Глава 13 Мрамор Харри знал, что иногда бывает чересчур уж брюзглив и капризен. Взять хотя бы Бугстадвейен. В чем тут дело, он и сам толком не понимал. Может, в том, что люди на этой улице, словно вымощенной золотом и нефтью и расположенной на самой вершине радости в Счастливой стране, никогда не улыбались. Сам Харри, правда, тоже не улыбался, однако он-то жил в районе стадиона «Бишлет», за улыбки ему никто не платил, да к тому же сейчас у него не было веских причин для радости. Однако это вовсе не означало, что он, подобно большинству соотечественников, не любил, когда улыбались ему. В глубине души Харри честно пытался оправдать хмурый вид стоящего за прилавком «Севен-элевен» парня тем, что ему, наверное, не по душе эта работа, что он тоже живет в Бишлете, а также упорно моросившим надоедливым дождиком. Выражение бледного личика, расцвеченного ярко-красными прыщами, при виде полицейского удостоверения Харри осталось абсолютно безразличным: — Откуда мне знать, давно ли стоит здесь этот контейнер? — Но он же такой заметный, зеленый, и при этом наполовину загораживает тебе вид на улицу, — пытался настаивать Харри. Юнец со стоном уперся ладонями в тощие бедра, на которых болтались брючки: — Ну, неделю. Или около того. Слушай, не задерживай, за тобой уже очередь. — Хм. Я в него заглядывал. Он почти пустой — лишь несколько бутылок да старые газеты. Ты не знаешь, кто его заказывал? — Нет. — Вижу, тут у тебя над прилавком камера наблюдения. Вроде она должна захватывать и этот контейнер под окнами? — Ну, тебе виднее… — Если у вас сохранилась запись с пятницы, я бы хотел ее просмотреть. — Позвони завтра, когда здесь будет Тоббен. — Тоббен? — Хозяин. — У меня другое предложение: звякни этому Тоббену прямо сейчас и попроси разрешения отдать мне пленку. Как только я ее получу, мигом испарюсь. — Да ты оглянись! — начал кипятиться юнец, и прыщи его зарделись еще ярче. — Нет у меня сейчас времени искать какую-то видеозапись. — Что ж, — не сдавался Харри, так и не поворачиваясь, — тогда, может, после закрытия? — Мы работаем круглосуточно. — Юнец страдальчески закатил глаза. — Я пошутил, — сказал Харри. — Вот как, тогда ха-ха, — по-прежнему сонным голосом парировал парень. — Будешь подкупать или как? Харри отрицательно мотнул головой. Глядя ему за плечо, юнец громогласно возвестил: — Касса свободна! Тяжело вздохнув, Харри повернулся наконец к очереди, потянувшейся было к прилавку: — Касса не свободна. Я сотрудник полиции Осло. — Он продемонстрировал свое удостоверение. — Этот человек арестован, поскольку не видит разницы между словами «покупать» и «подкупать». Как уже говорилось, иногда Харри бывал чересчур уж брюзглив и капризен. Тем не менее сейчас реакция очереди его вполне удовлетворяла — он любил, когда ему улыбались. Однако вовсе не такой улыбкой, которая, по-видимому, входит в круг обязательных учебных предметов для тех, кто хочет стать пастором, политиком либо агентом похоронного бюро. Разговаривая, они улыбаются глазами. Данное обстоятельство придавало господину Сандеманну из похоронного бюро Сандеманна столько участия и сердечности, что вкупе с температурой, царящей в майорстюанской кладбищенской церкви, это заставляло Харри время от времени непроизвольно вздрагивать и ежиться. Он осмотрелся по сторонам. Два гроба, стул, венок, похоронный агент, черный костюм, лысина с зачесом. — Она выглядит так красиво, — говорил Сандеманн. — Такая спокойная. Умиротворенная. Торжественная. Вы, вероятно, член семьи? — Не совсем. — Харри показал свое полицейское удостоверение в тайной надежде, что сердечность предназначена лишь родным и близким. Как выяснилось, он ошибался. — Трагично, когда столь юная особа покидает нас подобным образом. — Пожимая ему руку, Сандеманн продолжал улыбаться. Пальцы у похоронного агента оказались необычайно тонкими и гибкими. — Мне необходимо осмотреть одежду, которая была на покойной, когда ее обнаружили, — начал Харри. — В похоронном бюро мне сказали, что ее забрали сюда. Сандеманн кивнул, достал белый пластиковый пакет и пояснил, что носит вещи с собой на случай, если появятся родители либо иные родственники и ему придется срочно их отдать, предварительно выписав квитанцию. Харри попытался обнаружить карман в черной юбке, однако тщетно. — Ищете что-то определенное? — самым невинным тоном поинтересовался Сандеманн, заглядывая Харри через плечо. — Дверной ключ, — сказал Харри. — Вы ничего не находили, когда… — Харри покосился на гибкие пальцы Сандеманна, — …когда ее раздевали? Сандеманн прикрыл глаза и покачал головой: — Под одеждой у нее не было ничего. Разумеется, если не считать фотографии в одной из туфель. — Фотографии? — Да. Странно, не правда ли? Наверное, у них такой обычай. Она по-прежнему лежит там, в туфле. Харри достал из пакета черную туфлю на высоком каблуке, и в сознании его вдруг вспышкой промелькнуло: стоя в дверях, она встречает его. Черное платье, черные туфли, алые губы. Ярко-алые губы. Помятая фотография оказалась снимком женщины с тремя детьми, сидящей на пляже. Какое-то курортное местечко в Норвегии. На заднем плане — заглаженные морем скалы и сосны. — Из родственников кто-нибудь пришел? — поинтересовался Харри. — Только ее дядя. Разумеется, в сопровождении одного из ваших коллег. — Разумеется? — Ну да, я так понял, что он отбывает наказание? Харри промолчал. Сандеманн склонился вперед, изогнув спину так, что его маленькая головка оказалась ниже уровня плеч, придавая ему поразительное сходство с грифом. — Интересно бы знать, за что? — Свистящий шепот — сродни резкому птичьему крику — еще более усугублял сходство. — Я имею в виду — ему ведь даже не позволили присутствовать на похоронах. Харри кашлянул: — А я могу ее видеть? Сандеманн был явно разочарован; тем не менее он сделал учтивый жест, взмахом руки указывая в сторону одного из гробов. Как всегда, Харри поразило, насколько работа профессионалов способна приукрасить труп. Анна и впрямь выглядела умиротворенной. Он дотронулся до ее лба. Все равно как если бы он коснулся мрамора. — Что за ожерелье у нее на шее? — спросил Харри. — Золотые монеты, — сказал Сандеманн. — Принес с собой ее дядя. — А это что? — Харри поднял толстую пачку сотенных купюр, перехваченных широкой коричневой резинкой. — Такой уж у них обычай, — повторил Сандеманн. — У кого это «у них»? — А вы разве не знали? — Наконец-то и узкие влажные губы Сандеманна растянулись в подобие улыбки. — Ведь она из цыган. Почти за всеми столиками в кафе Управления полиции было многолюдно и шумно. Кроме одного. Харри прошел прямиком к нему. — Со временем тебя начнут здесь узнавать, — бросил он вместо приветствия. Беате, не оценив иронии, вопросительно посмотрела на него снизу вверх, и Харри подумал, что между ними гораздо больше общего, чем ему казалось поначалу. Усевшись, он положил на стол перед девушкой видеокассету. — Это запись из магазинчика «Севен-элевен» напротив банка, сделанная в день ограбления. И еще одна — за прошлый четверг. Посмотри, может, отыщешь что-нибудь интересное. — Ты имеешь в виду, посмотреть, не заходил ли туда грабитель? — Беате с трудом ворочала языком — рот был набит хлебом и печеночным паштетом. Харри отметил про себя, что на столе перед ней лежит пакет с захваченными из дома бутербродами. — Ну, хотелось бы надеяться, — уклонился он от прямого ответа. — Да уж, — подтвердила девушка и сделала мучительное усилие, стараясь проглотить то, что жевала. От напряжения на глазах у нее даже выступили слезы. — В девяносто третьем при ограблении на Фрогнере отделения «Кредитного банка Кристиании» налетчик принес с собой пластиковые пакеты для денег с рекламой фирмы «Шелл». Мы тут же проверили видеозапись с камеры наблюдения на ближайшей бензозаправке «Шелл», и оказалось, что он купил пакеты именно там за десять минут до ограбления. Он был в той же самой одежде, но без маски. Полчаса спустя мы его уже арестовали. — Мы — десять лет назад? — вырвалось у Харри. Лицо Беате вспыхнуло мгновенно, как сигнал светофора. Схватив очередной ломтик хлеба, девушка попыталась укрыться за ним. — Я имела в виду, мой отец, — пробормотала она. — Извини, я не хотел.