– Значит, так, – в тон ему ответил Глеб. – Сейчас девчата забирают устриц, шампанское, идут домой, а мы едем в ближайший кабак, говорим там, как мужик с мужиком. – Нет, нет, нет… – залепетала Нюта, схватившись в объёмный бицепс мужа. – Нет! – Нют, отстань, – отдёрнул руку жены Коля, со всей возможной злостью смотря на друга детства. – Никуда ты не пойдёшь! – Нюта встала между мужем и Глебом, всем своим видом показывая, что сдвинется с этого места только вперёд ногами. Невысокого роста, как сейчас принято говорить «приятной полноты», с взлохмаченным высоким хвостом – неизменная причёска, чтобы не мешала бесконечно готовить и носиться за детьми, – между двух здоровенных мужиков она казалась крошечной. В то же время любому становилось понятно, что с места Нюта не сдвинется. Не разрешит и пальцем тронуть мужа, а мужу не позволит попасть под статью. Будет драться, царапаться, кусаться за свою семью даже с бестолковым главой этой самой семьи. – Клянусь, ничего с твоим мужиком не случится, – мягко проговорил Глеб, нагибаясь под рост Нюты. – Обещаю, – повторил он. – Нют, ну ты чего? Мы просто поговорим, выпьем, к одиннадцати верну твоего благоверного. – Всё нормально, – словно очнулся Коля, посмотрел на жену. Взгляд мгновенно смягчился, он улыбнулся, обнял Нюту, поцеловал в макушку, а потом в губы. – Обещаю, все будет хорошо. Правда. В одиннадцать буду дома. – Ладно, – пришлось отступить Нюте. Нам выдали три бутылки шампанского, устриц, хранящихся в контейнере со льдом, сели в машину и тут же уехали, видимо, пока жена боевого офицера не очухалась и не бросилась наперерез автомобилю. Три бутылки были нами выпиты за вечер. Мама осуждающе поглядывала на меня и невестку, но стоически держала своё мнение при себе, папа время от времени подходил и напоминал, что лучшая закуска к шампанскому – хороший кусок мяса, курицы или рыбы, но точно не «эти ваши слизни». Мы же накачивались, заедая «слизнями» тревогу. Дёрнул черт Голованова притащиться ко мне в спальню на глазах брата! Утерпеть не мог? Женской ласки захотелось? Ручной режим не для венценосных, самоуверенных наглецов? Бесспорно, я могла выставить его из своей постели, подумать о последствиях, проявить сознательность, только не стала. А вот он – должен был. В одиннадцать вечера сверкнули фары у ворот, громыхнули две двери на подъехавшей машине, открылась калитка, во дворе появились спокойные, почти трезвые друганы детства. Быстрое сканирование внешнего вида показал, что драки не было. Два весёлых гуся добродушно улыбались, глядя на нас с Нютой. – Алкаш, – сияя, проговорил Коля, садясь с Нютой. – Много ты съела этой гадости? – он показал на раскиданные по столу ракушки. – Знаешь, что говорят про действие устриц на организм? – пролепетала Нюта. Кажется, папа был прав, закусывать надо было хорошим куском мяса, а не «слизнями». – О-о-о, – задумчиво протянул Коля, подхватил Нюту на руки, словно она ничего не весила, и направился уверенной походкой в сторону летней кухни. – Там коморка свободна же? – уточнил он у обеспокоенной мамы, имея в виду небольшое помещение с отдельным входом, которое время от времени сдавалось. – Я присмотрю за мальчиками, – кивнула мама, по умолчанию давая возможность уединиться семье сына. – Глебушка, – очнулась она, вспомнив, что разнесчастный, почти двухметровый владелец частных клиник уже десять минут у неё во дворе, а его не накормили, не напоили, в печь не посадили. – Кушать будешь? – Спасибо, тёть Ларис, я сыт, – улыбнулся Глеб, расшаркиваясь. – Ой, чем там в ваших ресторанах кормят, – всплеснула руками мама. – Мужчина домашней едой питаться должен. И Ириша пусть поест! Мы с отцом поужинали, а эти только устриц твоих ели, как бы не подурнело, как Нюте. – Действительно, – скрывая усмешку, ответил Глеб. – Я бы бульона сейчас поел, хоть из кубиков, – сказал Глеб. – Зачем из кубиков? – всполошилась мама. – Есть у меня, куриный, ароматный, вот только доварила, красавицам завтра ой, как пригодится, – стрельнула в меня красноречивым взглядом. Глеб ел бульон, мама смотрела на него, умильно улыбаясь, я допивала оставшееся шампанское, думая об одном – уйдёт сегодня Глеб или останется. Уйдёт или останется? Уйдёт или… – У меня день рождения на следующей неделе, – вдруг сказал Глеб, обращаясь к моему папе. – Приходите с Ларисой Павловной. В «Шафран», в пятницу, – сообщил он название ресторана, которое ничего мне не сказало. – Спасибо, Глеб, – откликнулся папа. – В пятницу у нас постояльцы новые заезжают, сам понимаешь, бизнес, – крякнул. – Ты же Николая уже пригласил? – встряла мама. – Мы лучше с ребятишками посидим. – А ты придёшь? – обратился Глеб ко мне. – Как просить будешь, – равнодушно пожала плечами я. Просить Голованов Глеб умел. Почти до самого утра. Под разными углами, чередуя ритмичность, амплитуду, позиции, поражая возможностями и фантазией. Глава 16. Глеб Поговорить с Кольком было необходимо. Край, как нужно. Глеб никогда не отчитывался о своей личной жизни. Последний раз он ставил в известность общественность, а именно отца, о собственном любовном интересе лет эдак в пятнадцать и когда собирался делать предложение Лии – здесь сыграла роль прагматичность. Отец в юридических вопросах человек опытный, практический совет лишним не будет. Пригодился. Ситуация вышла из-под контроля, пришло время открыть карты перед семьёй Цыпы в лице ее старшего брата. Глеб чувствовал себя гадалкой в цыганском обличье – нужно было мухлевать, скрывать карты, заниматься подлогом. Можно, конечно, рубануть правду матку Кольку, только кому это надо? Ире точно не нужно, чтобы родные узнали её истинное лицо. Глебу тем более. Устроит старший брат разбор полётов младшей, подключится отец – наедут со всей мощью боевых офицеров на девчонку. Что от этого выиграет Глеб? Ни-че-го. Самому Кольку? Тоже вряд ли. Пришлось импровизировать, фильтровать слова, выкручиваться, как пойманному с поличным воришке. Ни правда Глеба, ни правда Ирины – если она существует, – никому не нужна. А какая она, правда Голованова Глеба? Он хорошо запомнил день, когда всё началось для него, и намного хуже тот, когда всё закончилось. Лопнуло оборвавшейся струной, ударило по нервным окончаниям, едва не вынудив капитулировать. В то утро медленно катил по полусонному на фоне рассвета посёлку, удивляясь про себя количеству разгуливающей молодёжи в вечерних нарядах – совсем некурортный дресс-код. Откуда они взялись в таком количестве? Курортный сезон, тьма приезжих, только в основном пенсионеры и родители с маленькими детьми. Прыщавые подростки, едва ступившие на порог зрелости, предпочитали отдыхать в соседнем городе, поближе к человеческим развлечениям. Ответ вынырнул на дорогу, едва не свалившись под колеса машины Глеба. Долговязый парень с красной ленточкой «выпускник» поперёк некогда белой рубашки. Точно! Конец июня – пора экзаменов и выпускных балов. Глеб чудом успел затормозить, выглянул в окно, чтобы как следуют покрыть матом бывшего школьника. И вдруг рядом с хлыщем нарисовалась Ирина Цыплакова. Сначала он её не узнал. Перед машиной стояла шикарная красотка в длинном платье с разрезом по самое не балуй и открытым декольте. Она оглядывала местность, словно попала на пыльную дорогу прямо с бала в императорском дворце. – Цыпа? – Глеб уставился на младшую сестру Цыплака. Цыпа становилась настоящей красавицей, Глеб это отлично видел, но упорно игнорировал, хоть мог дать в залог все зубы, что Ира делала всё, чтобы он заметил её многочисленные прелести. Уже не один месяц она появлялась перед ним в нарядах на грани приличия. Вроде ничего особенного, лето, курорт, половина встречных бредёт с пляжа в трусах, но Глеба всё равно брала оторопь. Делала всё возможное и невозможное, чтобы обратить на себя его внимание. То заявится к его тётке, якобы по архиважным делам одетая в шортики до середины попы, скорее открывающие, чем скрывающие упругие загорелые ягодицы, и топик, который держался лишь на паре тесёмочек – дунь, плюнь, и грудь без бюстгальтера выпрыгнет из-под клочка ткани. То, встретив его на улице, напросится в бассейн. Приходила ровно тогда, когда Глеб точно останавливался у тётки – в то лето он занимался открытием клиник, одна из которых планировалась именно в посёлке, поэтому практически жил у Галины. То принималась прогуливаться около дома, где он жил, как назло – прямо под его окнами. И ведь не обвинишь в коварном умысле. Напротив жила её задушевная подружка Катька – мелкая, вертлявая, востроглазая. Позже появился приятель, как сказала сама Цыпа: «Мой парень», давая понять, что с тощим, долговязым, патлатым носителем прыщей на лбу у неё всё серьёзно, как в армии Северной Кореи. А то устраивала пип-шоу с этим самым парнем под окнами Глеба. Будь проклят тот идиот, который еще при царствовании Царя Гороха установил там лавочку. Дом Галины находился вдали от миграционных троп отдыхающих. Улица больше походила на деревенскую идиллию из советских фильмов, чем на курорт, с той лишь разницей, что за невысокими заборами стояли не хаты-пятистенки с резными ставнями, а добротные, кирпичные дома с навесами и тенистыми беседками, увитыми виноградом. Глеб тогда едва не лопнул, то ли от того, что коза Цыплакова мешала спать своими театральными вздохами и лепетом с придыханием: «Руслик, ты такой шикарный…», то ли от того, что творилось в это время в его воображении. Руслик, Руслик, черти его дери! Глебу-то что прикажите делать? Слушать, как хренов Руслик почти лишает невинности младшую сестру Цыплака? Через два часа бесцельных попыток уснуть Глеб вышел на улицу, наорал на влюблённую парочку, пригрозил семью египетскими казнями, схватил Цыпу за руку, оттащил сначала во двор, а потом отвёз домой, отчего-то избегая на неё смотреть. В машине он отчитал Ирину за непристойное поведение, попрание девичьей чести, наплёл чего-то высокопарного, во что ни на секунду не поверил сам. Не забыл прочитать нудную лекцию о важности предохранения, средствах контрацепции и, конечно, о потенциальном вреде подросткового секса, беременности, последствиях. На что Цыпа с непроницаемым лицом ответила, что она в курсе, как избежать неприятностей, и вообще – это не его ума дело. Не его ума – Глеб был полностью согласен, вот только его постоянно, неустанно ставили в известность, что Цыпа – выросла. Не только она, но и отдельные части её потрясающего тела тоже. В ход шло всё, от фривольной одежды, откровенных намёков, от которых у Глеба шевелились не только волосы на голове, но и то, что значительно южнее, до пирогов в исполнении Ирины. К тому времени, когда он встретил Цыпу в ночь после выпускного, в дурной голове нет-нет, а появлялся план по соблазнению младшей сестры Цыплака. – Подвезти домой? – уставился Глеб на нетрезвую парочку после выпускного. – К Руслику, если только, – пропела Цыпа. – Идти далеко, а я обещала, – пояснила она многозначительно, будто Глеб не знал, где живёт её ухажёр. Руслик в это время выпучил глаза сначала на подругу, потом на Глеба, довольно закивал, давая понять, что он несказанно рад открывающимся перспективам. – Мама с папой разрешили? – посмотрел Глеб на Цыпу. Черт! В кого такая красавица уродилась у Цыплаковых? Просто берет мужское нутро, выворачивает наизнанку, встряхивает, заставляет весь организм находиться в полной боевой готовности. Вытаскивает наружу сокровенные, скрытые на тысячу замков от себя самого желания, заставляет вспоминать то, что вспоминать совсем не хочется. Как однажды, не выдержав напора, целовал Цыпу под сенью пицундских сосен, давая себе обещание, что только один раз, единственный, за которым ничего не последует. Что может связывать мужчину, живущего не первый год с одной-единственной женщиной, и девицу, которая дорвалась до свободы, как наркоман до дозы. Не видящую берегов, выпячивающую зашкаливающую сексапильность направо и налево? Как дурел от вкуса губ – отдающих карамелью, инжиром, пудрой, манким, как первобытный грех, соблазном. Всем, к чему тянуло, как осу в сироп, где он увязал, задыхался. Мчался, как мотылёк на свет, не думая о неминуемой гибели. И как почувствовал податливое тело в своих руках, прижатое к его разгорячённому, как паровой котёл, телу. Ни с чем не сравнимое, безумное ощущение – держать в объятиях Ирину, целовать, вдыхать тихие стоны, чувствовать ответную дрожь в её теле. Конечно, тогда он сдержался, не продвинулся ни на шаг. Всего лишь поцелуй. Не первый у неё. Не последний у него. Поцелуй, взорвавший его мир, разнёсший в клочки самообладание, которым Глеб по праву гордился. Без малого семь лет быть верным одной женщине, не смотреть ни налево, ни направо, придерживаться убеждений, вколоченных в детстве, в семье родителей. Всего лишь один поцелуй, едва не отправивший в ад всю предыдущую жизнь. Один поцелуй и едва не сломанная жизнь. – Я взрослая, – ожидаемо ответила Цыпа. Взрослая, а если кто-то сомневался, мог заглянуть в зону декольте. Посмотреть, где кончается разрез, который прятался в складках подола, увидеть какого фасона и цвета трусы. Последнее для особо непонятливых, сомневающихся в половой зрелости объекта. – Садись, взрослая, – фыркнул Глеб, потом наблюдал, как Ира устраивается в салоне, на переднем сидении, Руслику досталось место на заднем. – Будешь? Щедрый ухажёрчик – целевая аудитория рекламы средств от подростковых прыщей – протянул Цыпе банку с джин-тоником. – Нет, – отозвалась Цыпа, сморщилась, демонстрируя отвращение, и пояснила с видом утомлённой светской львицы: – Шампанского бы выпила. – Нету, закончилось, – пробурчал Руслик, отхлебнул пойла из банки, вдруг вспомнил о приличиях, предложил отпить водителю. – Не пью и тебе не советую, – отозвался Глеб.