– О самоубийстве? Сегодня утром. – Тебе позвонили? – Директриса позвонила. Сказала, хочет собрать всех, кто был с ним связан. Якобы обменяться сведениями и вместе пережить шок. Чушь, конечно. Лишь бы прикрыть свою задницу или спасти положение – называй как хочешь. – И долго длилась встреча? – Не знаю. Какая разница? Он не ответил, потому что ответить ему было совсем нечего, непонятно зачем и спрашивал. Она открыла книгу – явно наугад – и уставилась на буквы. Через пару минут Гурни взял с буфета папку Ким и положил на стол. Он пролистал не глядя разделы “Концепция работы” и “Синопсис”, бегло просмотрел “Подход и методологию”, остановившись лишь на той фразе, которую Ким выделила подчеркиванием: “Цель интервью – изучить долгосрочные последствия убийства и провести тщательный анализ всех изменений, затронувших членов семьи жертвы”. Он пробежал глазами еще несколько разделов и остановился на том, который был озаглавлен “Информанты: общие сведения и готовность к сотрудничеству”. Раздел содержал шесть частей – по числу убийств, совершенных Добрым Пастырем. Это была таблица из трех колонок: жертва; родственники, доступные для связи; отношение к участию в проекте. Гурни пробежал глазами список жертв: Бруно и Кармелла Меллани, Карл Роткер, Иэн Стерн, Шэрон Стоун, доктор Джеймс Брюстер, Гарольд Блум. После Кармеллы Меллани стояла сноска: “Вследствие нападения перенесла серьезную черепно-мозговую травму, с тех пор пребывает в вегетативной коме”. Он бегло просмотрел вторую колонку с развернутым списком родственников, включающим их характеристику и сведения о месте проживания, обстоятельствах жизни и возрасте. Затем бросил взгляд на третью колонку: отношение к участию в проекте. Вдова Гарольда Блума, как следовало из описания, была “настроена на совместную работу, благодарна за проявленный к ней интерес”. “Очень эмоциональна, при разговоре об убийстве до сих пор плачет”. Сын доктора Брюстера был описан следующим образом: “Испытывает ненависть к памяти отца, открыто симпатизирует идеологии ДП и его стремлению покарать богачей”. О сыне Иэна Стерна, директоре стоматологической фирмы, сообщалось: “Сдержан, от участия отказывается, обеспокоен негативными эмоциональными последствиями передач, не доверяет РАМ-ТВ; в том, как они освещали убийства, усматривает нездоровую любовь к сенсациям”. Сын брокера по недвижимости Шэрон Стоун “с энтузиазмом отнесся к проекту, вдохновенно рассказывал о своей матери, о том, каким ужасом стала для него ее смерть, как это убийство опустошило его жизнь, какая чудовищная несправедливость, что убийца до сих пор не найден”. Были в списке и родственники других убитых, и другие описания, а также расшифровка двух интервью – с Джими Брюстером и Рут Блум – и двадцатистраничная “Декларация о намерениях” Доброго Пастыря. Гурни собирался уже закрыть папку и вдруг заметил последнюю станицу, которая не значилась в оглавлении. На странице красовался заголовок: “Контакты для сбора дополнительной информации”. Список состоял из трех имен, около каждого были указаны телефон и адрес электронной почты: специальный агент ФБР Мэттью Траут, Макс Клинтер, старший следователь (в отставке) полиции штата Нью-Йорк, и другой старший следователь полиции штата Нью-Йорк Джек Хардвик. Гурни удивленно уставился на последнее имя. Джек Хардвик был крайне умен и крайне неприятен в общении, и с Гурни его связывали неоднозначные отношения: им приходилось встречаться при странных и запутанных обстоятельствах. Гурни пошел звонить Ким. Он решил поговорить с Хардвиком, но прежде хотел выяснить, почему Ким внесла его в список консультантов. Она сразу же взяла трубку. – Дэйв? – Да. – Я как раз собиралась вам звонить. – В голосе ее слышалось скорее напряжение, чем удовлетворение. – После вашего разговора с Шиффом дело сдвинулось с метровой точки. – Как именно? – Он пришел ко мне в квартиру – как я понимаю, после вашего разговора. Пожелал осмотреть все, о чем вы рассказывали. Прямо-таки взбесился, что я вымыла пол на кухне – плохо, да? Но откуда же мне было знать, что он явится? Сказал, вечером придет полицейский и осмотрит подвал. Похоже, к лучшему, что я побоялась туда спускаться и не стала мыть лестницу. Боже, дрожь берет, как вспомню! И он настаивает, что надо развесить везде эти мерзкие камеры, пусть шпионят. – Правда, что он уже предлагал установить камеры, а ты отказалась? – Это он вам сказал? – Еще он сказал, что в лаборатории сделали анализ крови, которую ты обнаружила в ванной. – И? – По твоим рассказам у меня сложилось впечатление, что он ничего не делал. Она ответила не сразу. – Не о том речь, что он там делал или не делал. Речь о его отношении. Вот это был отстой. Запредельное равнодушие. Ответ этот не рассеял сомнений Гурни, однако он решил промолчать, по крайней мере пока. – Ким, я вот смотрю на список дополнительных контактов на последней странице – в частности, там значится детектив по фамилии Хардвик. Как он связан с твоим проектом? – Вы его знаете? – голос ее звучал настороженно. – Да, знаю. – Ну… несколько месяцев назад, когда я начала исследовать дело Доброго Пастыря, я посмотрела, кто из органов упоминался в печати в этой связи. Одно из первых убийств произошло на территории, подведомственной Хардвику, и он какое-то время был одним из следователей. – Какое-то время? – Недели, кажется, через три, картина изменилась: одно из убийств произошло за пределами штата, в Массачусетсе. Тогда в дело вступило ФБР. – Специальный агент Мэттью Траут? – Он самый. Кретин с командирскими замашками. – Ты с ним говорила? – Он сказал, чтоб я шла домой и читала пресс-релизы ФБР, потом велел изложить свои вопросы в письменной форме, в итоге все равно отказался отвечать. Если это можно назвать разговором, то да, говорили. Бюрократ хренов! Гурни улыбнулся про себя. Добро пожаловать в ФБР. – Но Хардвик охотно с тобой разговаривал? – Не слишком, пока не узнал, что Траут пытается контролировать каналы новых сведений. Кажется, он был рад ему досадить любым возможным способом. – Ну, это Джек. Когда-то он говорил, что ФБР означает Федерация болванов-расследователей. – Он и сейчас так говорит. – Но если Траут ничего тебе не сказал, почему ты внесла его в список? – Больше для РАМ-ТВ. Со мной Траут, может, и не станет говорить, но есть еще Руди Гетц. Вы бы только знали, кто отвечает на его звонки. И как быстро. – Интересно. А что третий, Макс Клинтер? – Макс Клинтер? Хм. С чего бы начать. Вы что-нибудь про него знаете? – Имя слышал, не более. – Клинтер – детектив в отставке и оказался замешан в последнем нападении Доброго Пастыря. В памяти всплыли обрывки газетных статей. – Это не он ехал в машине со студенткой гуманитарного факультета?.. Пьяный в стельку… палил в окно из пистолета… задел мотоциклиста… его еще обвинили в том, что Добрый Пастырь ушел? – Да. – И он – твой источник? Ким стала оправдываться: – Я беру всех и вся, кого могу найти. Трудность в том, что каждый, кто имел отношение к этому делу, отсылает меня к Трауту, а это просто черная дыра. – И какие сведения ты почерпнула от Клинтера? – Сложно сказать. Он странный человек. Себе на уме. Мне кажется, я далеко не все понимаю. Может, поговорим об этом завтра по дороге? Я не знала, что уже так поздно, нужно еще принять душ. Гурни ей не поверил, но возражать не стал. Ему не терпелось поговорить с Джеком Хардвиком. Телефон не отвечал, и он оставил голосовое сообщение. Быстро темнело. Он не стал зажигать свет в кабинете и прошел с папкой Ким на кухню. Мадлен все еще сидела в кресле у теплящегося огня. “Война и мир” лежала уже не на коленях, а на журнальном столике. Мадлен вязала. – Ну как, выяснил, откуда эта стрела? – спросила она, не поднимая глаз. Он посмотрел на буфет, на черное матовое древко и красное оперение – и его едва не замутило. Тошнота была предвестником воспоминания: в памяти всплыл эпизод из детства. Он жил в Бронксе, ему было тринадцать. Уже стемнело. Отец задерживался то ли на работе, то ли в кабаке. Мама ушла на Манхэттен на урок по бальным танцам – это была ее новая страсть, сменившая рисование пальцами. Бабушка сидела у себя в спальне, перебирая четки. А он был в маминой спальне – именно маминой, отец к тому моменту спал на диване в гостиной, а вещи хранил в шкафу в коридоре. Он тогда открыл одно из двух окон. В щель проник морозный воздух, запахло снегом. У него был деревянный лук – настоящий, не игрушка. Он купил его на карманные деньги, которые откладывал два года. Одно время мечтал, как поедет на охоту в лес, подальше от Бронкса. Он стоял у распахнутого окна, его овевал холодный воздух. Его охватило непонятное волнение, он приложил к тетиве красноперую стрелу, поднял лук повыше, к темному небу за окном шестого этажа, натянул тетиву и выстрелил в ночь. Потом, внезапно оцепенев от страха, стал вслушиваться, куда она попадет: ударит в невысокую крышу соседнего дома, лязгнет о машину внизу или упадет на тротуар. Но ничего не услышал. Вообще ничего. Эта неожиданная тишина пугала. Он вдруг представил, как бесшумно, должно быть, входит стрела в человеческое тело.