечи: — Бьёт меня… орбоб… озноб… не дотащите вы меня… не смогу я… — Куд идте? — Аля ходила по снегу, по сторонам оглядываясь. Лес красивый, равнодушный стоял вокруг. — Ад ноупле… ад ноупле… Оле к дереву подошёл, стал мочиться. Закончив, к сестре вернулся: — Есть хочу. — Нет есть! — сестра вскрикнула. — Нет дороге! Нет тепло! — Тепло… холод… бьёт с ночи… колотит… — старик бормотал. — Ад ноупле идти вовгрэ надо. — Куд? Куд?? Заплакала Аля, бессильно на колени в снег упала. — Без меня… идите… я тяжёлый… руки трясутся с ночи… — старик бормотал. — Смерть рядом… снежок-то… дружок-то… снег снегу глаз не выклюет… И рассмеялся, трясясь. — Куд? Куд?? — Аля плакала. — Поездов не слыхать ад ноупле хрипонь… Брат присел рядом с сестрой, обнял её. — Снег снегу глаз не выклюет… погоди… глаз… глаз… Он вспомнил что-то важное и поднял руку трясущуюся: — Глаз! Говорый… розовый! Розовый глаз! Аля плакала, Оле обнимал её. Инвалид зашевелился: — Слушайте! Помощь! Великая! Надобно просить… надобно подносить… подарок… мокровище… сокровище… дар! Оле глянул на старика: — Ад ноупле отморозило морморош мозги ему… — Слушать! Сюда!! — выкрикнул старик изо всей мочи. Аля и Оле уставились на него. — Хотите плыть… выть… то есть жить?! Жить?! Близнецы молчали. — Вам помогут, — произнёс старик грозно и серьёзно. И понял вверх палец. — Мне так он помог. И вам поможет. И нам поможет! Близнецы смотрели на этого странного грузного старика с заиндевевшей бородой и золотым разбитым пенсне на большом синем носу. Солнце блестело в единственном треснутом стёклышке этого пенсне. — Надо делать, чтобы по-мо-гли!! — закричал старик протяжно. Эхо от его голоса наполнило утренний зимний лес. — Иди сюда! — приказал он Оле, махнув рукой властно. Тот подошёл к старику. — У тебя есть с собой что-то боровое… что-то дорогое? — Ад ноупле нет денег. — Что-нибудь? Ну, пошарь в карманах! Оле послушно в карманах пошарил, умницу достал. — Ад ноупле, сдохла. — Сдохла? Это не дорогое! Это не дар! Что ещё есть? А у тебя что есть? Аля подошла, слёзы вытирая: — Ничег. — Ничег! И у меня ничег! Нет! Врёшь! Чег! Чег!! Он снял пенсне со своего носа. — Золото! И помахал пенсне победно: