Мне казалось, что тренер прочитав это мое желание, делал всё специально наоборот. И пока не давал при нем работать даже по мешку. Тем не менее, я не пытался противопоставить ему свое видение и с удовольствием работал над своими ногами и перемещениями. Кроме дружбы, семьи, девушек, спорта и ОСВОДа меня заботили и другие стороны жизни Макса Бодрова. Примерно к этому времени пришла пора подавать документы в ВУЗ. Поэтому в один из дней, прямо с утра перед работой, я собрал все свои бумаги и отправился в соседний город подавать заявление в приемную комиссию. Мне встретили дежурные студенты старших курсов, проводили к месту приема документов, помогли найти стол нужного факультета. За столом сидела девушка в больших очках. Она меня сразу узнала. — Вы тот самый парень? Про которого было в газете написано? — она поправила очки чтобы получше разглядеть меня. — Тот самый, — я улыбнулся ей в ответ — Ой, я и не ожидала вас здесь увидеть — Ну вот, если мне повезет, то будем учиться вместе с вами в одном ВУЗе. — О чем вы говорите? Вам конечно повезет! Смотрите какую характеристику и целевое направление от ОСВОД вам дали. — Максим Бодров, со мной можно на ты. — Хорошо. Меня зовут Марина Смирнова. Вам, то есть тебе, главное не получить двоек. Тебя без конкурса с этими бумагами возьмут. У нас факультете не такие высокие проходные баллы. Пока недобор. Я поблагодарил девушку Марину и остался доволен своим выбором. Вернувшись на станцию в обед, я застал своих инструкторов за игрой в шахматы во время обеденного перерыва. Вспомнил, что вчера после разговора с Тёмой забыл сообщить свой ход генералу. Бабушка, как всегда, передала мне его записку. Наша игр становилась привычным делом для семьи. Неудобно что не позвонил вчера, до этого каждый день по ходу делали, созванивались, ни разу не пропустили. — Можно мне кое-кому позвонить? — спросил я у игроков. — Только, если не долго. — Не долго.На минуту. — Валяй, просто нельзя линию надолго занимать, в любой момент с постов могут позвонить,- ответил Рыба. Я мысленно освежил положение фигур на доске. Я помнил телефон помощника генерала наизусть. Набрав нужный номер с рабочего телефон и поздоровавшись, я продиктовал свой ход адъютанту. — Максим, генерал Нечаев интересовался всё ли у вас в порядке? — Да. У меня все отлично. А что? — Я передам генералу ваше сообщение. Всего доброго. Мы попрощались С одной стороны меня жутко бесила эта таинственность, высокомерная недосказанность, общение в стиле «здесь вопросы задаю я». Адъютант еще ни разу не ответил по-человечески на мои вопросы. А другой стороны, я чувствовал какую-то особую благородную связь между мной и моим соперником, выходящим за рамки шахматной партии. Пока мое положение на шахматной доске не улучшилось. Я знал, с большой долей вероятности, какой следующий ход сделает генерал. Может быть потеряв слона, я сумею в эндшпиле вырулить партию к ничье. Во второй половине дня мои инструкторы обучали меня пользованию плавсредствами и спасательным инвентарем. Мы все очень ждали когда закончаться эти три долгих дня нашего отстранения от работы. Наконец в конце рабочего дня, два Серёги весело перглянулись и спросили меня: — Ну что? Ты готов? — К чему? — Если будет хорошая погода, то будем погружаться с аквалангом. — А как же дежурство? — Дежурство по графику опять во второй половине. На этот раз на пост на пляже пойдешь со мной, — Рыба пихнул в плечо Бойка, — не боись, я тебя одного не оставлю. — Ну да, ну да. Слушай его, — огрызнулся второй Серега, — он тебе никогда не расскажет, как проспал мою первую смену. И я один пахал за нас двоих. — Расскажу как-нибудь, у меня от Макса секретов нет, — парировал улыбающийся Рыба. — Приезжай пораньше, часам к половине восьмого. Нам надо снарягу проверить и подготовить, а погружаться будем до обеда. Постарайся не завтракать плотно. Чайку попей, одно яйцо можно. Наделай бутеров с собой. Потом поешь, после того как вернемся из моря или в столовой похаваем. Новость о погружении с аквалангом меня взволновала. В тот вечер я много думал об погружении, об отце и моем выборе. Кое-что изменилось в моем сознании. Если в прошлой жизни я видел один и тот же сон бесконечно повторяющийся, то на этот раз рано уснув, я увидел его продолжение. Это было очень необычно для меня. Во сне я понимал, что вижу сон. Я был словно участником, актером фильма. Сон продолжился с того места, где оборвалось прошлое видения. Там, где я коснулся ногами грунта. Точнее повторилась его последняя сцена. * * * Я ударился ногами о грунт неожиданно, даже слегка испугался. В шлеме зашипел воздух. Сверху с площадки мне нагоняли! Чтобы меня не выбросило наверх на поверхность воды, я взялся рукавицей за спусковой канат и изо всех сил, до боли, надавил головой на клапан в шлеме. Мою водолазную рубаху раздувало. С воздухом надо быть очень внимательным. Если совсем немного с ним переборщить, то можно тут же вылететь на поверхность. Пульнёт тебя в «потолок», как пробку из под шампанского на празднике. Прощай барабанные перепонки. Но это еще полбеды. Скоростной подъем с такой глубины означал, что кессонка обеспечена на сто процентов. А без декомпрессионной камеры это очень мучительная смерть. Не дай Бог! Никому, даже врагам такого не пожелаешь. Риск щекотал нервы, а организм требовал насытить его кислородом, каждая клетка испытывала недостачу и ожидала живительной воздушной смеси. Я дважды дернул за спусковой канат. — Меньше воздуху! — приказал я в гарнитуру НВТСМ-ки — Меньше воздуху! — моментально продублировал наверху мою команду мичман. Громкое шипение в шлеме мгновенно оборвалось, звук перешел в ровное ровное тихое жужжание. — Какая глубина? — я должен был понять это в первую очередь. — Водолаз лаптями на грунте, что за грунт? — спросил мичман. — Лаптями на грунте, вроде песок, пока не вижу — ответил я. При этом у меня я попробовал тихонько сдвинуть вперед ногу с галошей со свинцовой подошвой. — Двадцать девять метров, — сообщил мне глубину погружения трещащий динамик. У него наверху был старый советский манометр показывающий давление на баллонах, откуда ко мне поступала газовая смесь. — Приказано оглядеться! — Есть. Вокруг темень и ничего не видно. Никакого света. Надо зажмурить глаза. Я знал по опыту, что если подержу глаза с сильно сжатыми веками, то проще привыкну окружающей темноте на дне. Двадцать девять метров — только на слух кажется малой глубиной для тех, кто в эту темень не спускался. Надо мной десятиэтажный дом. И свет сюда почти не проникал. Уже пора открыть глаза. Должно быть лучше видно.