Шевалье сильнее прижал Анну к себе, ища ее рот. Наконец они слились в жадном поцелуе. Монфор подхватил любовницу на руки, перенес до дивана и стал срывать с нее одежду. – Не здесь! Слуги увидят… – Пошли они к черту, – вымолвил он, обхватывая губами ее грудь, а потом опускаясь ниже. – Платье-то зачем было рвать, – пробурчала одна из служанок, прикрывая двери гостиной и делая знак остальным убираться. Монфор так и не рассказал графине о том, что виделся с Анри. И о том, что граф болен. Аббат сделал это сам, нагрянув во Флер Нуар в одно дождливое утро. Когда графине доложили, что за гость пожаловал к ней, она вышла к нему сразу же, как была – в темно-зеленом домашнем платье, напоминающем халат. Застегнутое на талии, оно открывало нижние юбки и кружевную сорочку. Волосы Анны были распущены, лишь передние пряди собраны сзади и небрежно заколоты. Мысленно она порадовалась тому, что Мишель буквально за четверть часа до этого уехал в город и должен был вернуться лишь через несколько часов. – Какая неожиданность, сударь, – улыбнулась она гостю. – Я еду в один приход, по делам церкви. А так как дорога моя все равно лежит мимо вашего имения, решил навестить вас, графиня, и кое в чем убедиться. Как вы здесь устроились? – Не плохо, как видите, – ответила Анна. – Правда тут немного мрачно, порой мне кажется, что в доме обитает приведение – эти скрипы, шорохи… Словно шаги и вздохи какой-то неупокоенной души. – Надеюсь, вам это только кажется. Хотя атмосфера действительно зловещая. Приказав принести угощения и вина, графиня предложила гостю расположиться в кресле. – Вы останетесь погостить? – спросила она несколько напряженным тоном, что не ускользнуло от Анри. – Нет, – поспешил успокоить ее тот. – Мне нужно продолжать путь. Я лишь хотел кое-что вам сообщить. Но сначала скажите, Монфор здесь? Графиня подняла на него пораженный взгляд, посмотрела пристально и остро. – Нет, – сказала она отрывисто. Аббат удовлетворенно кивнул. – Вы меня осуждаете? – вдруг спросила Анна с некоторой воинственностью, словно готовясь к защите и решив напасть первой. – Мое дело молиться за вас. Осуждать я не в праве, – пожал плечами аббат. – У меня началась новая жизнь, – стала говорить женщина, будто оправдываясь. – Мне не нужно бояться, что кто-нибудь узнает, что у меня есть любовник, не нужно хранить верность супругу, не нужно лгать. Я свободна. – Не примите мои слова за осуждение, но я не понимаю людей, которые решают вот так все разрушить. На ровном месте. – Не на ровном месте! Это копилось долго и больше я не хочу терпеть. – Что терпеть? – усмехнулся Анри. – Не дурите. Возвращайтесь к мужу. Он вас любит. – Плевать ему на меня! Мне теперь совершенно ясно, что он обо мне всегда думал. Любил бы – не сказал бы такого. Аббат вздохнул. – Как я вижу, вы не знаете, что случилось. Хоть и просил де Монфора вам передать. Граф болен. Пока он рассказывал обо всем, что случилось с Арманом после ее отъезда, Анна слушала, а в глазах стояли слезы, резавшие, как осколки стекла. Ее сердце разрывалось от этих слов. За окнами шумел проливной дождь, едва утихнувший и вот начавшийся с новой силой. Воздух был свеж и прохладен. – Насколько болен граф? – выпытывала графиня у Анри. Его бодрые заверения, что он уже почти поправился, казались ей полными притворства и не внушали никакого доверия. – Бог все прощает, – уже собираясь уезжать, сказал аббат. – Мой бог – нет, – ответила Анна. – Поверьте, ваш бог тоже, – улыбнулся аббат, прекрасно понимая, кого она имеет в виду. – Я не знаю, как быть. Жизнь все так запутала, – вздохнула она. – Делайте так, как подсказывает сердце. Езжайте домой. Он ничего не знает наверняка, и не узнает, по крайней мере, от меня. Аббат грустно покачал головой, поцеловал ее руку и вышел. Осмелится ли она вернуться к мужу после всего? Она лихорадочно металась по комнате и спрашивала себя: отчего ей так больно? Хотела забыть его, выкинуть из головы. Но разве словами рассудка уймешь расходившееся сердце? Потом бросилась на диван, рыдала, уткнувшись лицом в подушку. А в это время в коридоре шептались служанки, заглядывая в проем двери: – Ну, вот к чему все это привело. Не иначе как граф у Папы испросил разрешение на развод, что она так убивается. – И поделом ей – изменщице, распутнице. Таких люди ненавидят и презирают. Раньше потаскуху привязывали голой к телеге, тащили по городу и били плетьми. Так что ей еще повезло. Что если он болен смертельно? Анна решила ехать. Монфор ничего не знал о визите аббата и вернулся, когда тот уже уехал. Вошел в гостиную и увидел, что графиня заливается слезами. Стал успокаивать, еще не понимая, что случилось. Прижимал к себе, но когда понял, что она вырывается и отталкивает его, удивился. – Почему вы так злы на меня? Вы сами бросаетесь ко мне, потом сами на меня за это злитесь! Это вы приехали ко мне! Я не искал с вами встречи! Он был прав. Она всегда испытывала к нему физическое влечение. – Как вы могли, он же ваш друг! Как вы могли скрыть от меня, что он болен?! – проговорила вдруг она сквозь слезы. – Я слишком люблю вас, чтобы вернуть ему. … Она ожидала увидеть мужа в постели больного и изможденного, но ее взору предстала совсем иная картина. Он ехал верхом на коне, гордый и прямой как обычно. Поравнявшись с ней, остановился, посмотрел ей прямо в глаза, как смотрят судьи. – Здравствуйте, сударыня, – сухо поздоровавшись, граф отправился дальше. В следующий раз они увиделись только вечером за ужином. Он шел по залу. Его волосы, хоть и посеребренные сединой, были густыми и длинными. Свет горевших вдоль стен свечей выхватывал из глубин его шевелюры иссиня-черные проблески. В замке были гости, поэтому стол накрыли в обеденной. Не только он не спускал с нее глаз во время ужина, все окружающие делали то же самое. И одному Богу ведомо, что они видели. Графиня почти не участвовала в беседе, порой даже не слушала, что говорят, погруженная в свои мысли. Но когда поднимала глаза, всякий раз натыкалась на блеск северной стали в направленном на нее взгляде мужа. Почему-то думала она сейчас о том, что ей так и не удалось нарожать ему много детей… Она беременела еще несколько раз, но ее тело выкидывало младенцев. Графиня помнила, с каким неподдельным волнением и страхом за ее жизнь он сидел у ее постели всякий раз, когда ей было плохо. Доктор говорил, что должно быть это были мальчики, девочке бы удалось задержаться в ее утробе. После очередного выкидыша она снова молилась о ребенке, и снова его теряла. А потом и вовсе перестала беременеть. И смирилась с невозможностью произвести на свет еще одного малыша. В ночь после возвращения графини случилось то, что на какое-то время отвлекло чету де Куси от всего произошедшего между ними. Зарево вдали Анна увидела в окно. Лишь подумала устало, что где-то пожар. Но едва начала засыпать, как ее разбудил шум. Гул стоял и в замке и за его пределами. Графиня, накинув пеньюар, спустилась вниз и на нее буквально налетела Александрин – растрепанная, заплаканная, одета, как попало. – Мамочка! Ты здесь! Слава богу, ты вернулась! У нас беда! Филипп отправил меня сюда, потому что где еще искать приюта, как не у родителей. А сам остался там, помогает тушить огонь. Оказалось, в поместье Брионе начался страшный пожар. Барон отправил молодую жену, а вместе с ней и служанок, в замок де Куси. Сам же со слугами пытался потушить объятый пламенем дом. Графиня только успела увидеть, как ее муж, уже одетый в коричный костюм для верховой езды и ботфорты, на ходу завязывал волосы в хвост и отдавал распоряжения подготовить лошадь. Он со своими людьми собирался ехать Филиппу на помощь. До поместья верхом можно было добраться минут за пятнадцать. Всю ночь графиня почти не отходила от окна, ожидая возвращения графа. Александрин, долго плакавшая, наконец, успокоилась и заснула в ее постели. Уже под утро графиня услышала шум, но так как еще не расцвело, она не могла разглядеть супруга в толпе подъехавших к замку людей. Быстро спустившись, Анна застыла на ступеньках и пораженно смотрела вниз. Какие-то незнакомые люди сновали туда-сюда, повсюду царил хаос, гул голосов, где-то что-то упало, послышался звон разбившейся посуды. И среди всего этого на полу лежал Филипп, граф же стоял на коленях рядом. Темная прядь выбилась из хвоста и упала ему на лицо, но он не обращал внимания. Лицо его было сосредоточенным, брови сведены, отчего между ними пролегла глубокая морщина. Он крепко прижимал кричавшего от боли зятя к полу, пока доктор обрабатывал его ожоги. Часть лица барона и рука были изуродованы огнем. Графиня зажала рот, почувствовав тошнотворный запах горелой плоти и волос. Глава 8. Внебрачный сын Последующие дни были наполнены суетой и хлопотами. Уезжали и приезжали какие-то люди. Граф руководил устранением последствий пожара. Увы, особняк невозможно было спасти. Дом пришлось сносить, в будущем на его месте будет отстроен новый. Наконец, спустя примерно неделю жизнь вошла в привычное русло. В гостиной было очень светло от множества свечей. На небольшом столике стояли сладости и фрукты. – Вы знаете Армэля и Александрин с детства? – спросила Эжени. – А какими они были? – Граф искал гувернантку, которая бы хорошо владела французским и испанским, – начала рассказывать мадам Перо. – Ему порекомендовали меня. Я знала, что мне предстоит заниматься воспитанием восьмилетней девочки. Когда приехала, увидела графа и графиню, мы обсудили все вопросы. И вот пришло время знакомиться с моей воспитанницей. Александрин в детстве была словно кукла! Представьте – маленькая девочка, пухленькая, розовощекая, глаза в пол-лица голубые-голубые. Но главное – волосы. Если в руку взять – толщиной с кулак, причем как у головы, так и на концах, светлые как пшеница, длиной до середины бедра. Я была очарована ею. Мы с Сандри – ее так называли служанки-испанки – быстро подружились. И во Францию потом я согласилась ехать. Как же оставить такую принцессу? Теперь вот буду заниматься воспитанием ее малыша. – Малышки, – поправила Александрин. – Я думаю, у меня будет очаровательная девочка, блондинка похожая на меня! Иначе и быть не может! – А Армэль? – Напомнила Эжени. – Господину виконту тогда было пятнадцать лет. Я редко видела его, потому что он либо был занят уроками, либо пропадал где-то в обществе старшего брата… Тут мадам Перо запнулась и как-то испуганно посмотрела на окружающих. Александрин поджала губы. Армэль с осуждением посмотрел на гувернантку сестры. И только Эжени ничего не поняла.