— Лера! Я твоя мать, отвечай, когда с тобой говорю! Не реагирую, молча иду в свою комнату, с облегчением отмечая, что этого ублюдка в доме нет. Замок на двери болтается на одном гвозде — а вот это хреново. Нужно найти отвёртку и нормально прикрутить на болты. Мать в очередном запое, в кухне я заметила ещё двоих, и этот скоро явится, возможно, дружков своих притащит. А сегодня сбегать некуда, со Славой я поссорилась. Мне нужно немного потерпеть, скопить нужную сумму, и я обязательно уеду отсюда и, надеюсь, навсегда. А пока что мне совсем некуда идти. Если в совсем юных годах я считала, что строгость отчима — это обычный момент в воспитании, то с возрастом всё менялось лишь в худшую сторону. Становилось ясно, что на воспитание он плевал. Этот козёл получал удовольствие от факта своего превосходства. Наказания стали строже и даже страшнее. Он и маму колотил. Она плакала, заперевшись в ванной, а когда я спрашивала, что произошло, пыталась делать вид, что всё в порядке. И что удивляло, ещё усерднее бегала вокруг Марата и в глаза ему заглядывала. И говорила, что я должна его слушаться, ведь он мой отец. Отец. Вранье. Меня выворачивало, когда я думала, что в нас течет одна кровь. Но нет, маме удалось утереть нос этому уроду. Они поженились, мама забеременела а вскоре после моего появления на свет, выяснилось, что я не дочь этому мерзавцу. Мать призналась Марату, что изменила ему с одним из заезжих в наши края. Работала она в гостинице, точнее, в гостиничном доме. Вот там всё и произошло. «Ненастоящий отец» ещё несколько лет жил с нами, а потом свалил. И лучше бы не возвращался. Потому что после того рокового «подарка» на моё десятилетие, мать запила. И жизнь стала совершенно невыносима. Она превратилась в ад. Меня больше некому было защитить, и этот ублюдок пользовался этим по полной. Честно говоря, когда в одном из скандалов я узнала правду, выдохнула с облегчением. Шок я испытала. А вот огорчения — нет. Никогда не считала отчима родным. Да, я не всегда была такой отважной, как сейчас, и, конечно, будучи совсем ещё ребенком, боялась Марата. Но после того, как узнала эту важную весть, появились силы. И вера. Именно тогда я начала сбегать из дома, именно тогда я решила, что могу вырваться. Я придумывала планы по выживанию и мечтала, мечтала. Верила, что когда-нибудь вынырну из этого замкнутого круга, и всё вмиг станет ошибочным прошлым. Но мне не везло. Будучи тогда ещё наивной, когда меня привели в участок после первого побега, единственный в нашем захолустье, я написала на псевдоотца заявление. Но за мной пришла не мать, а этот ублюдок. Я помню, как внутри всё оборвалось. Как во рту пересохло и подступила тошнота — мне не поверили, что дома меня ждет самый настоящий тиран. И что мать тоже является его заложницей. А разговор, который я подслушала, привел в настоящий ужас — моё заявление никто не собирался рассматривать. Этот противный участковый Сливакин неприятно ухмылялся и, пожимая руку Марату, уверял, что со мной надо быть ещё строже. Чтобы сбегать неповадно было. В тот же вечер я и ощутила на себе, что такое «ещё строже». Каждое моё «ненавижу» навсегда отпечаталось на стенах нашего ветхого дома. И никому, ни одной душе на этом свете не было до меня дела. Мать в соседней комнате пребывала в забытье, и мне приходилось самой себя защищать. А когда мне всё-таки удалось вырваться, я заперлась в комнате, и всю ночь просидела в шкафу. Как будто там было мое спасение. Ещё несколько неудачных попыток сбежать завершились тем же, каждый раз меня ловили, словно у этого Марата повсюду уши и глаза. Мысленно я выла от отчаяния, но вслух научилась эмоции не выражать. Слабость — это то, что выбивал из меня отчим. А я его радовать не собиралась. Я ненавидела его так, что казалось от злобы стены нашего дома скоро рухнут. И плевать, что сама окажусь под обломками. С каждым днем я все яростнее представляла расправу и верила — когда-нибудь смогу дать Марату настоящий отпор. А пока что он был сильнее. И всё же неизбежное приближалось. Чем старше становилась, тем больше замечала особо неприятные взгляды. Они были другими, не такими как раньше. Липкими, вызывающими тошноту. И несмотря на период «затишья», чувствовала — у меня мало времени. Поэтому без дела не сидела. Даже смогла собрать небольшую сумму денег, которую заработала, помогая маме. Я по-глупому надеялась, что успею осуществить задуманное. И сбежать. Но когда мне исполнилось восемнадцать, отчим пришёл в мою комнату и сказал, что пора взрослеть. Марат был пьян, а разговор мне сразу не понравился. Он смеялся и подходил ближе, я же попыталась его остановить и зло цедила, чтобы тот из комнаты свалил. И что если он посмеет притронуться, то криком я разбужу мать. Вряд ли его это испугало. Однако планы у него были другие. И тогда он действительно из комнаты свалил. А ещё через пару недель мать дежурила всё в том же гостиничном доме. В тот день мне долго не удавалось уснуть — за стеной на кухне были гости. Я прислушивалась, ворочалась, но вскоре, сквозь дремоту поняла, что голоса в доме стихли. А потом я услышала, как меня зовёт отчим. Он стонал и уверял, что ему стало плохо. Я даже пошла не сразу, понятно же от чего плохо — у раковины пустая тара. На кухне — чьё-то спящее тело, от которого разило не благоухающей розой. Марату становилось хуже, он умолял дать ему таблетки, которые у него всегда находились в кармане. А без них до скорой он не дотянет — так он говорил. Первое, что пришло на ум — оставить всё, как есть. Если ему плохо — пусть так и будет. Я повторяла это про себя, пока он звал меня, уже истошно извергая звуки, которые сводили с ума. Перетерпеть. Перетерпеть. Перетерпеть. Это наш с матерью шанс. И всё же я не смогла. Он лежал прямо на покрывале, в штанах и свитере, в странной позе. И как мне показалось, уже не дышал. Я не сразу поняла, почему, когда наклонилась, распознав дыхание и начала искать в его карманах таблетки, он бормотал: «Что ты делаешь, Лера? Зачем?» Решила, что Марат в пьяном бреду. Или обдолбался. Но внезапно он перехватил мою руку. То, что Марат сильнее я знала, но всё равно сопротивлялась. И уверяла, что если он меня тронет — очень пожалеет. В комнате появился ещё один. Пьяное тело из кухни оказалось не таким уж бездыханным. И пока я боролась со вторым, Марат выключил спрятанную в комнате камеру. — На случай, если ты будешь клеветать, — рассмеялся он зло и показал руками знак кывычек, когда второй схватил меня со спины. Марат приближался, его дружок мерзко ухмылялся за спиной, а я наконец поняла, что на этот раз мне не вырваться. — Теперь правда на моей стороне. Все увидят, что ты сама пришла. Это последнее, что я почувствовала перед тем, как меня охватил настоящий ужас. Странный запах, укол в плечо, и полное отвращение к происходящему. * * * А на следующий день в нашем доме появляется участковый. Нет, я больше не наивная девчонка, и понимаю, что он приходит не на помощь. Напротив. Объяснить, что выбор у меня только один — «сотрудничать». Ещё через пару дней отчим отправляет меня на первое задание — компромат для какой-то шишки из соседней области со мной в главной роли на фото выходит четко. С тех пор отчим меня шантажирует, угрожая рассказом матери, и обнародованием всего того, что он теперь записывает на камеру, обрезая материал на нужных ему моментах. Он уверяет, что меня после этого обязательно найдут те, кому я дорогу перешла. И что он оказывает мне большую услугу, не выдавая. Именно тогда я узнаю, что он не просто монстр, но ещё и связан с криминалом. Однажды я всё же решаюсь на отчаянный шаг. Я рассказываю матери о Марате, но этот мерзавец делает удивленные глаза и показывает первое видео. «Что ты такое говоришь, Лера?» «Я не хотел, чтобы все знали, но раз ты решила оговорить меня...» «Посмотри, Ирма, что твоя дочь вытворила» Он прекрасно всё спланировал — картинка в полутьме не самая четкая, но то, что там я — однозначно. Да, я сама прихожу в комнату, подхожу, наклоняюсь будто бы над спящим отчимом. Всё ненужное обрезано, камера выключается. Марат объясняет это тем, что стал оставлять её на ночь, когда мать на дежурстве. Будто деньги у него пропадают, и он меня подозревает. Само видео выглядит так, что это я сама. Сама теперь вызываю отвращение у матери. Она сначала шепчет: — Как же так Лерочка. А потом вся покрывается пятнами и добавляет, повышая тон с каждым словом: — Он говорил, а я не верила. Я вырастила чудовище... Лера! Как ты могла? Ты! Мать теперь кричит, а у меня звон в ушах стоит. Ладно участковый, ладно пьяные дружки отчима, ладно соседи. Да и весь мир. Но мне не верит собственная мать. — Ты... Ты соблазнила родного отчима... — твердит она, не переставая. Я настолько ошарашена, что произношу лишь одно: — Ты прекрасно знаешь, что этот ублюдок мне не родной, и я не... — договорить не получается, мать меня не слышит. Она подлетает ко мне вмиг и даёт пощёчину. А потом звучат гадкие обвинения в мой адрес. В мой. И ни одного в адрес Марата. Я навсегда запоминаю его мерзкую ухмылку. * * * И сейчас, спустя несколько недель, эта сцена стоит перед глазами, когда я заколачиваю молотком гвоздь, так и не найдя отвертку. А значит, замок сорвать у ублюдка труда не составит. Но я хотя бы от шума проснусь. Мне нужно совсем немного потерпеть. Я уеду. Скоро. Очень скоро. Слава, сосед, обещал помочь достать липовые документы, но мы поссорились. Я переступлю через гордость и снова пойду к нему. Я уеду из этой чертовой дыры, чего бы мне это ни стоило. Туда, где меня никто не узнаёт. И возможно, не найдёт. Мне страшно лишь бросать мать. Я её люблю. Вопреки и без условий. Ненавижу и люблю. Хоть простить и не могу. Я надеюсь, что пронесет, но этой ночью меня всё же будит громкий удар в дверь. А спустя немного времени, преграда с треском распахивается: — Иди сюда, мелкая дрянь! Под подушкой наготове лежит скалка, ей я и замахиваюсь, что позволяет мне выбежать из комнаты до того, как Марат распустит свои мерзкие руки. Отборный мат, стук распахиваемой позади двери, которую я закрываю выбегая, и снова злобный рык: — Ты никуда от меня не убежишь!