На этот раз прекрасный доктор Наталья Филипповна занималась большим количеством больных. В коридоре сидело человек шесть и ожидало осмотра. Седьмого, мужчину пенсионного возраста с травмой ноги, она осматривала в своем кабинете при открытых дверях. Его распухший и посиневший мизинец на левой ноге. Тёмы нигде не было видно. — Да как же вы так, Матвей Сергеевич? — Шут, его знает, дочка. Вот всю жизнь ходил мимо парапета, а тут задумался и вот результат. Как долбанулся ногой, аж искры из глаз Наталья заметила мое присутствие боковым зрением, и не поворачивая головы в мою сторону, сказала: — Молодой человек, ждите своей очереди. Не видите я больного осматриваю. Она покачала головой и поцокала языком — Совсем терпения нет. Я бы закрыла дверь, но духота не дает. Вон, получились бы у старшего поколения — железные люди! Она все же повернула голову в мою сторону. Она опять была прелесть, как хороша. — Доктор, я готов ждать своей очереди хоть всю жизнь. Но речь не обо мне. — А, это ты, ловелас? Помню, помню тебя. Читала в газете, что ты мальчика спас. Герой. Что стряслось? — Друга моего, Артема нигде найти не могу. Диагностировали перелом нижней челюсти. — Так только отвезли его в операционную. Решили не тянуть и бригада дежурных хирургов, как раз, свободна. Она продолжила говорить и осматривать ногу больного. — А в каком отделении? — Тебе туда все равно нельзя. Не пустят. — Доктор, во-первых он мой лучший друг, а во-вторых можно сказать, что он из-за меня пострадал. Поэтому я всё равно туда доберусь, чего бы мне этого не стоило. — Ладно не бузи. Посиди там в коридорчике на лавках. Подожди, пока всех не осмотрю и не направлю на лечение. Вместе сходим, все равно операция длинная. У него кость раздроблена, множественные переломы. Чем его? — Похоже, что кастетом. Хорошо я буд ждать. Простите Матвей Сергеевич, вы действительно железное поколение. Дед посмотрел на меня и крякнул. Не дождавшись его ответа, я ушел в коридор, как того потребовала врач. Старшее поколение, прошедшее войну и годы послевоенного восстановления всегда вызывало у меня глубочайшее уважение. Я всегда стремился сделать или сказать им что-нибудь приятное. Я сходил к уже знакомому таксофону позвонил бабушке с дедом и сообщил, что остаюсь в больнице с Тёмой. Потом позвонил его родителям, как мог успокоил их и сообщил им тоже самое. Изнывая от жары и усталости я не заметил, как уснул в кресле. Проснулся я от того, что кто-то гладил мою щеку. — Пойдем, я обработаю тебе костяшки, — Наталья показала пальцем на мои кулаки. — Нет нет, надо найти Тёму. — С ним все хорошо, пока ты спал ему сделали операции. Врачи сказали, что все прошло хорошо. — Ну как же так? Почему вы меня не разбудили, доктор? Мы же должны были сходить к нему. Надо было мне самому. Она положила свою ладонь на мою руку. — Во-первых, я только закончила прием пациентов, во-вторых ты должен понимать, что больница это не проходной двор. В-третьих тебя туда без меня все равно не пустят. Знаешь, что такое анестезия? — Наркоз? — Типа того. Он до утра ничего не будет соображать. Я понимаю, что ты хороший друг. Не все так повезло, многие люди хотели бы иметь такого друга, как ты. Но пойми меня правильно, самое лучшее решение — это сейчас поспать, а утром сходить к нему. Поверь ему так же как и тебе обеспечен лучший уход В ее словах был резон. Тёма сейчас будет отходить. Я согласился. Она обработала мои сбитые в драке костяшки, выдала подушку и уложила спать на диване в ординаторской, а сама вернулась в приемное отделение. Наутро мы попали с ней к Тёме. Увидев моего друга морщащегося от боли при попытке улыбнуться мне, я успокоился. Ему пока нельзя было разговаривать и двигать челюстью. Наталья находилась рядом, она поговорила с дежурным врачом и сообщила, что врачи постарались и сотворили настоящее чудо. Я поиронизировал над ним, шутил о кормлении через трубочку и убедившись, что с ним все будет в порядке, отправился домой в семь утра. Я поблагодарил Наталью и напомнил, что она должна мне свидание. Мы попрощались как старые добрые друзья. Бабушка уже ждала меня на кухне с завтраком. У меня разыгрался волчий аппетит и я набросился на еду. — Как там Артём? Что произошло? Я коротко рассказал о его состоянии и наших вчерашних приключениях, опустив самые жесткие моменты, чтобы не беспокоить мою Ба. — Совсем забыла. Тебе вчера мужчина звонил. — От генерала? — Нет. Не от него. Вот я вот здесь записала, — она протянула мне листок на котором я прочел телефон, имя и отчество Солдатенко. Я чуть не поперхнулся. — Чего он хотел? — Сказал, чтобы ты позвонил в удобное для тебя время дня и ночи. Я молча отложил чашку с чаем. Вытер руки о салфетку, поднял трубку и набрал номер. После второго гудка Солдатенко, словно ожидая моего раннего звонка ответил: — Доброе утро, Максим. Ты меня искал? Зачем спрашивать у кого-то, если ты можешь задать вопросы лично мне? Приезжай, поговорим. Глава 25 — Совсем забыла. Тебе вчера мужчина звонил. — От генерала? — Нет. Не от него. Вот. Я вот здесь записала, — она протянула мне листок, на котором я увидел телефон, имя и отчество Солдатенко. Я чуть не поперхнулся. — Чего он хотел? — Сказал, чтобы ты позвонил в удобное для тебя время дня и ночи. Я молча отложил чашку с чаем. Вытер руки о салфетку, поднял трубку и набрал номер. После второго гудка Солдатенко, словно ожидая моего раннего звонка, ответил: — Доброе утро, Максим. Ты меня искал? * * * — Доброе утро, Максим. Ты меня искал? Зачем спрашивать у кого-то, если ты можешь задать вопросы лично мне? Приезжай, поговорим. В этот же день у меня был выходной. Я поехал к нему вечером, после того, как отоспался и пришел в себя. Солдатенко встретил меня у двери своей просторной квартиры, расположенной в доме, где в основном жило руководство города. Это был роскошный особняк девятнадцатого века с четырехметровыми потолками и огромными комнатами. Квартира с многочисленными картинами, статуями, антикварной мебелью скорее напоминала музей, чем жилое помещение. Видимо, эта роскошь и, непомерное по тем временам, богатство должны были принизить, произвести впечатление и подавить волю посетителей, но у меня квартира вызвала противоположные чувства. Из-за подобной лживой, корыстолюбивой парт номенклатуры лет через десять погибнет страна. Я не испытывал ни малейшего трепета или уважения к Солдатенко и презирал моего врага.