​  ​  ​  ‌  ​  ‌  ‌‍ Глава 14. Глеб Глеб перевернулся на бок, протянул руку к телефону, валяющемуся на полу, в кармане джинсов, пошарил рукой во тьме, обнаружил искомое, подсветил экран. Четыре утра. Шторы плотно занавешены, окно закрыто. Неудивительно, что в комнате темно. Лёг на спину, скосил взгляд вбок. Рядом закопошилась Цыпа, закинула на него ногу, уткнулась лицом в шею, пробурчав что-то невнятное. Он пытался рассмотреть лицо, но видел лишь очертания, всклокоченные волосы, слышал лёгкое дыхание, перемежающиеся с сопением. И что теперь делать? Цыпа, конечно, не восемнадцатилетняя девчонка, решившая, что получить друга старшего брата в качестве тренажёра для оттачивания женских премудростей – идея года, но это-то всё и усложняло. Не устоял. Не удержался. С ума сошёл. Сознание взорвалось, разлетелось на миллиарды похотливых частиц, приведших его несколько часов назад на порог детской комнаты Ирины, несмотря на то, что разум бил тревогу, вопил, как банши, останавливал от идиотического поступка. Одно дело – переспать с Цыплаковой-младшей в отеле, гостинице, на диком пляже, на собственном семейном ложе, в конце концов, другое – вот так, на виду у удивлённой публики в лице её семьи. Нет, ясно, что жениться его никто не заставит, но по-человечески, поступок смердит за три версты, и Глеб это отлично понимал. Неделю назад он не слишком-то надеялся на благосклонность Иры, когда пригласил к себе, действовал наудачу. Откажет? Глеб точно переживёт очередной облом от Цыпы, даже не удивится. Согласится? Возьмёт, что даст. Нехитрая философия, которая не подвела. На жалкую долю секунды, стоя у плиты, где разносился запах свежего розмарина, почудилось, что между ними возможно большее, чем короткая интрижка. Показалось, что Ирина, от макушки с густыми волосами, до кончиков крошечных мизинцев на ногах – создана для него. Рост, объёмы, изгибы, тепло, запах – все, что являлось Цыпой, идеально соединялось с ним. Они, как пазлы, создавали единую картинку. Ладонь в его руке, тело рядом с ним, мягкие губы, пахнущие сладостью и пудрой, накрытые жадным ртом. Ложилось безупречно, словно создано специально под него, как рубашка, сшитая по индивидуальным меркам. Благо, мгновенно пришёл в себя, вспомнил, что уже однажды чувствовал то же самое, и чем всё едва не закончилось. Дальше действовал на автомате, мужских инстинктах, понимании женской природы. Со знанием дела раскручивал на близость, отдавая себе отчёт в происходящем, не получив желаемое – не расстроился. Всё будет, не в этот раз, значит, в следующий. На следующий день началась свистопляска с проверкой, хоть все наперёд проплатил, подмазал в нужных кабинетах. Стоило немалых усилий подтянуться к системе обязательного медицинского страхования – огромный геморрой, пришлось увеличивать штат административных работников, чтобы успевали с бумажной волокитой, – но и доход совсем другой. К финансовому скачку прилагалась головная боль в виде толп недовольных пациентов, не понимающих, как именно работает махина российского здравоохранения, зато любящих жаловаться по поводу и без оного. На одну из таких жалоб, бессмысленную и беспощадную, отреагировали соответствующие органы. Серьёзные санкции не грозили, но кошелёк Голованова истощался на глазах, с той же скоростью росла лояльность проверяющих. Целую неделю клиники вдоль побережья стояли на ушах, центральный филиал лихорадило, владелец носился от места к месту, умасливая, договариваясь, пуская в ход все возможные связи, растрачивая нервы, деньги на откровенную ерунду. С теми же затратами можно было открыть несколько ФАПов, которые облегчат нагрузку на центральную районную больницу, решая местечковые проблемы с давлением старушек и детскими соплями на местах. Присутствие Лии в городе не добавляло радости. Почти бывшая жена не уставала названивать, верила куриным мозгом, что произошедшее возможно отмотать назад, притвориться, что не было ничего. Волосатая задница между ног собственной жены Глебу почудилась? Причудливая галлюцинация! Позвонил Колек, зазывал в гости, впервые Глеб отмазывался, чтобы не ехать к Цыплаку. Покажется идиотизмом, но не хотел видеть Цыпу, вернее, одним полушарием мозга желал, и не только видеть, другим – послать бы её куда подальше. Переспать он с ней хотел, готов был половину мира швырнуть к её ногам за такую возможность, в то же время отчётливо понимал, насколько глубоким анусом закончится короткая – а другой быть не могло, – интрижка. Злой рок заставил перезвонить Цыплаку, услышать ноющее всхлипывание Иры, в итоге сорваться с места, примчаться, как Дон Кихот Ламанчский, готовый сражаться с ветряной мельницей или драконом, во имя Дульсинеи Тобосской, в случае Голованова, Цыплаковой Ирины – Цыпы. Поначалу предательски сжалось сердце. Ревущая в отчаянии Цыпа всегда заставляла Глеба чувствовать вину, неважно, плакала она из-за двойки за сочинение, мороженого или глупых девчачьих переживаний, хотелось одного – утешить, спасти, защитить. Странноватый аналог материнского инстинкта, не иначе. Сейчас он прочувствовал боль Ирины до самой печени. Сострадание пробило по позвоночнику, скрутило дыхание в тугой комок. Кому, как не Глебу понимать, что чувствует человек, которому наставили рога. Можно слыть самой циничной тварью на свете, но измена всё равно ударит, выбьет почву из-под ног. Спустя несколько месяцев он смотрел на поступок Лии отрешённо, где-то понимал его, иногда оправдывал, но первые мгновения оглушающего неверия, опустошения, помноженного на взрывающуюся в голове боль – запомнил навсегда. Это покажется странным, а в свете произошедшего и вовсе глупым, но Глеб не изменял Лие. С первого до последнего дня брака он был верен жене. На женщин смотрел, мысленно отмечал красавиц, скользил похотливым взглядом по стройным телам, благо работа в женском коллективе предоставляла выбор, однако любую инициативу со стороны излишне активных дам пресекал на корню, себе же не позволял мысли о большем, чем дежурный комплимент. Во-первых, как бы по-идиотски не звучало, узы Гименея много значили для Голованова. Брак – не пустой звук, не формальность, которую можно проигнорировать, сжимая крепкую грудь проходной девицы. Во-вторых, не заводила мысль о плещущемся в крови адреналине, повышении серотонина за счёт сомнительной цели – связь с левой, ничего не значащей бабой. В-третьих, не хотелось проблем. Нормальная, с зачатками порядочности женщина под женатого не ляжет, а от ушлой девицы стоит ожидать любого подвоха – трезвона по всему побережью, шантажа, беременности. Глеб не видел ни одной причины, чтобы вляпываться в адюльтер. Впоследствии пожалел. Роль рогоносца становилась ещё омерзительней от мысли, что он-то не изменял, играл в никому не нужное благородство. При этом в глубине души был уверен: начни он сначала, чужие койки – не его история. В случае второго брака – тем более. А семью он хотел… Нормальную, не срань, которая вышла у него с Лией. Ирина влипла в субстанцию под названием «неверность». Смотреть на слезы Цыпы становилось невыносимо, хотелось примитивно набить морду мужику, который заставил плакать женщину, чьих слез Глеб не выносил. Повезло, что почти сразу она взяла себя в руки. Зыркнула на Глеба, нервно поджала губы, будто это лично он наставил ей рога, потому в ближайшее время его ждёт казнь через повешение с расстрелом и четвертованием, и перестала разводить сырость. Глеб подумал, что Ирина успокоилась, помирилась парнем – последняя мысль мелочно не нравилась Глебу, но всяко радовала сильнее, чем слезы, только не тут-то было. Его отчитали, как малолетку, сопляка, ничего не смыслившего в жизни, отношениях, женщинах. После отповеди хотелось ржать в голос. Измена? Что Ира называла изменой? Сел рядом, закинул руку на плечо, уставившись в объектив? В целом-то, Глеб был согласен с формулировкой Цыпы. В бытность своего брака он следил за взглядами, рукам, запихивал похотливые мысли глубоко в зад, чтобы не давать повода для злословья, не позволять себе соблазниться – он не железный, не святоша, бабы же порой попадались настолько сочные, что только держись, – и не дать повода для разборок жене. Только Цыпе ли заламывать руки? Какого черта она орёт, как пришибленный каипора, обвиняя во всех грехах его – Голованова? Та, которая неделю назад едва не отдалась ему, на все готовенькая, лишь потому, что Глебу захотелось увидеть, как она подходит к точке невозврата. Полюбоваться на незабываемое зрелище – Ирина в любовном экстазе. После, ясное дело, мозги начали возвращаться на место, она подхватилась, заметалась, понеслась, лепеча про Вадима, которому благополучно нарастила рога. На долю секунды Глебу показалось, он взорвётся от злости. Достаточно с него кордебалета по имени Цыплакова Ирина, хватит. Баста! Цыпа в прошлом была лицемерной маленькой дрянью, сейчас стала большой. Выросла! А потом… Потом его понесло, как утлое судёнышко из тетрадного листа вешними водами. Заплаканные глаза, покрасневший кончик носа, злобный, как у разъярённой кошки, взгляд. Округлая, соблазнительная мягкость груди, талия, настолько тонкая, что казалось – можно обхватить ладонью, крутой изгиб бёдер, стройные ноги – точёная фигура, идеального среднего росточка. Боже, неужели Цыпу создала природа, та же самая, что его самого и остальное человечество?! Передёрнуло от желания остаться с ней во всех смыслах. В горе и в радости, богатстве и бедности, ПМС и послеродовой депрессии. Спустя долгие минуты пришлось вернуться за стол, игнорировать недовольные взгляды Колька, понимая – серьёзного разговора не избежать. Как? Какого черта? Почему сейчас, а не семь лет назад, когда беседа, вплоть до мордобоя, была оправдана всем, от ситуации до возраста Цыпы. Ирина ковырялась в тарелке, изображая независимость. Лариса Павловна и Василий поглядывали на дочь, неумело пряча жалость, желание придушить неведомого парня из Иркутска, посмевшего обидеть их ребёнка. Нюта носилась между столом, детьми, ненаглядным. Колек скрипел зубами, давая Нютка, будь благословлена эта святая женщина, засобиралась на боковую, всучив Алёшку мужу. На возражения выразительно шипела, требовала внимания к семье, не позволила вставить и слово. Старшие Цыпалковы отправились спать, предварительно пообещав Ирине, что всё наладится. Глеб остался сидеть с угрюмо молчавшей Цыпой, смотревшей на тени от фруктовых деревьев как на вражеских оккупантов. – Иуда, – прошипела Цыпа, испепеляя взглядом Глеба. – Иуда Искариотский – один из двенадцати апостолов Иисуса, предавший его. Не вижу связи, – развёл руками Глеб. – Ничего удивительного, что не видишь! – взвизгнула Ирина и рванула в сторону дома, через несколько секунд скрылась за входной дверью. Голованову нужно было встать, подойти к калитке, открыть, выйти, проследив, чтобы сработала защёлка. Вызвать такси, уехать домой, снять по дороге девку лёгкого поведения, отыметь в ближайшем отеле. Подобного опыта он не имел, всю жизнь брезговал. После отъезда Лии целибат, естественно, не соблюдал. Знакомился, с пользой для тела проводил время, предпочитая чистоплотных, без заскоков женщин, заинтересованных в нечастых, ни к чему не обязывающих встречах, насколько это возможно при уровне известности «каждая собака в лицо». Пожалуй, стоило начать обращаться к профессионалкам своего дела. Любая грелка лучше, чем та, которую он хотел до сведённой челюсти, каменного паха. Он встал, вот только пошёл не к калитке, а в дом к Цыплаковым, расположение которого знал, как свои пять пальцев. Колек с семьёй занимал гостиную, смежную с крошечной спальней на первом этаже, от входной двери «зал» отделял крошечный тамбур, уставленный обувью. Родители Цыплака спали на втором этаже, в торце дома, с видом на весь «гостиничный комплекс». Комнатка Цыпы была в самом конце длинного коридора, выходя окнами на беседку для семейных трапез и разговоров. Благодаря именно такому расположению Ира имела доступ ко всем мало-мальски значимым тайнам Цыплака, сама же оставалась вне подозрений – то, что происходило в дальней комнате, оставалось под надёжным покровом тайны. – Ириш? – спросил Глеб, тихонько открывая дверь. – Спишь? – Чего тебе? – подскочила Ира на кровати, но говорила при этом шёпотом, не привлекая внимания родных. – Да так, – неопределённо ответил Глеб. Снял футболку через голову, сделал несколько шагов в сторону кровати, где восседала Цыпа, сомкнув руки на груди и буравя его взглядом. – Теперь ты спокойно можешь изменять Вадику, твоя совесть может крепко спать. – Вадиму. – Тем более. Утром Глеб таращился в тёмный потолок, вспоминая прошедшую ночь. Не устоял. Не удержался. Сошёл с ума. И что теперь? Скатился с кровати, в темноте нашарил джинсы, натянул, футболку заткнул за пояс, выбрался сначала в коридор, потом на свежий воздух. Вдохнул полной грудью. Удивительно, словно не дышал все эти годы, не чувствовал запахов. А вот же, пахнет. Разносится прохладный аромат моря, геспериса, маттиолы, перезревших фруктов, сладости пудры, оставшейся на его теле. – Что скажешь? – услышал Глеб голос Колька, не сомневался, что так и произойдёт. – Что я должен сказать? – вздохнул в ответ. Действительно, что? Что у него крышу сносит от Иры? Что одного взгляда хватает, чтобы налиться железобетонным желанием, похотью, а второго – чтобы понять, что спать с Цыпой – самая паршивая идея, которая только может прийти в его отупевшую башку? Что правильней, чтобы вторая мысль приходила первой, а желания не появлялось совсем. – Голованов, сам виноват, – отчеканил Колек и тут же врезал по лицу. Глеб заранее знал, что так будет, и ждал удара, не сопротивляясь, лишь позволил себе отклониться, чтобы задело вскользь, обошлось без синяков на половину морды. – Больно? – вздыхала Нюта, бросая на благоверного уничтожающие взгляды, придерживая у лица Глеба пакет с пельменями. Она появилась сразу за Кольком, не дала разыграться драме, заставила обоих закрыть рот и объявить перемирие, пока не проснулись дети, иначе она за себя не ручается. Глава 15. Ирина