– Ему тоже здесь нравилось. Анкизе и его привои, подвои и фруктовый сад… – Он умер в спальне моего дедушки. – Снова тишина. Я хотел сказать «в моей прежней комнате», но передумал. – Ты рад, что вернулся? Он разгадал подтекст в моем вопросе еще до того, как я сам его понял. – А ты рад, что я вернулся? Я посмотрел на него, обезоруженный, но ничуть не напуганный. Как люди, которые часто краснеют, но не стесняются этого, я знал: подобные эмоции нельзя в себе душить, им лучше просто отдаться. – Сам знаешь, что рад. Возможно даже, больше, чем должен быть. – Я тоже. Этим все было сказано. – Пойдем, я покажу, где мы развеяли прах отца. Мы спустились по лестнице в сад, где раньше стоял стол для завтрака. – Отец всегда здесь сидел. Я называю это его призрачным местом. А я любил сидеть вон там, если ты помнишь. – Я указал туда, где раньше у бассейна стоял мой стол. – А у меня было место? – спросил он с полуулыбкой. – Оно всегда у тебя будет. Я хотел сказать ему, что бассейн, сад, дом, теннисный корт, рай и вся вилла будут его призрачным местом. Но показал наверх, на французские окна его комнаты. Твои глаза навсегда там, хотел сказать я, в складках тюля, смотрят пристально из моей спальни, где нынче никто не спит. Когда дует ветер, и тюль вздымается, а я смотрю на него отсюда или стою на балконе, то ловлю себя на мысли, что ты – там, выглядываешь из своего мира в мой и говоришь, как в тот день у камней: «Я был счастлив здесь». Ты – в тысячах километров, но стоит бросить взгляд на эти окна, как я вспоминаю твои плавки, накинутую на ходу рубашку, руки на перилах – и ты вдруг снова здесь, закуриваешь свою первую сигарету за день – как двадцать лет назад. Пока стоит этот дом, он всегда будет твоим призрачным местом – и моим тоже, – вот что мне хотелось сказать. Мы стояли на том месте, где однажды я разговаривал об Оливере с отцом. Теперь мы с Оливером говорили здесь об отце. Завтра я вспомню этот миг и выпущу их призраков в сумерках нового дня. – Думаю, он хотел бы, чтобы случилось нечто подобное, особенно в такой потрясающий летний день. – Уверен, что хотел бы. А где вы развеяли остальной его прах? – О, повсюду. В Гудзоне, в Эгейском и Мертвом морях… Но я прихожу сюда, чтобы побыть с ним. Он ничего не сказал. Говорить было нечего. – Пойдем, я покажу тебе Сан-Джакомо, пока ты не передумал, – наконец произнес я. – До обеда еще есть время. Помнишь дорогу? – Я помню дорогу. – Ты помнишь дорогу, – эхом отозвался я. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Меня это подбодрило. Возможно, потому что я знал: он дразнит меня. Двадцать лет было вчера, вчера – не далее как этим утром, а это утро, казалось, – тысячу световых лет назад. – Я как ты, – сказал он. – Я помню все. Я на секунду остановился. Если ты все помнишь, хотел я сказать, если ты в самом деле как я, тогда завтра, перед отъездом, попрощавшись с остальными, прямо перед тем как захлопнуть дверь такси – когда в этой жизни уже нечего будет сказать, – повернись ко мне, всего один раз – в шутку или спонтанно (ведь для меня это так много значило, когда мы были вместе) – и, как ты делал раньше, посмотри мне в лицо, поймай мой взгляд и назови меня своим именем. * * * notes Примечания 1 Душе моей жизни (исп.) – здесь и далее примеч. пер. 2 Оскар Клод Моне (1840–1926) – французский живописец, один из основателей импрессионизма. 3 Эгг-ног – сладкий напиток на основе сырых куриных яиц и молока с добавлением алкоголя. 4 Гераклит Эфесский (544–483 гг. до н. э.) – древнегреческий философ. Основатель первой исторической или первоначальной формы диалектики. 5 Оратория – крупное музыкальное произведение для хора, солистов-певцов и оркестра, написанное на драматический сюжет и предназначенное для концертного исполнения. 6 Франц Йозеф Гайдн (1732–1809) – австрийский композитор, представитель венской классической школы, один из основоположников таких музыкальных жанров, как симфония и струнный квартет. 7