Но не успели они отойти от лип, как из стены ливня выехала коляска Тимофея. — Ах, слава Богу, догадался! — воскликнула Вера, обнимая сына. Тот шмыгнул носом. — А вот и мы! — выкрикнул Тимофей из-под своего прозрачного навеса-козырька. — Спасибо, Тимофей! Как славно, что вы заехали! — А как же ш? Конюх спрыгнул с облучка, стал помогать им усесться в коляску. — На запруде глянул — токмо лягушки квакают! — Там сроду лягушек не водилось, — пробурчал Глеб, усаживаясь со своей удочкой. — Там — раки. А у нас даже рачевни нет. — Как же славно, как хорошо! — Всё как надобно, Вера Павловна! Ливень заглушал голоса людей. — Тимофей, садитесь, а то насквозь промокнете! — выкрикнула Вера. Конюх вскочил на облучок, накрылся, дёрнул вожжи. Коляска покатила, разбрызгивая воду. Дома Вера сразу повела сына в ванную комнату переодеваться. Сняла с него мокрую куртку с рубашкой, ботинки, носки, штаны. — И трусики снимай. Глеб отвернулся, стянул с себя трусы. Вера накинула ему на плечи махровый халат. — Чтоб не простыть, выпьешь горячего чаю. — Не хочу я чая, — буркнул Глеб. — Непременно выпьешь! С мёдом. Не спорь с мамой. Она стала развешивать его вымокшую одежду на полотенцесушителе. — Промок? — в приоткрытую дверь заглянула Ольга Павловна. С Верой Павловной они были близнецами. В отличие от коротко подстриженной сестры, Ольга носила длинные волосы и красила их в серебристо-русый цвет. — Рыбку удил, — ответила Вера, оборачиваясь. — Поймал чего? — Поймал, — буркнул Глеб, не глядя на тетю. — Молодец! — хлопнула в ладоши Ольга. — Слава опрокидывателю чашек с какао! Слава в ве-е-е-ках! Глеб угрюмо шмыгнул носом. — Оля, ты становишься однообразной, — сказала Вера. — Меня это не пугает. — Зато меня настораживает. — Однообразие для меня — предсказуемость и рациональность. Тебе же скучна рациональность, правда? Ты хочешь родимого хаоса. — Я хочу толерантности. — Ух, какое старомодное словцо! В ванную комнату вбежал рыжий кот Малюта. Ольга подхватила его на руки: — Куда, разбойник? Вера подошла к сестре. Всё, кроме одежды и волос, у них было одинаково, даже голоса. — Мы идём пить чай. Присоединишься? — спросила Вера и почесала Малюту между ушей. — Мне некогда, сестра. У нас сеанс. — С Малютой? — Нет, с Випой. — Я видела её в саду. — Она уже позирует мне. — Успехов. — Вера с улыбкой поклонилась и произнесла нараспев: — И чтобы цве-е-е-ет пошё-ё-ё-ёл! — Пойдёт, пойдёт. Ольга вышла. Вера взяла Глеба за руку: — Пошли. Без чая с мёдом не отпущу. Глеб нехотя двинулся за матерью. Красный махровый халат был ему велик и волочился по полу. Они спустились в гостиную, прошли в столовую. Слышно было, как на кухне кипит работа. — Садись и жди меня, — сказала Вера, а сама пошла на кухню. Глеб уселся за большой стол. На кухне Фока готовил, Даша резала овощи на доске. — Даша, сделайте нам чаю с мёдом и малиной, — распорядилась Вера. Даша тут же бросила нож и пошла исполнять. Едва Даша наполнила обе чашки китайского фарфора ромашковым чаем и водрузила заварной чайник на попискивающий электросамовар, заскрипели ступени лестницы и в столовую спустился Пётр Олегович Телепнёв — муж Веры Павловны, отец Глеба, пятидесятилетний полный мужчина с мясистым, брылястым, толстогубым и всегда румяным лицом, широкой шеей, пристальными быстрыми глазами и развалом местами седеющих тёмно-каштановых волос. Он был в холщовой толстовке с засученными рукавами, в широких, также холщовых штанах и кожаных греческих сандалиях. — Ну вот! — произнёс он рокочущим баритоном, снимая на ходу круглые очки в тонкой металлической оправе. — Слышу звуки самовара! — Мы промокли с Глебушкой. — Вера накладывала сыну в розетку тёмного гречишного мёда. — Рыбу ловили? — пророкотал Пётр Олегович, подходя и оглядываясь. — Как темно! Ну и ливень! Даша, зажги канделябр! Он ступал косолапо, полными тяжёлыми ногами, которые плохо сочетались с его подвижным, живым и быстроглазым лицом. Даша стала зажигать свечи стоящего на комоде канделябра. — Двух окуней поймал, — сообщил Глеб, громко отхлёбывая чай своими обиженными, пухлыми губами. — Молодец! — Присоединяйся к нам, Петя. — С удовольствием! — Он уселся за стол. — Даша, подайте стакан Петра Олеговича. — И огня сюда, огня! Даша поставила канделябр на стол. Несмотря на полноту и косолапость, Телепнёв делал всё своими белыми руками быстро и ловко. Дотянувшись, он взял Верину руку своей полной белой рукой с не по-мужски изящными, к ногтям сужающимися пальцами и быстро чмокнул запястье жены: — Ты тоже ловила? — Нет, я Глебушку встретила с зонтом. А Тимофей нас подвёз. — Вот как! Успели? Увернулись? Эвон как льёт! — Пётр Олегович покосился на окна. — Внезапно небо прорвалось с холодным — пламенем и громом!