Перед глазами снова всплывает непрошенная картинка того, как Воронцов улыбается и лапает за спину белобрысую. Два дня старательно пыталась выкинуть её из своей головы, но она как навязчивая реклама раз за разом вылезает в самый неподходящий момент. — И, тем не менее, он тебе нравится. Вижу по твоему выражению лица, что тебе это неприятно слышать, но так оно и есть. Ты с ним ведёшь себя иначе. Я ещё тогда, в клубе заметила, как ты на него смотришь. И потом, уж прости, но разница в твоём отношении к Дэну и к этому твоему Стасу видна невооружённым взглядом. Когда Дэн к тебе на даче начал приставать, ты его за язык укусила и ушла из его дома несмотря на ночь, дождь и отсутствие денег. Не знаю, что из себя в действительности представляет этот Воронцов, но то, что он тебе не безразличен — факт… Прости за прямоту, — прикусив губу, смотрит на меня с сожалением. — Наверно, не стоило тебе всего этого говорить. Это вообще не моё дело… Просто у меня сегодня настроение паршивое. Отец утром звонил. Сказал, что вернётся через неделю и нас ждёт серьёзный разговор. И мне страшно. Почему-то я уверена, что речь пойдёт опять о его компаньоне. Вот поэтому я тебе и завидую. У тебя есть выбор, а у меня нет. — Ев, я… — вздрагиваю, когда над кабинетом гинеколога загорается лампочка и поспешно поднимаюсь со скамейки. — Эм… мне нужно идти. Давай мы с тобой поговорим после… — Я не смогу тебя дождаться, прости. Отец сказал охране сразу после врача отвезти меня домой. Подняв со скамейки сумку, Ева вешает её на плечо и подходит к одному из охранников, который тут же хватает её за локоть. — Только не делай глупостей, ладно? — обернувшись, смотрит на меня через плечо. — Все глупости, которые могла, я уже сделала, — выдавливаю тихо. Махнув Покровской рукой, захожу в кабинет под бешеный стук собственного сердца. До этой секунды мне хоть как-то удавалось сохранять самообладание. Сейчас же меня колотит так, что от страха стучат зубы, а по телу бегают ледяные мурашки. — Клади вещи на стул и ложись на кушетку. Как будешь готова, позови меня, я подойду. Коротко киваю гинекологу, что-то записывающему в карточке и на негнущихся ногах захожу за ширму. Горло жмёт от проклятого, застрявшего в нём кома. Хочется позорно разреветься. А ещё больше хочется плюнуть на всё, и сбежать отсюда к чёртовой матери. Залезть с головой под одеяло и просто ждать, когда все проблемы рассосуться сами собой, как это обычно бывает в детстве. Хотя, о чём это я? Со мной и в детстве такое никогда не прокатывало… Положив мобильный на стул, стаскиваю с себя джинсы и трусы с характерной надписью “не влезай, а то убьёт”, которые подарил мне Воронцов. И зачем я их вообще сегодня надела?! Идиотка… — Я г-готова, — выдавливаю, укладываясь на кушетку. Слежу за тем, как гинеколог заходит за ширму и садится напротив монитора. Взяв в руки какой-то длинный датчик, натягивает на него презерватив и обмазывает гелем. — Раздвигаем ноги и расслабляемся. — А… вы разве не д-должны в начале опрос п-провести, или живот мне пощ-щупать? — боже, я что, заикаюсь? — Я это всё могу сделать во время осмотра, — положив ладони мне на колени, мягко разводит их в стороны. — Да не трясись ты как заяц. Когда был первый день последних месячных? — Эм… я точно не помню… кажется числа двадцать шестого… — То есть задержка уже больше недели… — проговаривает задумчиво. — Давай, расслабься сейчас и не бойся. Ничего тебе глубоко засовывать я не буду. Морщусь, ощутив у себя между ног холодный гель. Кажется, даже дышать перестаю, в этот момент. Время словно останавливается. От паники перед глазами темнеет. Не остаётся ничего, кроме грохочущего в висках, ушах, животе и горле сердца. Ведь это же всё может быть ошибкой? Ну не бывает же так, чтобы с первого и единственного раза… Да и тест мог быть старым или бракованным. Мало ли сколько он у Алины в аптечке провалялся. Может, там давно срок годности истёк… — Ну что могу сказать. Плодное яйцо восемнадцать миллиметров. Прикреплён по задней стенке. — Чт-то? Какое яйцо? — Плодное. Пока что так. Ручки, ножки разглядывать рано. Сердце слушать тоже. Это где-то недели с седьмой, чтобы убедиться, что беременность не замерла, а развивается. Но тебе, как я понимаю, это и не нужно. — То есть… всё-таки я беременна? — Ну а ты на что надеялась? У тебя неделю задержка, тошнота, головокружение. — Этого не может быть… — выдавливаю одними губами. — Может, дорогуша. Ещё как, — вздохнув, поворачивает в мою сторону монитор. — Вот видишь эту точку, — указывает пальцев на чёрное пятнышко на чёрно-белом экране. — Это плодное яйцо. На данном сроке видно только его. Неделе на седьмой станет понятно, развивается ли в нём эмбрион и есть ли у него сердцебиение. Но тебе это не грозит. Как я понимаю, беременность нежелательная? Во рту в одну секунду становится сухо, как в пустыне. Настолько, что язык к нёбу прилипает, горло сдавливает, и я ни слова больше не могу из себя выдавить. Чёрт! Этого… этого не может быть! Мы ведь… Воронцов пользовался презервативом! Я ведь потом вспомнила тот момент, когда он его открывал, надевал… да и с утра я его видела… использованный на полу… Кровь в миг шандарахает в голову, не давая мыслить связно. Господи, а что я бабушке скажу?! — Диана, ты меня слышишь? — прихожу в себя только когда чувствую прикосновение к своему плечу. — У тебя телефон звонит. Таракан Стасик, — усмехается, глядя на экран. — Трубку брать будешь? — Я… нет! — сглотнув, качаю головой так сильно, что она начинает кружиться. — Пожалуйста, скиньте вызов! — Понятно, — тянет задумчиво. Откладывает мобильный обратно на стул и достаёт из ящика какую-то таблетку. — Тогда держи. — Что это? — с трудом приняв вертикальное положение, дрожащей рукой забираю у врача блистер. — Мифепристон. Лекарство для прерывания беременности. Срок у тебя ещё маленький. Так что, можно обойтись малой кровью. Но сразу предупреждаю, спохватилась ты, дорогуша, всё-таки поздновато. Так что времени осталось мало. Если не примешь сейчас, то потом уже придётся делать полноценный аборт. А это, хорошая моя, уже совсем другие риски. *** — В смысле аб-борт… — шепчу пересохшими губами, глядя на лежащую на столе таблетку. — А ты что, собиралась оставлять ребёнка? — Я… я об этом не думала… — выдавливаю. Стираю с себя гель и натягиваю обратно нижнее бельё и джинсы. Чувствую резкий прилив жара по всему телу. Как будто меня облили кипятком. Хочется кожу с себя содрать, чтобы стало легче. Не знаю, как по ощущениям выглядит паническая атака, но, наверно именно её я сейчас и испытываю. Дышать становится трудно. Как будто мне лёгкие сжали в кулак и они пульсируют, отчаянно пытаясь вобрать в себя крупицы кислорода. Сердце подскакивает к горлу и грохочет так оглушительно громко, что перекрывает собой все внешние звуки. Поэтому голос врача доносится до меня словно отдалённое эхо. — Поражаюсь я нынешней молодёжи. Не думала она. Дорогуша, об этом надо было думать в первую очередь, когда ты сюда шла. А ещё лучше, когда незащищённым сексом занималась. — Он был защищённый… кажется… — приложив руку ко лбу, зажмуриваюсь, чтобы этот чёртов кабинет перестал плыть у меня перед глазами. — Я… я не помню точно, но… — В смысле ты не помнишь?! Пьяная что ли была? — Нет! Я не пью, — господи, я даже не знаю, как это всё объяснить! Мысли путаются к чёртовой матери, как размотанные впопыхах нитки. Вскочив со стула, хватаюсь за виски, и под пристальным взглядом гинеколога, меряю шагами кабинет. — Я пила апельсиновый сок… мне кажется, что мне в него что-то подмешали, потому что я перестала себя контролировать после этого. И вообще плохо помню ту ночь… — Замечательно! То есть ты ещё и под наркотиками была в момент зачатия. — Я не знаю! Я ничего не принимала! Просто после того сока стала ощущать себя как-то странно. Перестала себя контролировать, и… — И это всё симптомы наркотического опьянения, моя дорогая. Слушай, я не собираюсь тебя здесь учить уму разуму. Или выяснять по доброй воле ты принимала наркотики, или тебе их подбросили. Но сразу предупреждаю, ничего хорошего это плоду не несёт. — В каком смысле? — В таком, что последствия могут быть непредсказуемыми. Ребёнок может родиться с патологиями. Физическими, умственными. Отец ребёнка знает о твоей беременности? — Нет… мы… мы не вместе, — выдавливаю хрипло. И снова перед глазами эта чёртова картинка — Воронцов в обнимку с белобрысой. Боже, о чём я вообще сейчас думаю?! — Замечательно. То есть воспитывать тебе, если что придётся самой. Ты хотя бы жилплощадью располагаешь? Родители тебе смогут помогать? — У меня нет родителей. Только бабушка… в Воронеже. — То есть смотри, Диана, что у нас получается. Тебе восемнадцать лет. У тебя нет ни образования, ни высокооплачиваемой работы, насколько я понимаю. Плюс беременность, осложнённая приёмом непонятно каких препаратов. Ты потом этого ребёнка на шею к бабушке спихнёшь? Или сразу в детский дом сдашь? — Не надо так говорить! — выкрикиваю, резко развернувшись. — Я бы так никогда не поступила! От детей не отказываются! — Это ты сейчас так говоришь. А когда он родится и тебе его тупо даже оставить будет не с кем, чтобы на работу выйти, запоёшь совсем по-другому. Уж поверь, я знаю о чём говорю. Работала по-молодости в роддоме. Там таких как ты малолетних отказниц было вагон и маленькая тележка. В общем, не дури, Диана. Бери таблетку и не ломай себе жизнь. Ты молодая, у тебя ещё всё впереди. Отучишься в институте, устроишься на работу, мужика себе нормального найдёшь и рожай сколько тебе влезет. Глава 23