Ким пристально посмотрела на него своими темными глазами, поджала губы. – Элвуд Гейтс и Джеймс Шифф. Гейтс низенький, Шифф высокий. Оба придурки. Детектив Джеймс Шифф провел Гурни коридорами в свободный допросный кабинет. Дверь он не закрыл, сам не сел и посетителю не предложил. Зато прикрыл лицо руками и попробовал побороть зевок – безуспешно. – Что, долгий день? – Не то слово. Восемнадцать часов отпахал, шесть осталось. – Бумажная работа? – Ага, да еще сколько. Видите ли, друг мой, наш участок самого неправильного размера. Достаточно большой, чтобы по уши повязнуть в бюрократическом дерьме, но слишком маленький, так что нигде не спрячешься. Прошлой ночью мы устроили облаву на наркопритон – как ни странно, он оказался битком набит. Так что сейчас у меня полный обезьянник наркодилеров, еще один забит крэковыми шлюхами и гора показаний, которые надо обработать. Так что перейдем к делу. Чем полицию Нью-Йорка заинтересовала Ким Коразон? – Простите, боюсь, по телефону я недостаточно ясно выразился. Я служил в полиции Нью-Йорка, но теперь в отставке. Уже два с половиной года. – В отставке? Что-то я прослушал. Тогда кто вы? Частный сыщик? – Скорее друг семьи. У Ким мать журналистка, много пишет про копов. Мы с ней пересекались на этой почве, пока я работал. – Насколько хорошо вы знаете Ким? – Не слишком хорошо. Я всего лишь взялся помочь ей с одним журналистским проектом, про нераскрытые убийства, но сегодня мы столкнулись с некоторыми неожиданностями. – Послушайте, у меня мало времени. Нельзя ли поконкретней? – Молодой леди досаждает преследователь, не слишком приятный тип. – Так вот оно что? – Вы не знали? Шифф помрачнел. – Я запутался. К чему этот разговор? – Хороший вопрос. Вас не удивит, если я скажу, что прямо сейчас в квартире Ким Коразон есть признаки незаконного проникновения в помещение и следы вандализма – весьма своеобразного, явно имеющего целью устрашить жертву? – Удивит? Да нет. Мы с мисс Коразон это сколько раз проходили. – И что? – Не пройдешь, одни канавы. – Что-то не понимаю. Шифф выковырял из уха кусочек серы и бросил на пол. – Она говорила, кого считает виновным? – Своего бывшего, Робби Миза. – Вы говорили с Мизом? – Нет. А вы? – Я-то говорил. – Он снова посмотрел на телефон. – Слушайте, я могу уделить вам ровно три минуты. Из профессиональной солидарности. Кстати, у вас есть при себе какое-нибудь удостоверение личности? Гурни показал ему профсоюзную карточку и водительские права. – Ладно, мистер полиция Нью-Йорка, краткий отчет, не для протокола. В общем, рассказ Миза стоит рассказа Ким. Каждый уверяет, что бывший партнер – человек злобный, неадекватный и после разрыва повел себя по-свински. Она говорит, что он три или четыре раза проникал в ее квартиру. Ну и дальше всякая фигня – отвинтит там дверные ручки, сдвинет мебель, спрячет вещи, стащит ножи, вернет их на место… – То есть положит нож на пол в ванной рядом с кровавым пятном, – перебил Гурни. – По-моему, это не называется “вернет нож на место”. Не понимаю, как вы можете игнорировать… – Спокойно! Никто ничего не игнорирует. Поначалу всю эту хрень – дверные ручки и так далее – осматривали патрульные. Почему мы не прибегали сами, не проверяли на отвинченных ручках отпечатки пальцев? Мы ж не совсем еще спятили. У нас тут реальный город и реальные проблемы. Но процедура была соблюдена. У меня есть досье с отчетами. Следующую жалобу, про кровавые пятна, патруль передал нам. Мы с напарником пришли, посмотрели, образец крови – в лабораторию, нож – на проверку отпечатков, и так далее. Оказалось, что единственные пальчики на ноже принадлежат самой Коразон. А кровь бычья. Понимаете? Как в стейке. – Вы допросили Миза? – Разумеется, допросили. – И что? – Он ни в чем не сознался, и нет никаких свидетельств его участия. Толкает свою версию: мол, Коразон – мстительная сучка, хочет создать ему проблемы. – И какая у вас сейчас рабочая версия? – недоверчиво спросил Гурни. – Что Ким сошла с ума и сама все это устраивает? Чтобы подставить бывшего бойфренда? По взгляду Шиффа было понятно, что ему верится именно в это. Он пожал плечами. – Или это дело рук кого-то еще, чьи мотивы нам пока неизвестны. – Он в третий раз взглянул на телефон. – Все, мне пора. Как летит время в хорошей компании. И он направился к приоткрытой двери. – А почему нет камер? – спросил Гурни. – Что-что? – Самым очевидным действием в случае неоднократного проникновения в дом и актов вандализма было бы установить скрытые камеры. – Я настоятельно предлагал мисс Коразон это сделать. Она отказалась. Сказала, что не потерпит вторжения в свою частную жизнь. – Странно, что она так отреагировала. – Разве что все ее жалобы – брехня, и камера бы это доказала. Они молча прошли через приемную, мимо дежурного, к главному входу. На пороге Шифф остановил Гурни. – Вы, кажется, сказали, что обнаружили в ее квартире свежую улику, о которой мне следует знать? – Именно это я и сказал. – Так что же? Что вы нашли? – Вы уверены, что хотите это знать? Во взгляде Шиффа мелькнула злость. – Да, хотел бы. – На полу в кухне обнаружен кровавый след, ведущий к сундуку в подвале. В сундуке небольшой остро заточенный нож. Но, пожалуй, это мелочи, правда? Наверно, Ким опять выжала кровь из мяса и накапала на ступеньки. Наверно, это ее безумие и мстительность стремительно прогрессируют. Обратная дорога была неприятной. В ушах у Гурни все звучала его саркастическая тирада в адрес Шиффа. И чем больше он прокручивал ее в голове, тем яснее понимал, насколько она вписывается в привычный сценарий: желание обороняться по любому поводу завладело после ранения его умом и поступками. Он всегда был склонен противостоять официальной версии: у него был талант находить неувязки. Но в последнее время он все лучше осознавал, что движет им и что-то еще, куда менее объективное. Его склонность проверять на прочность логику каждого мнения, каждого вывода теперь была отравлена враждебностью – от упрямой сварливости до чуть ли не ярости. Он все больше отгораживался от мира, все больше защищался, все сильнее сопротивлялся любой чужой идее. И был уверен, что все это началось полгода назад, когда его чуть не убили три пули. Некогда объективность была его природным даром, теперь за нее приходилось бороться. Но борьба того стоила. Без объективности он – ничто. Психотерапевт уже давно говорил ему: “Когда вы задеты, постарайтесь понять, какой страх за этим скрывается. В глубине всегда страх, и пока мы не взглянем ему в лицо, мы будем поступать неправильно”. Гурни заставил себя сделать шаг назад: спросил себя, чего же он боится. Этот вопрос занимал его всю дорогу домой. Наиболее честный ответ оказался и самым неудобным. Он боялся, что ошибся. Гурни припарковался рядом с машиной Мадлен у бокового входа. Горный воздух был полон прохлады. Войдя в дом, он повесил куртку в прихожей, прошел в кухню и крикнул: – Я дома. Ответа не последовало. Дом казался невыразимо омертвелым – пустым той особенной пустотой, которая наступала, лишь когда уходила Мадлен. Он собрался уже идти в ванную, однако вспомнил, что забыл в машине голубую папку Ким. Он пошел за папкой, но не успел подойти к машине, когда в глаза ему бросилось что-то ярко-красное справа. Пятно алело посреди клумбы, где Мадлен в прошлом году сажала цветы, и в первый миг Гурни показалось, что это бутон на прямом стебле. Но ему тут же подумалось, что для бутонов еще не время. Впрочем, когда он подошел поближе и пригляделся, открытие обескуражило его не меньше, чем если бы это была роза в цвету. Стебель оказался древком стрелы. Наконечник был воткнут в мягкую сырую землю, а за бутон Гурни принял оперение на зазубренном хвосте – три половинки пера, полыхавшие алым в косых лучах вечернего солнца. Гурни в недоумении уставился на стрелу. Это Мадлен ее сюда воткнула? Тогда где она ее взяла? Это какая-то метка? Перья казались новыми, непотрепанными, под снегом они явно не зимовали. А если не Мадлен воткнула стрелу, то кто? Может ли быть такое, что ее вообще не втыкали, а действительно пустили из лука? Но чтобы вот так попасть в землю, почти что под прямым углом, стрелять надо было вертикально вверх. Когда? Зачем? Кто? Откуда? Гурни ступил на невысокую клумбу, ухватил стрелу у земли и не спеша вытащил. Он обнаружил острый четырехгранный наконечник – такой стрелой хороший охотник с мощным луком продырявил бы оленя. Рассматривая смертоносный снаряд, Гурни думал о немыслимом совпадении: в один день найти два образца холодного оружия, и оба – повод для недоумения и тревоги. Возможно, конечно, Мадлен все легко объяснит. Он отнес стрелу на кухню и тщательно вымыл под краном в раковине. Наконечник оказался из углеродистой стали и острый – хоть брейся. Тут Гурни вновь вспомнил о ноже в подвале у Ким, а следом и о том, что забыл в машине ее папку. Он аккуратно положил стрелу на сосновый буфет и пошел обратно, через небольшой коридор и прихожую.