— Подойди, дитя, — позвала она, тщетно стараясь говорить ласково. Меня за локотки подтащили ближе к ней. От душного запаха ладана и горячего воска кружилась голова, руки свисали переваренными макаронинами, ноги сквозь тоненькие бальные туфельки холодил каменный пол. Кажется, не очень-то я походила на счастливую невесту. Священник побледнел и кинул затравленный взгляд на… по-видимому, хозяйку замка и мою будущую свекровь. Служанки поставили меня рядом с ней и отступили на несколько шагов, а мой локоть стиснули жесткие пальцы. — Начинайте, святой отец! — приказала «свекровь», вздернув подбородок. «Жених» на меня даже не посмотрел. Стоял спокойный, безразличный, как будто происходящее его не касалось. На узорчатом мраморном полу между нами лежал топор. Точнее, боевая секира, на топорище которой тускло мерцала вязь заклятия. Священник все потел и мялся. — В-вы ув-верены, в-ваша м-милость? — заикаясь, выдавил он, обращаясь почему-то к даме. Понятно, кто в замке хозяин. — Конечно! — В ее голосе звякнул металл. — Такова моя воля. И как-то очень уж многозначительно прижала костлявую руку к тяжелой цепи на шее. Священник, втянув голову в плечи, дрогнувшим голосом завел службу. Время обетов пришло подозрительно скоро. По-видимому, святому отцу было велено обстряпать все по-быстрому. Эй, пошутили и хватит! Мне нельзя замуж! Как же конференция в Гартланде через две недели? Я столько добивалась, чтобы меня туда пригласили, а теперь все пойдет прахом из-за какого-то самовлюбленного барончика?! Я почти не вслушивалась в бормотание священника, лишь вздрогнула от короткого уверенного «Да!» на вопрос, берет ли Фицуильям Скотт, барон Мэлоуэн меня, Маргариту Саттон, в законные жены. Голос священника окреп: — Маргарита Саттон, берете ли вы Фицуильяма Скотта, барона Мэлоуэна, в мужья, обещаете ли любить его, подчиняться ему, быть вместе в горе и в радости, пока смерть не разлучит вас? Не желаю принимать участие в этом фарсе! Я сделала единственное, что могла, — крепко зажмурилась. — Бедняжка сомлела от волнения, — хладнокровно произнесла моя уже почти свекровь. — Продолжайте обряд. — Но… — Продолжайте! — рявкнула она. — Я, Офелия Бернис Скотт, приказываю вам именем барона Мэлоуэна! Его величество повелел моему сыну жениться, и кто мы такие, чтобы пойти против его воли? Или вы хотите, чтобы невидимые гончие уволокли вас в геенну огненную?! Ну да, именно такая участь, по поверью, ждет тех, кто не подчиняется королевской воле. Священник всхлипнул и выдавил: — Н-нет! Данной мне властью объявляю Фицуильяма Скотта, барона Мэлоуэна, и Маргариту Саттон мужем и женой! И, кажется, обеспамятовал — глухо бухнуло что-то тяжелое. Кто-то взял мою безвольную руку. На палец скользнул холодный ободок кольца. Даже сквозь сомкнутые веки глаза резануло яркой вспышкой. — Свершилось! — выдохнула свекровь с неподдельным облегчением. Новоиспеченный муж — пахло от него уже знакомо, горько-пряно — подхватил меня на руки. Я безвольной куклой болталась в объятиях брюнета, который меня куда-то целеустремленно нес. Лестницы, коридоры и галереи сменялись, как в калейдоскопе. Людей в замке было немного, лишь раз нам навстречу попалась служанка. Ойкнула, осенила себя святым знамением и опрометью кинулась прочь. Барон не удостоил ее взглядом. Свернул в длинный, слабо освещенный коридор, ногой распахнул ближайшую дверь, вошел в комнату, оказавшуюся роскошной спальней, уложил меня на кровать и сел рядом. Теперь, надо думать, нас ждет первая брачная ночь. Благо за окном давно стемнело, самое время понежиться в постели… М-муж! Интересно, он хоть браслеты снимет? Или его и так устраивает? Тихий треск дров в камине. Пушистое покрывало под моей спиной. Мрачное лицо мужчины, который невыносимо долго смотрит на меня. С духом собирается, мерзавец? На глаза навернулись бессильные слезы. Я не могу даже плюнуть ему в лицо или расцарапать наглую физиономию! Он протянул руку и коснулся моего запястья. Тихий щелчок, еще один — и я конвульсивно дернулась. Широко распахнула глаза. Свободна?! «Муж» удержал меня за плечи. — Простите, — тихо сказал он, стиснув в кулаке проклятые железки. Я наконец-то глубоко вздохнула и с наслаждением влепила ему пощечину. Со всей дури, так, что заболела ладонь, а на щеке брюнета осталась красная отметина. Он даже не шелохнулся. Только серые глаза совсем потемнели, как небо перед грозой. — Я это заслужил, — признал он спокойно и поднялся. — Отдыхайте, миледи. Вас никто не побеспокоит. И повернулся к двери. Насиловать не будет, это уже хорошо. Но… — Я хочу уехать отсюда. Немедленно! — процедила я, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать, не скатиться в истерику. Глубоко вздохнула, усмиряя гнев. Позор, старший научный сотрудник! Последнее дело — прибегать в споре к рукоприкладству… Хотя иногда так хочется! — Сожалею. Это невозможно. Он стоял, слегка расставив ноги, словно готовясь к битве. Неужели думает, что я кинусь на него с подушкой наперевес? Жаль, что тот милый славный топорик остался в часовне, я охотно сделалась бы вдовой. Впрочем, метание молота не мой вид спорта, а муженек вряд ли терпеливо постоит на месте, позволяя себя убить. С трудом — от долгой неподвижности тело повиновалось неохотно — я села и оперлась о резной бортик балдахина. — Я хочу уехать, — повторила я раздельно. — И не считайте, что меня остановит эта пародия на венчание! Он прищурился и скрестил руки на груди. Стройный, широкоплечий, мужественный — при иных обстоятельствах я бы залюбовалась. — Пока вы останетесь в замке. — До каких пор?! Он дернул уголком губ и ответил просто: — До рождения наследника. Приплыли. Я попыталась встать на подгибающиеся ноги. Пошатнулась и ухватилась за столбик балдахина. Барон дернулся, собираясь меня подхватить, но вовремя остановился. — Вообще-то это подсудное дело, — выдохнула я. — Не боитесь, что я заявлю на вас в полицию? Я блефовала. Толку-то будет от полиции через девять месяцев?! Конечно, меня станут искать. Риш, Джули, начальство, даже моя безалаберная маменька, вечно витающая в облаках. Только никому и в голову не придет, кто и зачем меня похитил, и мы оба это понимали. Единственный след — почтенный адвокат Джозеф Харпер. Но даже если секретарша вспомнит его имя, это ничего не даст. Юрист прикроется адвокатской тайной, из этой братии лишнего слова не вытащишь. Лицо брюнета осталось бесстрастным. — Не боюсь, — ответил он ровно. — Мне они ничего не сделают. Почему такой акцент на этом «мне»? Неужели барон настолько самоуверен, что считает, будто полиция закрывает глаза на бесчинства сильных мира сего? Сейчас не те времена, даже королю похищение подданных не сошло бы с рук, что уж говорить о каком-то бароне! — Отдыхайте, — повторил он, смерив меня внимательным взглядом. — Доброй ночи, миледи. Чуть слышно скрипнула дверь, и барон словно растворился в тихих и безлюдных коридорах замка… Как ни терзали меня недобрые мысли, усталость оказалась сильней. Перебарывая зевоту, я разделась, с ожесточением выдрав из волос веночек из апельсиновых цветов, и надела лежащую на постели чистую сорочку. К накрытому на столике холодному ужину не притронулась, есть не хотелось. Я нырнула под теплое одеяло и практически сразу отрубилась… Разбудило меня странное ощущение. Сказалось чутье, которое вырабатывается при наличии двух озорных младших сестер. Чужой взгляд, интерес, ожидание. Как у Риш, когда она устраивала очередную шалость и, затаившись, ждала реакции. Я взглянула из-под ресниц, ожидая увидеть горничную или, на крайний случай, «мужа». Однако разглядывал меня, сунув руки в карманы, незнакомый светловолосый тип. Судя по тому, как он хмурил брови, увиденное его не порадовало. — Кто вы такой? — распахнув глаза, спросила я хриплым со сна голосом. — И что здесь делаете? Закричать? Не так уж пуст замок, наверняка кто-нибудь примчится. Блондин усмехнулся и бесцеремонно уселся на кровать. Внешность приятная, располагающая. Широко расставленные голубые глаза, прямой нос, ямочка на подбородке, крепкие плечи. Одет в костюм для верховой езды — редингот, бриджи и ботфорты — и, судя по запаху пота, приехал совсем недавно, даже не успел переодеться. Блондин поджал губы и осведомился: — Вам так нужны деньги, что вы не удосужились даже попросить фотокарточку? — Чью? — не поняла я, чувствуя себя зрителем, который попал на середину спектакля и теперь отчаянно пытается сообразить, что происходит на сцене. — Мою! — вдруг рявкнул он и подался вперед, нависая надо мной. — Ну здравствуйте… жена.