— Нет папо. — Плохо! — Инвалид водрузил пенсне на нос. — Тебе в Красноярск? — Да, тамо мамо подруг живо. — Живо? Если ещё живо — хорошо. — Мне до Цитайхэ надо тридца одино юан собор. На билето. А то ссад. — До Цитайхэ? — Старик глянул на карманные часы. — Пару мрасиков… это… пару часиков у тебя есть. Наберёшь! Аля перевела взгляд за окно. Там тянулся заснеженный лес. — За что тебя забрали? — Я мамино дочь. Мамо был атаман Матрёна. Враг народ. — Дочка атаманши! Серьёзно! Пальчиком ты легко отделалась. Такую бархотку… такую красотку могли бы изнасиловать, да и за борт. Аля кивнула. Официантка принесла поднос с едой и напитками. Инвалид налил себе в стакан водки из графинчика, поднял стакан: — За твоё светлое будущее, Аля! Аля подняла свой стакан с морсом. — Спасиб! И за ваш. — Зови меня просто дедушкой. Легко запомнить. — За ваш здоров, дедушко. Они чокнулись. Инвалид выпил, перелил в стакан из графинчика остатки водки, взял ложку и стал громко хлебать солянку. Аля набросилась на ван-тан. — Атаманша. — покачал головой инвалид, хлебая солянку. — Сколько их было. — Мой мамо хорош. — пробормотала Аля. — Ясное дело. Мамо плохой быть не может. Атаманша! Аля стрельнула на старика быстрым взглядом красивых глаз, продолжая жадно есть. — Теперь… ммм… все атаманы. Всех и вся. Времена такие. O tempora, о… как там… борес, хорес? Я, Аля, после ядерки стал слова забывать. Важные. И людей. Многих забыл. И меня многие забыли. Закон блызни… жизни. Он взял стакан с водкой и вдруг забормотал, прищурив глаза и гримасничая здоровой стороной лица, словно пытаясь снять с неё невидимую паутину: — Погоди погоди погоди нет погоди нет не надобно нет не надобно нет нет глупцы не этого я тебе вот что вот что не этого не этого не этого! Голова его затряслась, и он издал звук, похожий на чихание, — раз, другой, третий. И замер, закрыв глаза, словно окаменев. Аля тоже замерла с полным ртом. Старик сидел словно каменный. И вдруг выпустил газы. И ожил, зашевелился. Аля смотрела на него. — А и этого… этого… простак, простак и глупец, вот воля… — Старик зевнул страшно, во весь рот беззубый. И открыл глаза. Глянул на Алю, словно впервые увидел. — Ты кто? — спросил он. — Я Аля. Он посидел, заметил, что сжал в руке стакан с водкой. — Аля? — спросил он. — Аля. Подумав, он почесал другой рукой свою страшную опухоль. — Знаешь, Аля, вот что. Снова задумался, вперившись взглядом в Алю. — Вот что, Аля. Никого не предавай. Ясно? — Ясно. — буркнула она и стала осторожно жевать. Старик вздохнул и выпил, запрокидывая бритую голову, отчего борода его дотянулась до Алиного лица. Но она даже не отшатнулась. — Ах! — крякнул он, схватил бао-цзе и сразу откусил половину, зажевал с таким видом, словно ничего с ним странного сейчас и не происходило. — Дедушко, а вы владиковский? — Я-то? Нет, милая. Я хабаровский. Был. Пока туда ядро не прилетело. — Это… сейчас? На войно? — Да нет, красавица. Сейчас-то они обошлись без ядер. А тому уж девять годков. Ты тогда ещё в детский садик ходила… водила… модила… хотя нет, что я! Тебе же сколько? — Двадцать. — Двадцать! Как такое может быть?! Правда — двадцать? — Двадцать. — И у тебя никого? — Братец. — Где он? — Не знай. — Жив? — Не знай. — Хоть так. А у меня вообще — никого! — бодро тряхнул старик бородой, жуя. Аля ела, разглядывая его необычное лицо. Опухоль меняла его мимику всегда неожиданно. Когда он смеялся, казалось, что он готов расплакаться. — Детей бог не дал. Жену дал, хоть и поздно. Тоже инвалида. — И что… жена? — В тот день, когда прилетело, её за секунду сожгло, а потом вышибло ударной холной… волной в это самое… как его… в окно! Угольки упали вниз. А я живым остался. Хоть и с этим. Он щёлкнул себя по опухоли. — В госпитале на обходе больных был. Внизу. Потому и выжил. А жена была на четвёртом, в оранжерее. — Вы враче? — Был врач, а теперь я — срач! Старик засмеялся. Аля взяла тёплый онигири и откусила. В рисе, обёрнутом сухими водорослями, прятался кусочек вкусного лосося. Старик быстро расправился с пампушками, рыгнул и вытер мясистый рот всё тем же носовым платком. — Любезная, приговорчик! — поманил он пальцем официантку. Та подошла. — С вас двенадцать юаней. — Получи тринадцать за добрые глаза!