Глава 36 Я – Бог Я – Бог. Сижу на задней парте, притворяюсь, что учусь в шестом классе и слушаю ту скучищу, что рассказывает миссис Киф про Колумба. То и дело она строго смотрит на меня: я притворяюсь, что пропускаю мимо ушей ее вопросы, и она думает, что я не читал главу учебника, заданную на сегодня. Она ведь не знает, что я Бог. Никто не знает, что я Бог. Я здесь всего несколько мгновений – но создал воспоминания о Стивене Блае, том мальчике, которым притворяюсь, и внушил их всем окружающим. Джейсон Бивенс, тот, что сидит рядом, думает, что я его лучший друг. Думает, что мы росли вместе. Что живу я в трех домах от него и всегда там жил. Что моя сестра встречается с его братом, а наши отцы каждое утро вместе ездят на работу. Но все это я внушил ему сам. У меня нет сестры. Нет отца. Я не живу в трех домах от него и никогда не жил. Мне нравится сочинять такие истории. Надо же как-то развлекаться! Скучно быть Богом. Я придумываю себе жизнь и заставляю всех вокруг поверить, что я обычный человек. А потом, когда надоедает, стираю их воспоминания – и никто обо мне не вспоминает. Миссис Киф вызывает меня к доске. Я притворяюсь, что не знаю урока, а она хочет меня на этом поймать. Тридцать один человек в классе, любого можно вызвать, но вызывает она почему-то меня. Вот почему я притворяюсь тупым. Хочу посмотреть, как обращаются люди с теми, кому повезло меньше, чем им. Она смотрит на меня и ждет, что я отвечу. А я притворяюсь, что прослушал вопрос. – Чего? – спрашиваю я. И все смеются. Миссис Киф обводит взглядом класс, заставляя притихнуть. – Какой из кораблей Колумба первым вернулся в Испанию? Я молчу и хлопаю глазами. – Не знаешь, верно, Стивен? Я мотаю головой. – Тогда сегодня вечером ты… Я не даю ей закончить. Я ведь всемогущ. Испускаю молнию из пальцев и поджариваю ее на месте, до хрустящей корочки. Рука ее, протянутая ко мне, превращается в обгорелую кость и черным пеплом осыпается на пол. От миссис Киф остается обугленный скелет, и на глазах у всего класса я превращаю этот скелет в огромную куклу Гамби. Весь класс поражен. Смотрят на меня во все глаза. А потом начинают хлопать в ладоши. Теперь я – их герой. Больше незачем слушаться учителей, теперь я тут – главный учитель! И вот моя первая заповедь: никакой математики! Математика отныне запрещена. И история тоже. Такая скучища эта история! Одноклассники сажают меня к себе на плечи и торжественно носят по классу. Они не знают, что я Бог, но видят, что я обладаю властью, превышающей самые смелые их мечты. Я могу делать все, что захочу. Однако довольны не все. Уилл Николс смотрит на меня со злобой и завистью. Я внушил ему воспоминания о том, как в прошлом году разбил его термос, а он меня за это побил, а я нажаловался отцу, а отец пошел к директору, и Уилла две недели оставляли в школе после уроков. Он думает, что с тех пор терпеть меня не может, хотя ничего этого не было. А теперь завидует из-за того, что я сделал с миссис Киф. Я пристально смотрю на Уилла – и вся одежда на нем исчезает. Теперь он стоит посреди класса голый, а все девчонки показывают на него пальцами и смеются. Он хочет убежать, но я делаю так, чтобы он не смог шевельнуть ногой. Хочет прикрыться – но и руки у него не работают. Пусть стоит, как столб, а все вокруг смеются и пальцами на него показывают. Но смеются не все. Лаймен Маккол, друг Уилла, смотрит на меня со страхом. Он хотел бы помочь ему, но боится. Боится меня. Я читаю все его мысли и точно знаю, о чем он сейчас думает. Лаймена я превращаю в вишневое мороженое, и он красной лужицей стекает на пол. А его приятеля Денниса Меррика превращаю в муху, он садится на мороженое и тонет. Теперь все ощущают на себе мой гнев – гнев Божий! Они бегут в страхе, пытаются добраться до дверей, но я не даю им. Джессике Харрисон я приклеиваю подошвы к полу. Она хочет бежать, и ноги у нее переламываются – вот умора! Джину Сузуки, которая воображает, что слишком хороша для меня, поднимаю в воздух и сдираю с нее одежду. Пусть повисит там голая, вертясь в разные стороны, чтобы все могли получше ее разглядеть. Близнецов я заставляю задушить друг друга. Калека Джоуи Линн, тот, что еще маленьким попал под машину и охромел, пытается всех успокоить. Но я приказываю Дону, Джефу и Роланду наброситься на него с кулаками и лупить, пока его сердчишко не остановится. А потом пусть раздерут его на части и съедят. Все это начинает мне надоедать. Как-то это уж слишком. Я гляжу на часы над доской, там, где замерла в неподвижности огромная кукла Гамби. С тех пор, как я поджарил миссис Киф, прошло десять минут. Пожалуй, хватит. Я оборачиваю время вспять – и все становится таким, как было. Никто не помнит, что происходило в эти десять минут. Я подгоняю все так точно, что миссис Киф продолжает с того же места, где я ее прервал: – …ответишь не на шесть, а на двенадцать вопросов в конце главы! Я киваю и улыбаюсь. «Чему он улыбается? – думает она. – Идиот какой-то». Миссис Киф не понимает, что я добрый, милосердный Бог. Я мог бы сохранить ей воспоминания о том, каково это – сгорать заживо. Мог бы растворить ее живьем в кислоте. Или заставить выйти на дорогу и бежать, бежать, пока не порвутся мышцы на ногах. Или вернуться в прошлое и подарить ей несчастливое детство. Сделать так, чтобы она никогда не рождалась. Или чтобы ее убили в десять лет. Но я добрый. Я ничего такого не сделаю. Жизнь коротка, а вечность длинна. Может быть, мне стоит остаться Стивом Блаем на целую человеческую жизнь? Создам себе отца и мать, семью. Внушу всем вокруг воспоминания о себе. Почему бы и нет? Выйдет забавно. Что для меня какие-то шестьдесят лет? Я проживу на земле жизнь Стива Блая. Или сменю имя. Может, и сам стану учителем. Кто знает? Да мало ли всего я могу сделать! Я ведь Бог. Глава 37 Работу над буклетом и каталогом для колледжа клоунов «Мир развлечений» Стив закончил в срок и без происшествий. С облегчением он обнаружил, что лица клоунов больше его не пугают. Джерри Торталья вернулся на прежнее место, а главой отдела стал приглашенный специалист Милтон Хаузер. Очередной свой рассказ Стив продал в еще один журнал. Все шло хорошо. Настало время прибраться в родительском доме, и, выбрав субботу, когда Шерри не работала, Стив поехал туда с ней. Он и раньше приезжал сюда раз в две недели подстричь лужайку, но внутрь не заходил – боялся, сам не очень понимая чего. Теперь они вошли сюда вместе. Запах стал слабее. Еще чувствовался дезинфектант, и поверх него тонкая струйка тяжелой, темной вони… …запах смерти… …но над этими ароматами преобладал обычный спертый воздух дома, в котором давно не открывали окон и дверей. Стив и Шерри распахнули окна, и вонь рассеялась. Открыв окно на кухне, Стив огляделся. Реальная смерть его матери как-то померкла в памяти, сделалась ненастоящей, словно услышанное и отвергнутое мнение, а официальная версия казалась теперь реальностью. Он прекрасно представлял себе, как мать, стоя у раковины, глотает таблетки одну за другой, запивает водой, а потом падает и умирает. Шерри подошла сзади, положила ему на плечо мягкую руку. – Как ты? – осторожно спросила она. Стив похлопал ее по руке и улыбнулся. – Нормально. Давай разберем вещи в коробках – посмотрим, что отдать на благотворительность. – Может быть, сначала устроить гаражную распродажу? – предложила Шерри. – Глядишь, и выручишь пару сотен. – Можно и так, – ответил он. И они стали разбирать вещи, начав с задних комнат и продвигаясь вперед. В сущности, почти всю работу за них уже проделала мать. Готовясь к переезду, она упаковала все свои пожитки; Стиву и Шерри оставалось только просмотреть коробки и решить, что куда. Стив открыл коробку, стоящую возле телевизора. – Что там? – спросила Шерри. – Смотри-ка, – удивленно откликнулся он, – это же мои старые игрушки! Я и не знал, что она их хранила… – Похоже, она была более сентиментальна, чем ты думал. – Похоже, – согласился Стив. Его мать – сентиментальна? Стиву почему-то стало грустно, и впервые он задумался о том, что в их взаимном отчуждении, быть может, виновата не только она. Шерри склонилась над коробкой и вытащила оттуда большого плюшевого цыпленка. – Вот это помнишь? – Не очень. – А это? – И она достала игрушечный поезд. – Помню. – Стив взял у нее поезд, задумчиво улыбнулся. – В детском саду я очень любил с ним играть. Он повертел поезд в руках, уложил его обратно к цыпленку и закрыл коробку. Пускаться в плавание по волнам памяти сейчас не хотелось. Слишком грустно. Как-нибудь в другой раз. – Знаешь, – сказала Шерри, – я до самого последнего времени хранила свою любимую игрушку. Плюшевого щенка по имени Попо. Он жил у меня в шкафу. А потом, такая жалость, заплесневел… Должно быть, в шкаф откуда-то попала влага. Стив насторожился: он почуял, к чему это клонится. – И ты его выбросила? – спросил он, вспомнив щенка в мусорном ведре.