– Что сказала родителям? – Глеб открыл дверь внедорожника, подал мне руку, помог устроиться на сиденье. – Позвонила Катя, пойду, погуляю, – пожала я плечами, поймав себя на дежавю. Всё уже было. На том же самом месте, с тем же самым Головановым. Он так же подавал мне руку, я так же врала родителям про Катьку. Он улыбался, шаря взглядом по моему телу, я же таяла, как мороженое на жаре – мгновенно. Напомнив себе, что мне не восемнадцать лет, я ослепительно улыбнулась, глядя в глаза противнику, так же как факир смотрит в глаза кобре. Голованов, конечно, не был коброй, он никогда не производил впечатления смертоносного существа, но именно в тот момент напоминал сытого питона, выползшего на солнышко погреть брюхо, заодно отужинать бабочками, которые метались в моем животе. – Куда поедем? – спросила я, в надежде перестать пялиться на Голованова. У меня появились подозрения, что я не глазела на загорелые руки с видимыми венами на кистях, широкими бицепсами, трицепсами, прочей усладой для женских глаз, а любовалась. – Есть предпочтения? Интересно, какие у меня могли быть предпочтения? Мы находились в убогом посёлке на берегу моря, единственной достопримечательностью которого стали толпы отдыхающих. – Нет, – вздохнула я. – Тогда на мой вкус, – постановил Глеб, и я кивнула. Не прошло и получаса, как я пожалела, что согласилась. Нужно было назвать любою замшелую чебуречную, грязную, прокопчённую шашлычную на набережной. Всё что угодно, вплоть до столовой, было лучше, чем место, куда направлялся чёрный внедорожник. Весь посёлок можно пройти пешком меньше, чем за час. Не считая центральной, «курортной», части он не менялся десятилетиями. Например, вывеска на синем фоне над старенькой, покосившейся хаткой «ремонт обуви» была та же, что и в мои семь лет. Сапожник, сидевший на лавочке рядом с будкой-мастерской, остался тот же, словно и не постарел. Допотопные рекламные плакаты в витрине продуктового магазина со старыми прилавками не менялись со времён моей учёбы в средней школе. Старая асфальтная дорога, проросшая травой, я уверена, помнила мою маму молодой, как и узкий, неприметный проулок, ведущий в сторону дикого пляжа и рощи пицундской сосны. Едва ли не единственный живописный уголок на ближайшие десятки километров, главное – почти не загаженный толпами туристов. Если кто-то заскакивал, привлечённый рассказами местных, то ограничивался несколькими фотографиями и спешил к желанным развлечениям: к шуму набережной, грохочущей музыке, запахам шашлыка, попкорна, крикам зазывал на морские аттракционы. Небольшая роща – пристанище местных влюблённых. Сразу за ней начинался каменистый спуск к дикому пляжу, а в самой роще было изобилие укрытий для парочек. Многие поколения именно здесь учились целоваться, постигали науку любви. Сколько сердец разбилось на этом пятачке земли – представить страшно! В моем сердце пицундские сосны с длинными, мохнатыми иголками, тоже оставили след. Именно в этом, сказочно красивом месте я приняла окончательно решение, что Голованов станет моим. Речь не шла о пресловутой близости, мне стало необходимо заполучить душу, сердце, поглотить мысли Глеба. Заставить поменять решение, раскрыть глаза, заставить понять, что я – именно та, которая нужна ему. Точка невозврата, после которой случилось то, что случилось. – Иди сюда, вспомним молодость, – сказал Глеб, открывая мне дверь автомобиля. – Было бы, что вспоминать, – не удержалась я от ремарки. Скорей бы я откусила себе мизинец, чем призналась, что мне не нужно напрягаться, я помнила произошедшее в малейших, самых крохотных деталях, начиная от бриза, окутывающего тело, заканчивая запахом песка, моря и еле слышимого смоляного от живописных сосен. Глеб усадил меня на квадроцикл – очередная забава богатенького Буратино, – и понёсся по посёлку, поднимая столбы весенней пыли. Сворачивал на буераки, кучи гравия, подпрыгивал на булыжниках, свернул на тропинку, ведущую к роще. Объезжал камни, песчаную грязь от недавних дождей, отчего меня болтало из стороны в сторону. Изо всех сил я цеплялась за спину Глеба, обмирая от происходящего – жара, силы мужского тела, прижатого к моему. Не просто мужского, Голованова. – Что ты творишь, Цыпа? – тогда спросил меня Глеб, я в ответ могла только моргать и раскрывать рот, как глупенькая рыбка гуппи. Любовь всей мой жизни стоял настолько близко, тесно ко мне, что я грудью чувствовала движение его грудной клетки, а макушкой – горячее дыхание. Пальцами он проводил по пояску моего платья, словно собирался дёрнуть, иногда останавливался, крепко вдавливал ладонь в поясницу, притягивал к себе – такому высокому, сильному, притягательному. – Так нельзя, понимаешь? – выдохнул он, наклоняясь к моему лицу. Я разглядела каждую веснушку на слегка обветренном лице, крохотный шрам поперёк верхней губы, густые светлые ресницы, растрёпанные волосы, спадающие на лоб. А ещё шею, неприлично мужскую, широкую, с дёрнувшимся кадыком, яремную ямку, светлые волоски, которые виднелись в расстёгнутом на три пуговицы вороте рубашки. – Цыпа, очнись, остановись, пожалуйста, – продолжил тогда Глеб, я же не могла остановиться, подумать не смела. Остановиться? Перестать любить того, в кого влюблена четыре вечности? Отказаться от надежд, мечтаний, признать, что усилия были напрасными? Просто взять и остановиться? В забытьи я притронулась к шее Глеба, провела подушечками пальцев вдоль кромки волос, остановилась у уха, очертила раковину, перебралась на лицо, чувствуя колкую щетину под пальцами, именно такую, как я и представляла, притронулась к губам, ощущая, как Глеб вбирает воздух сквозь зубы, почти стонет: – Цыпа… Этот поцелуй не был моим первым, но именно таковым я его восприняла и запомнила. Горячим, жадным, по-настоящему мужским, напористым, умелым, заставляющим отвечать со всей страстью, на которую я была способна в восемнадцать лет. Именно тогда, после того злосчастного поцелуя, я решила, что ни за что не откажусь от любви всей моей жизни, вот только… Он отказался. Легко и цинично, не вспомнив собственные слова: «Так нельзя, понимаешь?» Оказалось, мир устроен примитивно, то, что не позволено женщине, всегда можно мужчине. Пришлось вынырнуть из болезненных воспоминаний. Не могла же я позволить Глебу заподозрить, что помнила происходившее больше семи лет назад. Я легко подала руку, счастливо улыбнулась, спрыгнула с высокой подножки внедорожника, опираясь на руку кавалера. Поправила короткую планку подола одной рукой, вторую небрежно выдернула из широкой ладони и пошла по узкой тропинке, повиливая бёдрами, уверенная, что Голованов глаз с меня не сводит. Короткий комбинезон с юбкой-шортами подчёркивал всё лучшее сразу: стройные бедра, круглую, соблазнительную попу, узкую талию, стройные ноги. Слитность комплекта намекала на недоступность объекта вожделения – оставалось лишь пожирать глазами. – Пройдёмся к дикому пляжу? – предложил Глеб, и я благосклонно согласилась. Конечно, кривая дорожка по камням – это не ухоженные тропинки «Золотого тельца». Однако, мне, вопреки доводам разума, было более комфортно в уголке полудикой природы, чем в по-провинциальному помпезных интерьерах гостиницы, пребывание в которой я вряд ли смогу оплатить в обозримом будущем. Всё казалось странным. Я словно шагнула в фантастический телепорт перемещения во времени, перепрыгнула на семь лет назад. Я перебиралась с камня на камень, держа в одной руке босоножки, а второй цеплялась за любезно предоставленную руку Глеба. Смотрела на синюю гладь воды, валуны, траву, пробивающуюся сквозь песчаную почву, сухие бревна, гальку и щепки, оставшиеся после давнишнего шторма. Совершенно непривлекательный пейзаж, и тем не менее сердце у меня колотилось, будто я пробежала кросс, того и гляди выскочит. Пульс зашкаливал, дыхание сбивалось. – С тобой все нормально? – Пальцы Глеба скользнули с моей ладони на запястье, легко надавили, замерли... Он озадаченно заглянул мне в лицо. – Отлично всё со мной! – выдернула я руку. Голованов, что, вздумал мне пульс измерять? Может, ещё давление, сахар в крови и холестерин проверит?! – Я так и подумал, – криво ухмыльнулся Глеб. – На сердечко раньше жалобы были? «Конечно, были!» – единственное, что хотелось проорать в ответ. Были! В восемнадцать лет, когда самовлюблённый, напыщенный урод прогуливался со мной по этим самым камушкам, целовал в этой же роще, а после того, что произошло позже – просто-напросто встал и отправился в ЗАГС с другой, расколошматив моё сердце вдребезги! – У меня отличное здоровье! – а что я могла ещё ответить? – Рад, – поставил в известность Глеб. – Всё, мне надоело, – не покривила я душой. Сморщила недовольно нос, огляделась ещё разок. В каком же ущербном месте я росла… Все мы, жители приморского посёлка, жили в убогости, бедности, зависели от сезонных заработков, радовались единственному доступному развлечению – шастать по извилистой тропинке, ведущей от сосновой рощицы к дикому пляжу. – Как скажешь, – отозвался Глеб. У внедорожника мы остановились, вернее, остановилась я, ожидая, когда щёлкнут замки. Глеб шёл сзади, и, я уверена в этом, пожирал меня глазами. Смотри, смотри, ощущай всей шкурой, кого ты потерял. Можешь локоть себе укусить, а лучше сразу половину задницы отгрызть. – Куда теперь? – выдавила я ослепительную улыбку. Показывать, что волнуюсь не меньше, чем в далёкие восемнадцать лет, не собиралась. – Цыпа... – Глеб подошёл вплотную, как всегда бесцеремонно вторгаясь в личное пространство, будто в своё собственное. – Поехали ко мне? – Что? – мягко выражаясь, я пришла в крайнюю степень удивления. – Куда-куда? – Ко мне, – пожал плечами Глеб. – В город. Я поняла, что речь идёт о квартире, где он жил с Лией, собственной женой, той самой, с которой разводился, но мог ведь и передумать, потому что: «не такое прощают и продолжают жить». Глава 12. Ирина По всем законам, человеческим и драматическим, я должна была отказаться ехать к Глебу. Развернуться и уйти с гордо задранной головой. Что он о себе возомнил? Пригласил в квартиру, где прожил с женой семь лет. Не недель, не месяцев, а лет! Где они вместе выбирали мебель, обои. Сажали цветы, запекали в духовом шкафу курицу. Я понятия не имела, чем конкретно занимаются семейные пары в своём гнёздышке, но то, что помимо приготовления еды, ремонта и генеральной уборки они там жили вполне конкретной половой жизнью, знала наверняка. И не только в спальне, в темноте, под одеялом. Последнее, чего я хотела – увидеть те самые места, где Голованов занимался любовью с собственной законной женой, с которой даже ещё не развёлся. И всё равно поехала. Почему? Потому что помимо злости, желания откусить Головановский нос, а ещё лучше – причинное место, во мне проснулось нездоровое любопытство. Иррациональный, необъяснимый мазохизм, из-за которого женщины мечтают хотя бы одним глазком заглянуть в жизнь бывшего, заходят на его социальные страницы, бродят по улицам, где он может пройти, совершают много других необъяснимых вещей. Узкая дорога была забита пробками на въезде в город, потом мы немного постояли на центральных улицах, после свернули на неизвестные мне проезды. Глеб молчал, сосредоточенно глядя перед собой. Обычно он вальяжно откидывался на спинку кресла, одной рукой держал руль, вторая расслаблено устраивалась на рычаге передач. Сейчас картинка была другая и, честно говоря, немного дезориентировала. Задумываться о причинах волнения Голованова не хотелось, может, человеку требовалось выйти по нужде, а на дороге плотный трафик. Приписывать наглецу нечто возвышенное я не могла, главное – не желала. Я пыталась угадать, в каком районе обитала чета Головановых, в старом фонде или новом? На каком этаже? Автомобиль вошёл в резкий поворот, мы свернули в узкую улочку, а потом в арку между двумя высокими домами, уткнулись в шлагбаум, который тут же открылся, пропуская нас. Перед взором возник типовой благоустроенный двор: детская площадка, огромный корабль с лесенками и горками для малышни, поодаль спортивный городок для подростков и тренажёры для пенсионеров, а так же лавочки, ухоженные газоны, цветущие клумбы, оборудованный уголок для прогулок с собаками. Никаких стоек с танцующими жрицами любви, реющих пиратских флагов, портовых проституток, ожидающих лично Голованова. Не то чтобы я всерьёз ожидала увидеть нечто подобное, но комфортабельный двор, наполненный детьми и пенсионерами, почему-то никак не вписывался в моё представление о жизни Глеба Голованова. Он подал мне руку, помог выбраться из высокого внедорожника. Мы поднялись на плавном, бесшумном лифте «OTIS» на шестой этаж и оказались на обычной лестничной клетке – чистой, широкой, уставленной комнатными растениями, но все равно самой обыкновенной, а после – в просторной прихожей квартиры Глеба. Я огляделась. Светлые обои, стеллаж, тумба для обуви, шкаф-купе, вешалка для верхней одежды, пуф… Конечно, то, что мебель дорогая, гарнитур сделан индивидуально, под заказ, видно сразу, но ничего экстраординарного точно не наблюдалось. Скорее всего, если бы у меня был в распоряжении доход от частных клиник, я бы сама выбрала нечто похожее. Квартира оказалась пятикомнатной: с двумя уборными, одной ванной, одним балконом на две комнаты и кухню. Вся обстановка была похожа на то, что я увидела в прихожей. Добротно и некичливо. Можно было бы сказать, что она была «никакая», если бы не очевидная стоимость этой самой «никакой» мебели. – Проходи... – Глеб подтолкнул меня в сторону огромной кухни. – Сейчас поедим, – поставил он в известность. Я уселась на диван-канапе, разглядывая кухонный гарнитур. Интересно, его выбирала Лия или Голованов лично? Сам прикручивал полочки для стоящих рядком специй или жена вызывала мастера? А на диване, на котором я сидела прямо сейчас, Глеб занимался сексом с Лией? А на столе? На подоконнике?.. Боже, кому нужен был этот мазохизм? Зачем я согласилась сюда приехать? Следующий шаг – попросить хоум-видео с их участием. Резко подскочив, я двинулась в сторону ванной. – Куда?! – окликнул меня Голованов, словно мы на плацу, он офицер, а я бестолковый новобранец. – Руки мыть, – естественно, огрызнулась я. В ванной комнате немного отдышалась. Спокойно… я ведь не за тем, чтобы нервничать приехала к Голованову, а удовлетворить любопытство. В голове продолжало рефреном крутиться Нютино: «Не такое прощают и продолжают жить».