– Пойдем, – кивает Давид, и я следую за ним, не разбирая пути. – Смотри. Меня словно вырвали из адова пекла и закинули на небеса. Я почти не дышу, прижавшись лбом к прохладному стеклу большого окна. Там, за прозрачной перегородкой, в бездушном кувезе, опутанная проводами, тянущимися от медицинских приборов, лежит она. Маленький комочек бездонного счастья. Огромный подгузник, какая-то, словно игрушечная шапочка и такие же малюсенькие носочки. Оголенная грудь малышки вздымается в частом дыхании, и мое сердце сжимается тисками боли и переживания. – Что с ней? – чужим безжизненным голосом хриплю я. – Все в пределах нормы. Мы подержим ее в интенсивке несколько дней, но это не критично, это лишь для мониторинга всех жизненных показателей. Да, она родилась раньше срока, но органы развиты полностью, она лишь не набрала нужный вес. Давид кладет свою горячую широкую ладонь на мое плечо, слегка сжимает, и я киваю в знак понимания и благодарности. – А Агния? – не отрывая взгляда от малышки, интересуюсь я, медленно возвращаясь в реальность, пусть и с новыми вводными, но жизнеспособную и вполне себе радужную. – Отдыхает в палате. Проводить? – Да… Конечно… Сейчас только… Я перевожу дыхание и вновь возвращаю своему сознанию способность здраво мыслить. Беру под контроль вспыхнувшие эмоции, загоняя в дальний угол все страхи. И спустя несколько минут я тихо вхожу в палату, боясь потревожить сон изможденной Крохи. ГЛАВА 41 *Степан* – Как мы ее назовем? – еле слышно звучит голос Крохи. Она цепляется тонкими пальчиками за металлическую перекладину прозрачного кувеза, в котором лежит малышка, все такая же беспомощная, как и ночью, когда мне ее показывал Давид. Только сейчас мы можем коснуться ее, аккуратно провести подушечками пальцев по немного желтушному тельцу. Говорят, это нормально для новорожденных и пара процедур под специальной лампой нормализует все показатели в ее крови. – А как ты хотела? – задаю встречный вопрос, поддерживая Агнию за талию, и стараюсь не сводить глаз с них обеих. – Ведь многие мамочки, как только узнают пол малыша, придумывают и имя. – А я хотела… – Она сбивается, глубоко вздыхает и откланяется назад, крепче вжимаясь спиной в мою грудь. – Я думала, мы вместе… – И хрипло добавляет: – Мы вместе. Выдыхаю признание ей в макушку: И знаешь, что?.. Чувствую, как она напряглась, вытянулась в струнку и почти не дышит. Глупышка моя маленькая! Мои руки крепче оплетают ее хрупкий стан, и я с улыбкой на устах млею от осознания, что теперь у меня две маленькие хрупкие принцессы. И пусть одна уже совершеннолетняя, а второй только день отроду, они обе одинаково беззащитны и наивно открыты для этого не всегда справедливого мира. – Я не дам вас в обиду, – шепчу Крохе на ушко, – вы мои, у нас теперь все только вместе, и прежде чем мы пойдем оформлять документы для нашей дочери… Замолкаю лишь на мгновение, чтобы перевести дыхание и наконец-то сделать тот самый важный шаг, который следовало сделать уже давно. Ведь я понял, что они – моя судьба, моя жизнь, моя любовь навеки, еще в тот день, когда как перепуганный осел, смотрел на монитор аппарата УЗИ и выглядывал в абстрактных завихрениях черты маленького личика. – Ты выйдешь за меня замуж? – на одном протяжном выдохе сдаюсь на милость этой маленькой, но такой сильной женщины. Время словно остановилось. Тишина давит на уши, и сердце резко перестает гонять по венам кровь. Секунды превращаются в минуты, минуты кажутся часами. И лишь тихий шелест ее ответа, словно сработавший запал на коробке с праздничным фейерверком, взрывается и раскрашивает мою реальность всеми красками настоящей жизни. – Повтори, – хрипло прошу ее, отклоняя слуховые галлюцинации. – Я согласна, – чуть громче произносит Агния. – Только… вот… как-то сейчас нам не до этого, – смущенно лепечет и разворачивается ко мне лицом. Бездонные глаза полны слез, щечки чуть розовые, а губы подрагивают. Она растерянно смотрит на меня, вновь переворачивая мою душу и без слов побуждая Землю перевернуть, только бы она была счастлива. – Давай я все улажу. Сейчас нас просто распишут, а когда ты будешь готова, мы сыграем свадьбу – такую, как ты хочешь. Агния прикусывает нижнюю губу, и слезы все-таки срываются с пушистых ресниц бриллиантовыми капельками. Они текут по бархатной коже щек извилистыми ручейками, и все, что я могу сейчас сделать, это просто стереть их подушечками больших пальцев, а затем зацеловать свою будущую жену до сбивающегося дыхания у обоих. Мы еще какое-то время стоим около кувеза. Улыбаемся, словно поймали самую неуловимую птицу счастья. Я крепко обнимаю Кроху, а она перебирает разные девчоночьи имена, складывая их с моим. Да, отчество у малявки еще-то – Степановна… Ну вот какое имя к нему подобрать? Мне все равно, ведь я-то в мыслях уже давно ее называю Даринка – самый ценный дар в моей жизни, после Крохи, конечно. – Дарина? – удивленно вскидывает голову и с интересом прокатывает на языке это имя Агния. – Дарина… А мне нравится! – Улыбка её ярче солнца, и глазки блестят, будто она клад нашла. На том и останавливаемся. Возвращаемся в палату, где Кроху уже ожидают сытный обед и уютная кровать. А я, поцеловав ее на прощание, покидаю клинику, но лишь на время. Планов на сегодня вагон и маленькая тележка, и начинаю я с того, что еду в ближайший детский гипермаркет и часа три третирую консультантов, опрометчиво вызвавшихся помочь с покупками. Разобравшись с покупками и оформив доставку, еду в офис, по пути решая насущные вопросы. Потом, в тишине своего кабинета, достаю ту самую папку и, глубоко вздохнув, словно готовлюсь к прыжку с запредельной высоты в неизведанную пропасть без должной подготовки и страховки, открываю ее. Несколько раз перечитываю информацию, отображенную на порядком пожелтевших листах, но осознание всей нелепости и даже в какой-то степени чудовищности попавших ко мне в руки сведений с каждым новым прочтением все сильнее и сильнее холодит мою кровь. Замешательство стопорит все мыслительные процессы. В полнейшем недоумении достаю телефон и набираю номер того, кто точно знает ответ на волнующий меня вопрос. Я задаю его, как только в трубке смолкают длинные гудки и знакомый голос на том конце беспроводной связи немного недовольно приветствует меня. – Зачем ты это сделал? – стиснув зубы, цежу, еле сдерживая гнев. – Что именно? – без особого энтузиазма и интереса уточняет отец. Наши отношения далеки от идеальных. В каждой семье так или иначе возникает конфликт поколений. В нашей это обрело боле зримые черты тогда, когда я бросил военную службу и подался на вольные хлеба. Вот тут старший Рейн и проявил всю свою авторитарность, заявив в ультимативной форме: либо я и дальше топчу кирзу и живу по уставу, либо… Я выбрал свободу, на чем мы и разошлись каждый в свою сторону. – Зачем ты замял дело, к которому я… – А надо было позволить этой девке испоганить твою характеристику? –прерывает он меня, без дополнительных уточнений сообразив, о чем идет речь. –Хотя ты знаешь, может, оно и лучше было бы. – Он источает яд. – Всё равно толку из тебя не вышло. Сам своими руками свою же жизнь и изгадил, – брезгливо продолжает он кусать меня, вот только нападки его меня давно уже не цепляют. – Я не имел никакого отношения к этому эпизоду в жизни данной особы. Мало того, я ее практически не помню, хотя она и училась в параллельном классе, мы не общались и даже компании у нас были разные. – Мой гнев нарастает, словно сошедшая с гор лавина, того и гляди, похоронит под собой все живое и светлое, что еще осталось в наших семейных отношениях. – Я поступил, как посчитал нужным. – Ни тени извинения за то, что поверил на слово чужому человеку, принял на веру ее слова и без капли подозрительности согласился с тем, что его сын может быть насильником. – Не тебе меня обвинять! – осуждающе звучит его желание вновь выставить меня виноватым во всем. – Я защищал интересы семьи, твои интересы. О какой элитной военной академии шла бы речь, если бы это дело хотя бы краем всплыло и коснулось тебя? Куда бы ты вообще поступил, кому бы нужен был, не замни я все тогда? – Не знаю, отец, – устало выдыхаю я. – Скорее всего, на время пришлось бы отложить поступление, но я не причастен к этому, я не виноват, и ребенок этот не мой… – Она пришла ко мне с освидетельствованием. Заявила, что уже и заявление написала; имен не назвала, но к заявлению приложила твое четкое описание, и взять тебя и навесить на тебя обвинение было лишь делом времени. Мне некогда было разбираться, ты это или нет, я просто задействовал все связи, чтобы все спустили на тормозах, а спустя время даже удалили из архива. С девкой этой парни из моей части строго поговорили, а я потом еще и финансово поддержал. Он замолкает, видимо, излив на меня все то, что так долго держал в секрете, будто облегчил душу и переложил груз вины на мои плечи. Гнетущая тишина повисает между нами, и этот самый груз давит на меня бетонной плитой несправедливости. Единственный выход не быть погребенной под нею – это найти истинного виновника и настоящего отца Стаса-Савелия, а Полину не мешало бы подлечить. – Спасибо, отец. – Мне не удаётся скрыть сарказм. – И, наверно, прощай… Откидываю телефон на стол, словно ядовитую змею, закрываю глаза ладонью и какое-то время просто сижу в полной тишине, запустив в голову лишь белый шум. Даже дыхание замедляется, и сердце стучит в монотонном ритме, на время вводя меня в транс. Глубокий вдох… Медленный выдох… Быстро и четко решаю оставшиеся на сегодня вопросы и спустя примерно час мчусь домой лишь для того, чтобы принять душ, переодеться и, накормив кота, вновь отправиться в клинику. С моими девочками все хорошо, я это знаю по отчетам, что сбрасывает мне вышколенный Давидом персонал, но отчего-то оставаться в пустом доме нет желания. Поэтому, несмотря на поздний час я, сменив одни джинсы на другие, обновив футболку и прихватив с собой зарядное для телефона, прыгаю в автомобиль. Вдавливаю педаль газа до предела, выруливая на основную трассу, а уже на подъезде к территории медицинского учреждения на глаза попадается цветочный салон. – Не припозднился ли ты, дорогой, с посещением? – ехидно ухмыляясь, интересуется Давид, когда я марширую по коридору в сторону Крохиной палаты с охапкой темно-бордовых тюльпанов. – А ты рискнешь меня прогнать? – Я вопросительно вздергиваю бровь, не меняя маршрута, только немного сбавив скорость. – Да Боже упаси! – ржет Давид. – Может, вторую кровать поставить? – продолжает подкалывать. – Могу и на больничный посадить, чтобы ты на полном основании в палате обитал. Вот, правда, не знаю, какой тебе диагноз нарисовать в моем-то отделении. Шлю ему красноречивый жест, но исключительно добродушно, и захожу в палату к Крохе. ГЛАВА 42 *Степан* – Ну, когда нас уже отпустят домой? – устало вздыхает Кроха.– Все показатели в норме, кушаем мы хорошо, вес набираем отлично. Ну что еще, а? Она стоит около окна и держит малышку на руках «столбиком», легонько похлопывая по спинке. Девчушка только что сытно поела, и ее осоловелые глазки закрываются сами собой. Она забавно зевает, высунув розовый язычок, и старательно, но безуспешно борется с накатывающей дремотой. – Мы уже здесь десять дней. – Кроха продолжает выдвигать аргументы в защиту скорейшего избавления от ига больничных стен. – А я домой хочу… Агния хоть и понимает всю необходимость долгосрочного пребывания в больнице, но все же изредка срывается вот на такие стенания. И я прекрасно ее понимаю: палата, пусть и отдельная, со всеми удобствами и максимально комфортная, но это не дом. Да и я без нее соскучился. Без нее нам с Кощеем одиноко, и нас не покидает чувство потерянности. Слежу за Крохой, сидя все на том же диванчике для гостей, за последнее время ставшем мне и кроватью, и рабочим местом. – Давид обещал сегодня решить этот вопрос, – пытаюсь отвлечь ее от грустных мыслей, да и себя приободрить. Она с пониманием, но как-то уж обреченно кивает и аккуратно опускает уснувшую Дарину в кроватку. Бережно укрывает одеяльцем, нежно целует в щечку и забирается на свою кровать. Усаживается по-турецки и вновь в легком недоумении рассматривает обручальное кольцо, надетое мною на ее тонкий пальчик два дня тому назад. Нас расписывают без нашего присутствия. Просто нужный человек вносит все нужные записи в нужные документы, ставит штампы в наши паспорта, и – вуаля! –Кроха теперь моя жена. А в ближайшие дни мне необходимо озаботиться и сменой ее паспорта и прочих документов. Но это позже, а пока… – Пойду-ка я переговорю еще раз с Давидом, – почесывая затылок, поднимаюсь с диванчика и спешу на выход из палаты. Почти сбегаю, словно трус, но видеть ее расстроенное личико и ничего не предпринимать я не могу. Поэтому решительно шагаю по коридорам клиники, выискивая неуловимого Давида. Он – как ускользающий мираж: вроде, ты его почти настиг, но это обман. И каждый раз на мой вопрос у встреченного персонала: «Где ОН?» я слышу один и тот же ответ: – Только что был здесь. – И милые медсестрички в недоумении пожимают плечами. – Ушел куда-то, – уверенно добавляют они, указывая в неизвестном направлении, погруженные в свои дела врачи.