А Валька остался ждать его. Время потекло медленно-медленно. Чтобы убить его, он решил немного подремать. Опустился в кресло, закрыл глаза… И в тот же миг перед ними, словно наяву, замелькали купюры достоинством 25 рублей. Рука даже непроизвольно дернулась, собираясь поймать хотя бы одну из них — настолько реалистичным оказалось видение. Но вслед за ним пришло… Валька не знал, как назвать это странное, незнакомое ему ощущение, что он вдруг испытал. Равнодушие? Или, быть может, опустошение… Действительно, дело сделано, все следы производства клише уничтожены… Остается только дождаться старика и получить свою долю. Сколько? Наверное, тысяч пять… Еще вчера, думая о такой сумме, Валька мечтательно улыбался и строил планы, на что бы ее потратить. Однако тогда же он и отметил, что мыслям этим не хватает серьезности. Подобные фантазии и в прошлом не раз посещали его. Особенно перед сном! Засыпая, он мечтал в сладкой полудреме: «Вот если бы у меня было десять рублей!..»; «Вот если бы я нашел где-нибудь сотню…»; «Вот если бы я выиграл в «Спортлото» тысячу!..» Желания менялись по мере взросления. И вожделенные суммы росли. Теперь это уже — пять тысяч… Только они почти реальны! Вот сейчас придет Кранц и выложит на столик возле треноги с фотоаппаратом тугую пачку подлинных пятидесятирублевых купюр… Почему именно пятидесятирублевых? Просто нравились эти зелененькие банкноты Вальке. Да и удобно! В такой пачке ведь должно находиться ровно пять тысяч рублей — сто листов, — как говорил старик. Что ж, если чего-то сильно желать, оно, наверное, обязательно сбудется. Только что-то не радовался Валька. Наоборот, взгрустнул! Чего же ждать в будущем? Получается, уже и не помечтать перед сном? Как же так? Ляжешь спать, а думать-то и не о чем… Все твои мечты и желания исполнены. И будешь себе лежать, как бездушное бревно. Цель достигнута, но… Какой ужас! Валька почему-то вспомнил слова из песни Высоцкого, про альпинистов: …И вот я на вершине, Я счастлив и нем, И только немного завидую тем, Другим, у которых вершина еще впереди… Да вот, увы, не альпинист он! Не закружит голову высота, не перехватит дыхание разреженный горный воздух… Он просто получит свою пачку денег. Получит, и все. Финиш! В голове заунывно зазвучало: Ямщик, не гони лошадей! Мне некуда больше спешить… Мне некого больше любить… Ямщик, не гони лошадей… То ли дело Борис Аркадьевич! Какая интонация! Валька не забыл, как тот недавно запальчиво цитировал строки из стихотворения «Уберите Ленина с денег!». Старик явно возомнил себя тем, кому по силам решать: оставаться ли вождю мирового пролетариата на деньгах или заменить его каким-нибудь Горбачевым. «А ведь и правда, — подумал Валька, — думать о подобных извращениях может только мастер своего дела, уверенный в качестве плодов труда своего…» Но дальше мысли в голове Валентина Невежина начали путаться. Вроде бы за сегодняшний день особо и не перетрудился он, да и выспался накануне ночью вполне, но веки слипались плотнее, а сознание все стремительнее улетало в бездну сна. Возможно, причиной тому стало избыточное нервное напряжение. Глупый старик… Зачем он обронил, уходя, это дурацкое: «Если… я не вернусь…»? Вот переживай теперь за него, нервничай… Но чего ему бояться? Еще некоторое время недоумевал Валька, но вскоре тревоги покинули его, перед глазами замельтешили веселые солнечные зайчики с симпатичными мордашками, похожими на личико Леночки Павловой… В себя Вальку привел жуткий грохот. Глаза его тут же открылись, но понимание природы этого звука в них появилось не сразу. Лишь когда шум повторился, Валька осознал, что исходит он от двери. И в тот же миг на него накатила ледяная волна страха… Кто это может быть? У Бориса Аркадьевича же имеется собственный ключ… Это определенно не он. Тогда, кто? Неужели заказчики? Эти загадочные и, должно быть, серьезные, страшные люди… От них можно ждать всего. Неспроста же Борис Аркадьевич опасался их! Вдруг они, завладев клише, расправились с несчастным стариком, а теперь, чтобы совсем уж не оставлять никаких следов, решили убрать и его — юного ученика фальшивомонетчика Кранца?.. Буфф! Буфф! Буфф! — вновь загромыхала дверь. Валька, опершись на подлокотники кресла, слегка привстал из него и посмотрел в сторону входной двери. За ее стеклом маячила широкоплечая мужская фигура. Конечно, это не дядя Боря… Что сразу бросилось Валентину в глаза, так это лысина незнакомца: нет, не бритая рэкетирская башка, а именно лысина — самая обыкновенная, блестящая, на которой малиново играли лучи клонящегося к закату солнца. Добропорядочная лысина внушила Вальке некое спокойствие, и он решился-таки подойти к двери. Хотя открывать ее и не собирался, но получил возможность хорошенько рассмотреть стучавшего. Однако ничего необычного в этом человеке он не заметил. Толстенький, лысенький, лет под пятьдесят. Поняв, что смог, наконец, привлечь своим стуком в дверь чье-то внимание, мужчина принялся что-то объяснять. Правда, звук его голоса с улицы надежная дверь салона почти не пропускала, но по жестам, какими мужичок изображал фотоаппарат, не трудно было понять, что ему нужно срочно сфотографироваться. Валька постучал пальцем по стеклу возле вывески «ЗАКРЫТО», привлекая к ней внимание припозднившегося посетителя. И тот будто только заметил ее. Лицо его скорбно сморщилось, после чего он провел указательным пальцем по своей шее, давая понять, что фотографии ему нужны позарез. Валька одарил его через стекло виноватой улыбкой и развел руками: «Не могу, «Салон» уже не работает!» Для пущей убедительности он даже показал свои наручные часы гражданину: поздно, мол. Однако тот не успокаивался. И Валька невольно отпрянул от двери, когда прямо на уровне его собственного носа пухлой ручкой лысого гражданина к стеклу припечаталась купюра достоинством… двадцать пять рублей. Для обычной фотографии — сумма неслыханная! Видать, действительно, прижало гражданина. День, небось, в делах пробегал, да и запамятовал в суете, что к завтрашнему числу ему кровь из носа требуется предоставить свое фото… Двадцать пять рублей… — молнией пронеслось в голове у Вальки. Взять фотоаппарат, щелкнуть этого типа, проявить пленку, отпечатать фотографии… Если процесс ускорить, за час можно и справиться. В итоге же, награда — почти его технарская стипендия! Зато никаких нервов, никакого риска… Но Валька решительно вымел из своих мозгов подобные мысли. «А вдруг это провокация с целью выманить меня на улицу?!» — подумал он и, скрестив руки, дал понять незнакомцу, что их странное, беззвучное общение окончено. Мужик зло сплюнул и, развернувшись, поплелся куда-то по улице… Валька прижался к стеклу щекой и проводил взглядом его удаляющуюся фигуру, думая, что в городе уже закрыты все фотоателье, а такого, которое работало бы допоздна, не существовало в природе. Допоздна… Спохватившись, Валька взглянул на часы. Десять минут седьмого… Ого! Что же, выходит, он и правда уснул? Уже седьмой час… Сколько? Словно не веря себе, он еще раз, вскинув руку, посмотрел на часы. Действительно, седьмой… А Бориса Аркадьевича все нет! Под ложечкой у Вальки неприятно засосало. «Ждешь до шести и шуруешь домой!» — сказал старик. Причем таким тоном, будто опасался чего-то. Что ж, выходит, не зря опасался? Что-то действительно с ним произошло? «Поделка государственных казначейских билетов преследуется по закону!» — уже не впервой всплыло в памяти у Валентина, а воображение тут же нарисовало ему милицейский «уазик», затормозивший возле безобидной фигурки тщедушного старичка с обрамленным бакенбардами лицом и с портфельчиком в руке. Из автомобиля шумно выскакивают розовощекие милиционеры… — непременно с собакой! — и берут несчастного под белы руки, аккуратно вынимая из них его драгоценный портфель… Или еще более ужасная картина: старичку преграждает путь рэкетирская «девятка», высыпав из себя небольшую команду спортивных коротко стриженых ребят. Трудно ли этим отморозкам ограбить беззащитного пожилого человека?! Портфель из рук вон, а на прощанье кастетом каким-нибудь промеж глаз… А то еще хуже — затолкают в машину, отвезут на свою бандитскую «малину» и посадят на цепь, чтобы продолжал делать для них эти чертовы клише без перерыва и, разумеется, забесплатно… Конечно, Борис Аркадьевич, хотя с виду вроде бы обычный престарелый интеллигент, на самом деле дядька-то довольно тертый: и матюгнуться может довольно жестко, и по фене словечки выскакивают порой… Да и вообще, загадочная личность! Вполне сможет своим похитителям фигуру из трех пальцев продемонстрировать. Ну и что тогда? А тогда… А тогда те бросятся в принадлежащий ему салон и попытаются завладеть «производством» по изготовлению банкнотных клише. «Ха! Наивные! — подумал было Валька. — Все уже уничтожено, ничего они здесь не найдут… — но только в тот же миг его обожгла мысль: — Кроме… меня?» До Валентина, наконец, начало доходить, почему Борис Аркадьевич так настойчиво просил его покинуть салон после шести вечера. «Как это благородно! Он просто не хотел ставить под удар меня — своего ученика…» И Валька тут же, чуть ли не в панике, начал собирать свои вещи. Хотя и не особо много их было, но все же… Пленки с личными кадрами, фотографии, невошедшие в фотоальбом и сложенные пока в черный пакет из-под фотобумаги — все это Валентин засунул в свою спортивную сумку. Туда же отправилась и пачка заграничных журналов, из которых еще не так давно они с Кранцем переснимали лица западных рок-звезд, чтобы те улыбались советскому народу с футболок Васькиного «Сампошива». Запихивая в сумку эти журналы, Валька невольно задержал взгляд на одном из них — с его обложки слегка насмешливо смотрел на него сам Фредди Меркьюри. Тот самый Фредди! Еще недавно журнал с его фотографией Валька мог взять взаймы у знакомого лишь на сутки. А теперь мог сам покупать их пачками. Пока… мог. — Прощай, Фредди, — пробормотал Валентин, собираясь покинуть салон. Присел на дорожку, опустившись в кресло. Обвел в последний раз взглядом помещение, мысленно прощаясь с ним. И вдруг глаза его зацепились за нарисованный им трояк, висевшей в рамочке на стене, словно реклама мастерской фальшивомонетчиков. Валька поспешил спрятать рисунок в своей сумке. Вроде бы все… Закрыв дверь салона на ключ, он убрал его в карман и неторопливой походочкой направился в сторону автобусной остановки на противоположной стороне улицы. Идти — вроде совсем ничего, но неожиданно Валька почувствовал, что каждый шаг дается ему с неимоверным трудом. Оставшийся за спиной фотосалон Кранца словно пытался удержать его неведомым магнитом. А тротуар, по которому он двигался, вдруг поплыл, поплыл куда-то во внезапно повлажневших глазах. Только теперь Валька начал понимать в полной мере, что уже никогда не увидит старика, а значит, того будущего, что он рисовал себе в своих радужных мечтах, у него просто не будет. Перед глазами появились серые стены кухни их коммунальной квартиры, потом на их фоне затанцевали наглые, ухмыляющиеся рожи бандитов, для которых старик взялся делать эти чертовы клише… И Валькины руки при этом непроизвольно сжались в кулаки… Да, путь к мечтам отныне закрыт. Но никто не помешает ему — ему, слабому семнадцатилетнему пацану! — когда-нибудь отомстить этим тупым свиньям, вместе с их адским главарем, за несчастного дядю Борю! Едва Валька Невежин подумал так, как ощутил необыкновенную легкость во всем теле. «Салон Кранца» больше ничем не держал его. В это время из-за поворота появился автобус, и Валентин, вздохнув полной грудью, сунул руку в карман джинсов и прибавил шагу. Чтобы оказаться на остановке, ему требовалось лишь перейти дорогу — отрезок, который он после знакомства с Борисом Аркадьевичем преодолевал великое множество раз. Но сейчас он казался Вальке невидимой границей, разделяющей его жизнь на «до» и «после». В нерешительности он замер у кромки проезжей части перед едва различимой на асфальте пешеходной зеброй. Автобус тем временем приближался к остановке. Мысли же в Валькиной голове бились такими скоростными вихрями, что невозможно было зацепиться хотя бы за одну из них. Но в этот момент рука его нащупала в кармане штанов маленький клочок бумаги. Вытащив его на свет, он тут же опознал в нем абонементный талончик — один из тех, что некоторое время назад они напечатали с Кранцем. Наверное, именно этот неожиданный привет из недавнего прошлого и заставил-таки Вальку сделать шаг вперед, тем распрощавшись с этим самым прошлым окончательно и бесповоротно… ЧАСТЬ 2 Москва. 2013 год. Ноябрь Глава 1 Трагедия банкира Вакариса Худощавый человек в черной кепке и респектабельном демисезонном пальто с поставленным по моде воротником, подняв голову, замер перед дверями «ОКО-банка». Внимание его привлекла необычная эмблема учреждения: ГЛАЗ — огромный такой, расположенный горизонтально зеленый полуовал с реалистично изображенными в его пределах глазным яблоком и зрачком. Казалось, глаз этот является органом зрения самого банка, с которым человек на его ступенях затеял старинную игру — кто кого пересмотрит. Впрочем, вскоре стало ясно — победил банк! Человек опустил голову, улыбнулся чему-то и с силой толкнул вперед массивную деревянную дверь с толстым тонированным стеклом… Остановившись на входе перед охранником, он, обнажив лысый череп, снял кепку и стряхнул с нее капли ноябрьской измороси. — Какая мерзкая погодка, а! — кривя в улыбке тонкие губы, посетовал он. — Пропуск есть? — зевнув, поинтересовался у него облаченный в черную форму охранник. — Разумеется, разумеется, — приветливо пробормотал посетитель, суетливо шаря рукой где-то во внутреннем кармане пальто, — я же теперь, надеюсь, ваш постоянный клиент… — Проходите, — равнодушно махнул рукой секьюрити. — Благодарю-с… — ужом проскользнул через выключенный турникет человек, назвавшийся клиентом. Спустя минуту он уже находился на втором этаже, сверкая своей лысиной перед дверью приемной управляющего банком. Мгновение поколебавшись — правда, несколько наигранно, — он взялся за ее ручку и осторожно потянул дверь на себя. — Разрешите? Мне бы… — он осекся. На лице его отразилось недоумение — вероятно, по причине того, что, вопреки ожиданию увидеть хлопающую накрашенными ресницами секретаршу, встретился глазами с неприветливым взглядом широкоплечего парня в деловом черном пиджаке. Этот хмурый тип занимал секретарский стол с большим плоским компьютерным монитором. — Добрый день, — вежливо, хотя и с металлическими нотками в голосе, поздоровался он с вошедшим человеком, — слушаю вас. — Мне бы это… к управляющему на прием попасть, — переступив порог, произнес посетитель. — Вам назначено? — Нет, но…