— Как ты себя чувствуешь, после больницы? Я беспокоилась за тебя. — Все отлично. Мы болтали с ней о всяком, как старые друзья. Правда, она была единственной, кто ничего не сказала про спасение мальчика Саши. Но это было даже на руку. Я буду ей нравиться ещё больше, после того, как она узнает об этом от кого-нибудь другого. Выходило, что я понемногу вытаскивал Макса Бодрова из грязи в князи. Нельзя было сказать, что он был уж совсем неудачник. Скорее наоборот. Но ситуация складывалась таким образом, что приключения последних дней заставили многих смотреть на него по-другому. С большим уважением. Теперь Макс Бодров был у многих в любимчиках. «Как бы не упасть больно вниз с пьедестала?», — я не забывал про гордыню ни на минуту. Вечер выпускного бала удался. Сначала мы пошли с родителями и учителями в ресторан, заранее забронированный под нас, что было большой проблемой в курортный сезон. Но потом, по старой традиции, выпускники распрощались с родителями и отправились встречать рассвет у моря на пляже. Вот тут и началось настоящее празднование вступления во взрослую жизнь. Песни, танцы, разговоры. Я не усердствовал с вином и сигаретами, потому что знал, что всё это «добро» ждет всех нас в будущем в огромном количестве. В этой жизни мне не хотелось побыстрее стать взрослым. Я смотрел на моих друзей и одноклассников, которые хотели казаться умудренными опытом. Они спешили во взрослую жизнь, которая раскидает всех безвозвратно. Я сидел на теплом каменном парапете набережной, вобравшем в себя дневное солнце и смотрел на лунную дорожку, сверкающую мириадами лунных светлячков. Ночной воздух был прохладным. Он смешивался с теплым ночным бризом, бьющим в лицо и доносившим до нас запахи моря. Рядом присела Вика. Она поежилась и погладила свои плечи. Я тут же скинул свой фирмовый пиджак и накинул на нее. — Спасибо, Макс. Как думаешь, он ответит за свои дела? — Кто? О ком ты говоришь? — Тот, который бил тебя сзади, после кино. Во время драки с Гончаренко и Сухишвили. Кстати, Сухишвили сегодня подошел и извинился. — Ты видела того, кто меня ударил? — Конечно. — Мы приходили с Тёмой к тебе домой, чтобы спросить, но ты уехала к бабушке. — Меня родители заставили. Не хотели, чтобы меня таскали по милициям из-за того, что ты в больницу загремел. — Да ладно? Правда? Кто же это был? Кто ударил? Вика пару секунд помолчала, как бы раздумывая стоит ли мне говорить об этом. А потом набралась смелости и выпалила: — Миша Корольков, наш комсорг. Я подскочил на месте. — Да не может быть! — Думаешь, я стану тебе врать? — она обиженно повела плечами и отвернулась в сторону. — Что ты? Я тебе верю, Вик! Просто я удивился такому совпадению! Так не бывает, я тебе потом кое-что расскажу. Я и вправду не ожидал, что тот, кого мы вчера с Михалычем задержали, оказался тем самым козлом, который подло вырубил Макса Бодрова ударом по затылку. — Расскажи сейчас! — Сейчас не могу. Это не моя тайна, но как только кое-что прояснится, я тебе обязательно объясню почему я так удивился. Скажи, Вик, а ты видела, чем он бил? — Ну да, — она уверенно подтвердила, повернулась ко мне корпусом и удивленно спросила, — ты разве не знаешь? Я просто промолчал, ожидая ее ответа. — Битой. — Битой? Странный выбор, — меня очень удивил предмет, которым бил Корольков, до массового применения бейсбольных бит еще целых десять лет. — Битой для игры в лапту. Ах вот оно что. Это была не плоская доска и не кирпич. Бита для игры в лапту, с рукояткой. — Можешь показать, как? Вика сложила руки будто держала рукоять биты двумя руками и продемонстрировала удар сбоку. Все сходилось с моими ощущениями. — А куда они потом делись? — Когда ты упал, Корольков показал мне жест большим пальцем от уха до уха по горлу, приказал молчать, выбросил биту в кусты возле старого дуба и они все убежали. — Вот, тварь! — меня возмутило не позорное бегство, а угроза однокласснице, — ладно, он еще очень об этом пожалеет. — Макс, я не для этого тебе это все рассказала. Не нужно никому мстить. К тому же мои родители в курсе. Отец звонил его отцу или кому-то там. — Хорошо, слово красавицы для меня закон. Никому мстить не будем. Такой ответ явно ее успокоил. — Пойдем бросать монетки, на счастье. Вон ребята уже собираются. Надо загадать желание. Говорят — исполняются. Я быстро осмысливал сказанное Викторией Рерих: «Дорогая ты моя Вика, комсомолка, спортсменка, умница, и, наконец, красавица. Мало того, что эта мразь, Миша Корольков тебе угрожал, так он же и собрание провел и проголосовал за мое исключение из комсомола.» К нам подошел Тёма, он был в отличном настроении немного покачивался. То ли от выпитого, то ли от усталости — Не хотел вас отвлекать, голубки. Вы красиво смотритесь, когда воркуете. Мне резануло слух, но я тут же успокоился. Я вспомнил, что в восьмидесятом слово «голубки» не имело отрицательного окраса и использовалось, для обозначения обычной влюбленной парочки. — Перестань, Тём, — мне показалось, что Вика покраснела — А что я такого сказал? — невинно ответил мой друг, — мне было видение, что вы поженитесь. — Пошли загадывать желания, Нострадамус, — я встал и подал руку Вике, заметив на себе пристальный взгляд. Маша Баландина отреагировала на Тёмино «поженитесь». Она выделялась в толпе одноклассников. После нашего танца Маша переоделась в белое обтягивающее платье, которое светилось ярким пятном. Моя партнерша по танцам отвернулась, примитив, что мы на нее смотрим и притворно засмеялась чей-то шутке. «Мне нужно быть осторожным. С огнем играешь, Макс!», — подумал я про себя. — Кто? Какой Нос-страдай-мос? — Нострадамус, дерёвня! Это такой средневековый французский предсказатель. — Деревня, не деревня, а ты знаешь, что твой Нострадамус выяснил про нашего дорогого Королькова? — Что? — Угадай, кто в родне по материнской линии? — Смоктуновский? — Неа! — Караченцев? Тёма отрицательно качал головой. — Ну не знаю, не томи: Кастро, Хоннекер, Громыко? Тема встал, сложил руки на груди и задрав нос продекламировал. — Солдатенко. Я снова встал, как вкопанный.