— Как какая? Рисунок, который вы меня вчера попросили нарисовать. Три рубля. — А, — улыбнулся Кранц, — три рубля! Как же, как же. Ну, засвети-ка, что у тебя там получилось? Валентин достал из сумки альбомный лист, на котором зеленела нарисованная трехрублевая купюра. — Целый альбом у меня ушел на то, чтобы изобразить ее, — посетовал Валька, протягивая рисунок фотографу. Тот взял его из рук юноши, внимательно рассмотрел. — Гляжу, ты выбрал оборотную сторону. Пошел по легкому пути… И что? Говоришь, была какая-то трудность? — Да так, — вздохнул Валька. — Трешка мне никак не давалась. Цифра. Линии плавные, а у меня будто рука не выворачивается, чтобы так кистью мазнуть. И размеры трудно было выдержать. То верхняя часть заметно маленькая, то нижняя меньше верхней выходит. Какая-то прям заколдованная цифра, дядь Борь. Старик улыбнулся. — Но ведь получилось? — Ну, — скромно улыбаясь, пожал плечами Валька, — получилось вот. — Молодца! — похвалил его Кранц, небрежно бросая рисунок на небольшой столик возле треноги. — А теперь, давай, садись… Валька послушно примостился на краешке стула на фоне белого экрана. Что-то щелкнуло. В лицо тут же ударил яркий свет софитов. Но, как ни странно, глаза он не слепил. Очевидно, углы освещения были заранее выверены так, чтобы клиенты не щурились, глядя в объектив фотоаппарата. — Внимание, — предупредил фотограф, — замер. Снято! — возвестил он, поднимая на миг голову от фотоаппарата. — Теперь еще разочек. — Зачем? — удивился Валька. — Так принято, — просветил его Кранц. — Каждый кадр у нас всегда дублируется. Вдруг ты, к примеру, моргнул? — он вновь склонился над фотоаппаратом, но в этот момент послышался звук дверного колокольчика, заставивший Бориса Аркадьевича отвлечься от съемки. — Кого это еще там принесло? — пробормотал он. И, словно в ответ на его вопрос, кто-то громким развязным голосом крикнул из холла: — Эй! Есть кто живой? Вслед за этим зеленые шторы дрогнули и на пороге зала возникла габаритная фигура широкоплечего парня в синем спортивном костюме и кожаной куртке, наброшенной поверх олимпийки. Челюсти незнакомца активно трудились над жевательной резинкой, выделяя на его лице крепкие боксерские скулы. Нос у него тоже был такой… спортивный: словно приплюснутый от пропущенного кулака. Парень был старше Вальки лет на пять. — Я — Пахом, — представился «спортсмен». — От Чеботаря. Ты фотограф? — обратился он к Кранцу, протягивая тому небольшой газетный сверток. — Велено передать это. А еще на словах кой-чего… — парень многозначительно покосился на Вальку, давая понять, что для чужих ушей это «кой-чего» не предназначено. — Сей момент, Пахом, — немного насмешливо ответил ему Кранц. — Ступай пока в «темную», вон туда, — показал он глазами на занавешенный черной тканью вход в фотолабораторию. — Сейчас я клиента отпущу, тогда и поговорим. Пахом пожал плечами и, ставя ноги, выбрасывая в стороны колени, будто он крутит педали несоразмерного его габаритной фигуре маленького детского велосипеда с педальками на переднем колесе, направился туда, куда ему было сказано. Когда его фигура скрылась за черной ширмой, Кранц подмигнул сидевшему с открытым ртом Вальке: — Ну-с, вьюноша, продолжим? Валентину едва удалось прогнать со своего лица удивленное выражение. «Надо же, какие личности захаживают к маленькому фотографу! Не иначе из рэкетиров! — подумал он. — И чего у этих “быков” может быть общего со стариком?» А старик тем временем спросил его, склоняясь над фотоаппаратом: — Ну, готов? Валька быстро причесал пятерней свой шикарный, чуть рыжеватый чуб. — Готов, дядь Борь. Затвор фотоаппарат щелкнул пару раз. — Ну, вот и все, — сказал Кранц. — Можешь идти. А я сейчас с этим мальчиком, вон, разберусь, — показал он глазами на черную ширму, за которой скрылся «рэкетир», — пленочку проявлю, карточку твою напечатаю, да это… пойду потом в твой горком, — старик усмехнулся и добавил: — Трешку твою отрабатывать. Вечером Валька, стоя на кухне, держал в руках свой комсомольский билет. — Ух, ты! — вырвалось у него, как только он раскрыл документ. Прочитал вслух свою фамилию, имя и отчество: — Невежин Валентин Иванович, — после чего, покрутив в руках билет, с восхищением заключил: — Лучше чем был! И обложка вроде бы нормальная. — Видать, постарались они у себя там, в горкоме-то, — серьезно заметил старик, после чего с усмешкой добавил, покосившись на плиту: — Смотри, не вари больше! — Не буду, дядь Борь, — улыбнулся Валька. — Спасибо огромное! — Кушай на здоровье, — пошутил Кранц, — только в следующий раз, ежели все же без варки никуда, то готовь без хлорки. Ну, а так, коль что, обращайся. Моим корешкам в горкоме любой документ по силам сварганить. — Так уж и любой? — не поверил Валентин. — Ну, в рамках разумного, конечно. Паспорт, к примеру, делать тебе там не будут, вещь больно авторитетная. А вот что-нибудь типа комсомольского твоего или справочку какую-нибудь — это запросто. Причем, вьюноша, даже такую справочку, с какой вполне себе можно армии избежать. Правда, денег такой документик будет стоить уже нерисованных. Да и ни к чему тебе справка эта, да? Ты ж о погранке мечтаешь! Валька, удивленно глядя на старика, возразил: — Да не мечтаю я ни о какой погранке! Просто лучше уж она, чем что-то еще, — но потом все же тихим голосом, вкрадчиво так, поинтересовался: — А сколько, дядь Борь, такая справочка стоить будет? — Тыщу, — вроде как равнодушно пожал плечами старик. — Ох… — только и смог выдохнуть Валька. — Не так уж и много, если рассудить, — заметил Кранц. — Сам посчитай, сколько бы ты смог заработать за два года, которые угробишь в своей погранке. Да еще не факт, что в пограничные морчасти не попадешь. Там вообще, насколько я знаю, до сих пор три года палубу драют. Сколько сейчас в армии солдатикам платят? Семь рублей в месяц вроде? Вот и считай, где ты больше денег получишь за эти годы: в своей погранке или на каком-нибудь, пусть самом завалящем заводе, и даже за вычетом цены справки, о которой я говорю. Валька беззаботно махнул рукой: — Ну вас, дядь Борь. Шутите? — Почему же шучу? — пожал плечами Кранц. — Найти способ избежать службы — оно, это, сынок, испокон веков мужика волнует. Всякие находил он способы: от медицинских фокусов до самострела. Так что по поводу справки я тебе совершенно в натуре толкую. — Но у меня сейчас нет тысячи, — честно признался Валька. — Да и не было никогда. Вот за джинсы, которые я варил, завтра мне в технаре один лох сотню отвалить обещал. Потом, степуха через неделю. Итого, почти сто тридцать. Ну, мать четвертак подкинет… Мафон рублей за семьдесят толкнуть можно. Старый он у меня уже. Короче, дядь Борь, больше двухсот мне пока не собрать. — То есть финансы поют романсы, — с улыбкой констатировал Кранц. — Однако, Валюх, коммерческая жилка в тебе ощущается. С джинсами, вон, ты ловко придумал. — Угу. Все равно они мне уже малы. Так почему бы не заработать, если дураки новую джинсу от ношеной отличить не могут. Старик, кашлянув в кулак, с насмешкой посмотрел на своего юного собеседника. — Чего? — мелькнула на губах того хулиганистая улыбка. — Да ничего, Валюх, — ответил Кранц, присаживаясь на табурет возле своего кухонного стола, — все правильно. Жизнь она такая — без обмана не выжить! Ну да ладно, какая мне тут мысля в голову только что пришла. Я, видишь ли, свою фотомастерскую на кооперативные рельсы перевести задумал… — Ого! — изумился Валька, до которого сразу дошло, зачем вчера к Кранцу заглядывал рэкетир Пахом. Крыша! — Вот тебе и ого! Хватит на государство горбатиться! — Кранц несильно ударил кулаком по столу. — На старости лет и на себя поработать чуток хоцца. Но вот зачем я тебе все это рассказываю, Валюх. Присядь-ка, — показал он глазами на свободный табурет около себя и, дождавшись, когда его собеседник сядет, продолжил: — Кооператив, Валюх, — дело у нас новое. Одному, боюсь, не потянуть. Помощник мне нужен. — Так дайте объявление в газету, всего делов-то! — посоветовал соседу Валька. — Эка, куда ты махнул! Разве ж можно, Валюх, в свое дело людей со стороны примать? Облапошат да слиняют, для полноты картины барахлишко твое прихватив. Ищи их потом… Не, Валюх, с объявлением здесь дело не пройдет. — Ну, не знаю тогда, — развел руками Валька. Старик, поставив локоть на стол, подпер рукою щеку и задумчиво посмотрел на него. — Правда, дядь Борь, не знаю, — еще раз сказал Валька, отводя глаза, ибо почему-то неожиданно почувствовал себя чуть ли не виноватым в том, что не может в этой необычной просьбе чем-либо помочь старику. Однако тот едва заметно улыбнулся и, как бы между прочим, осведомился: — А вот ты сам, к примеру, не желаешь ли поработать со мной? — Я?.. — недоверчиво переспросил Валька, невольно ткнув большим пальцем правой руки себе в грудь. То, что мелькнуло в тот миг на его лице, даже нельзя было назвать удивлением. Это было изумление! Ведь вчерашний школьник, а ныне студент, он все еще считал работу уделом взрослых, к числу коих себя, как бы этого ему не хотелось, пока он причислить не мог. — Ты, ты, — подтвердил сосед. — Н-но… Но я же учусь, — напомнил тому Валька. — Не беда. Сможешь помогать мне в мастерской по вечерам. — Да я, собственно… — Валька почти потерял дар речи. Сердце забилось чаще, выбивая в груди юноши предчувствие, что сейчас, именно в этот самый миг может решиться его судьба. Все будет зависеть лишь от того, что он ответит старику. — Собственно… — неуверенно повторил Валька, — я, конечно, не простив… Вернее, хочу сказать, я — за. Но… Но мне же, дядь Борь, в армию скоро! — Какая еще армия? — смешно округлил глаза Борис Аркадьевич. — Ты забыл о справке? — Которая тыщу рублей стоит? — Именно. И не думай, что это много — тыща рублей. В кооперативе такие деньги, если по уму дело организовать, можно в два счета заработать. Подумай — не пройдет и года, как у тебя будет все, о чем вьюноше твоих лет можно только мечтать. Перед глазами Вальки сразу же появились импортные компакт-кассеты, пиво, мороженое, аудио-плеер и даже двухкассетный магнитофон «Шарп». Валька про себя усмехнулся — какие мелочи! И он тут же представил себя, сидящим за рулем крутой вишневой девятки, мимо которой с завистливыми лицами проходят все его однокурсники и однокурсницы… Особенно однокурсницы! Только свистни — любая из них тут же окажется на сиденье рядом!