Харри остановился, пристально глядя на юг: там, на входе во фьорд, стояло зеленое грузовое судно с двумя мощными кранами на борту. — О чем задумался? — спросила Беате. — Да вот хочу попросить тебя оказать мне услугу, выяснить имя одного человечка. — Лучше не надо, Харри. Я же говорю, мне даже сюда нельзя было приходить. — А еще думаю, откуда у тебя эти синяки? Резким движением она прикрыла шею: — А, так, на тренировке. Я дзюдо занимаюсь. А еще о чем думаешь? — А еще о том, сможешь ли ты передать вот это Веберу, — Харри вынул из кармана пиджака завернутый в кухонное полотенце стакан. — Попроси его снять отпечатки пальцев и сравнить их с моими. — А твои у него есть? — В криминалистической лаборатории есть отпечатки всех сыщиков, выезжающих на место преступления. — Харри… — предостерегающе начала она. — Будь так добра! Беате вздохнула и взяла стакан. — АО «Замки», — произнес Харри. — А это еще что такое? — Если ты передумаешь насчет человечка, проверь их сотрудников. Это крохотная фирмочка. Она удрученно посмотрела на него. Харри пожал плечами: — Если хоть со стаканом все выяснишь, я и то буду счастлив. — А как мне тебя найти, когда Вебер даст ответ? — Тебе и вправду надо знать? — улыбнулся Харри. — Я хочу знать как можно меньше. Ты сам на меня выйдешь, так? Харри плотнее запахнул пиджак: — Пойдем? Беате кивнула, но не тронулась с места. — То, что он написал, — сказала она, — что выживают только самые мстительные. Как ты думаешь, Харри, это действительно так? Харри лежал в вагончике на своей короткой кровати, пытаясь вытянуть ноги. Шум проезжающих по Финнмарк-гате машин напомнил ему времена детства в Уппсале, когда он ложился спать с открытым окном и прислушивался к дорожному движению. Летом они жили у деда в Ондалснесе, где стояла полная тишина, и ему не хватало только этого равномерного, навевающего сон шума, лишь изредка прерываемого ревом мотоциклетного мотора, грохотом неисправного глушителя или воем далекой полицейской сирены. В дверь постучали. Это оказался Симон: — Тесс хочет, чтобы завтра ты ей тоже сказку перед сном рассказал. Сегодня Харри рассказывал о том, как кенгуру учат детишек передвигаться прыжками, а те в награду дарят им перед сном поцелуй. Они молча курили. Потом Харри показал на висевшую на стене фотографию: — Это Расколь со своим братом, верно? Стефаном, отцом Анны? Симон кивнул. — А где Стефан теперь? Симон равнодушно пожал плечами, и Харри решил, что эта тема для него табу. — Судя по фото, они очень дружили, — сказал Харри. — Да они как сиамские близнецы были, понимаешь. Кореши — не разлей вода. Гиорги дважды отсидел в тюрьме за Стефана. — Симон засмеялся. — Вижу, ты удивлен, мой друг. Пойми, у нас такая традиция. Это честь — отбыть наказание за брата или за папу, понимаешь. — А вот полиция на это по-иному смотрит. — Да они никакой разницы между Гиорги и Стефаном не видели. Братья-цыгане. Норвежской полиции в таких случаях разобраться нелегко. — Он осклабился и предложил Харри еще одну сигаретку. — В особенности когда они в масках. Харри затянулся и решил сделать пробный выстрел: — Так что же тогда за черная кошка между ними пробежала? — А ты как думаешь? — Симон мелодраматически зажмурился. — Женщина, конечно. — Анна? Симон не ответил, но Харри почувствовал, что железо раскалилось и его надо ковать: — Так что, Стефан прогнал Анну из-за того, что она встретила гадзо, не цыгана? Симон затушил сигарету и поднялся: — Анна здесь ни при чем, понимаешь. Но у Анны была мать. Спокойной ночи, Спиуни. — М-м. Еще только один вопрос. Симон остановился. — А что значит спиуни? Симон рассмеялся: — Это сокращение от spiuni gjerman — германский шпион. Но ты не парься, это не со зла, так кое-где пацанов называют. Потом он закрыл за собой дверь и исчез. Ветер улегся, и до слуха долетал только шум движения на Финнмарк-гате. И все же заснуть Харри не мог. Беате лежала без сна и прислушивалась к шуму проезжавших мимо машин. В детстве она привыкла засыпать под звуки его голоса. Сказок, которые он ей рассказывал, в книгах не найти. Он сочинял их на ходу, импровизировал. Он никогда не повторялся, хотя все сказки начинались одинаково и в них всегда действовали одни и те же персонажи — двое зловредных воришек, добрый папа и его маленькая героическая дочурка. И кончались сказки всегда счастливо: воришки оказывались за решеткой. Беате никогда не видела отца читающим. А когда подросла, поняла, что он страдал дислексией, словесной слепотой. Если бы не это, он стал бы юристом, как говаривала мать. — Вот мы и хотим, чтобы ты стала юристом. Но в отцовских сказках юристы никогда не упоминались, и потому, когда Беате объявила, что ее приняли в Высшую школу полиции, матушка расплакалась. Беате распахнула глаза. Зазвонил домофон. Она застонала и встала с постели. — Это я, — произнес голос в трубке. — Я же сказала, что видеть больше тебя не хочу, — сказала Беате, дрожа от холода в своем тонком халатике. — Убирайся! — Я сразу уйду, только прощения хочу попросить. Это был не я. Я не такой. Просто меня… какая-то дикая страсть обуяла. Будь добра, Беате. Всего пять минут. Она помедлила. У нее онемела шея, да и синяки Харри заметил. — У меня для тебя презент, — произнес голос в трубке. Она вздохнула. Так и так встретиться им придется. Лучше уж здесь во всем разобраться, чем на работе разборки устраивать. Она нажала кнопку, плотно запахнула халатик и осталась ждать у двери, прислушиваясь к шагам на лестнице. — Привет! — сказал он, увидев ее, и улыбнулся. Широченной белозубой улыбкой Дэвида Хасселхоффа.