– Я должна сделать видео для кинокружка, – продолжала Сэралинн. – Мне кажется, нам стоит снять собственный ужастик. Скажем, у тебя на чердаке, Нейт. Со всякими твоими жуткими масками… Нейт проглотил кусок чизбургера. По его подбородку стекал мясной сок. Я стерла его бумажной салфеткой. – Звучит прикольно, – сказал Нейт. – А сценарий у тебя есть? – Парочка задумок имеется, – ответила Сэралинн. – Но если б ты разрешил мне взять маски и реквизит… круто бы получилось. – Как насчет кино про вампиров? – предложил Айзек. – Мой кузен работает в медицинской лаборатории. Кровяку ведрами таскать можно. – Думаю, нужно что-нибудь посложнее, – возразила Сэралинн. – Что-нибудь на тему сверхъестественного. – Без кровищи все равно никуда, – упорствовал Айзек. Нейт повернулся ко мне: – Хочешь поучаствовать, Лиза? Я пожала плечами: – Конечно. Почему бы и нет? Но вы же меня знаете. Я с ужастиков не прусь. Ну, не понимаю я их. Что приятного в том, чтобы пугаться? Нейт вздохнул: – Ты безнадежна. – Все любят пугаться, – заявила Сэралинн. – Это заложено в человеческой природе. – Значит, я не человек, – сказала я. – Я всегда считала ужастики полной чушью. Нейт сжал мою руку: – Я покажу тебе пару фильмов, которые изменят твое мнение. – Сейчас ты услышишь кое-что действительно страшное, – сказала я. – Я улизнула из дома без разрешения. Мне нельзя тут находиться. Сэралинн положила чизбургер. – Тебе что, пришлось уходить тайком? Вечер же пятницы. Почему твои предки не хотят тебя отпускать? – Потому что с придурью оба, – буркнула я. – Мне сейчас положено сидеть в комнате и строчить благодарности всем, кто прислал подарки на мои шестнадцать лет. Можно подумать, до завтра это не подождет. Будто я им ребенок. Айзек вытащил из своего чизбургера огурчик и отправил в рот. – Вот бы мои родаки так ко мне относились, – пробубнил он. – Это почему? – спросила я. – Они будто не в курсе, что я вообще существую. Никто не скажет: «Куда собрался, Айзек?» или: «Что поделываешь? Как житуха?». Все, что их заботит, – это успехи в гольфе да приятели по загородному клубу. – Везет же некоторым, – сказала я. – А мне мои продыху не дают. Подняла глаза на дверь ресторана… и вскрикнула: – Ну вот, видали? 3 В дверях стоял мой отец, из-под его расстегнутой синей толстовки виднелась футболка с эмблемой «Кливлендских Индейцев». Его взлохмаченные каштановые волосы торчали непослушными вихрами. Взгляд его обшаривал зал, пока наконец не остановился на мне. Тяжелым шагом отец прошествовал мимо стайки девушек за столиком, держа курс на нашу кабинку. – Пап, ты что здесь делаешь?! На мой возглас повернулось несколько голов. Папа был высок и хорош собой: рыжевато-каштановые волосы, голубые глаза. Мама говорила, что формой скул и суровым профилем он напоминает Клинта Иствуда в молодости. Я скорее пошла в маму. Ее родители приехали из Дании. Мы обе светловолосые, белокожие, высокие и стройные. Не дойдя до кабинки несколько метров, отец остановился, сжимая кулаки. Не подумайте, он не был буйный, просто всегда так делал на нервной почве. Его щеки пылали от гнева. – Лиза, ты обещала сидеть дома, – сказал папа, не сводя с меня голубых глаз. Думаю, он даже не заметил, что со мной еще кто-то есть. У меня заколотилось сердце. Пожалуйста, только не позорь меня перед новыми друзьями… – Пошли, – скомандовал отец, махнув рукой. – Мама с Морти ждут в машине. Мне хотелось завопить. Но я заставила себя отвечать спокойно: – Я вернусь домой потом, папа. Он покачал головой: – Нет, сейчас. Я показала на свою тарелку: – Я чизбургер не доела. – Здравствуйте, мистер Брукс, – вмешался Нейт. – Я могу подвезти Лизу домой, когда мы поедим. Папа наконец отвернулся от меня. – Спасибо, конечно, Нейт, но мы хотим, чтобы она вернулась домой сейчас. – Он перевел взгляд на Сэралинн и Айзека. – Извините, что прервал ваше застолье. Он вдруг заметно смутился. Будто понял, что хватил через край. Он не был тираном, мой папа. Обычно он вел себя вполне нормально. Я решила, что лучше пойду с ним, пока не поднялась буча. Что ни говори, а я и впрямь улизнула тайком. Но вообще-то я давно в состоянии сама решать, когда встречаться с друзьями. Разве эти благодарственные открытки не подождут денек-другой? Чертыхаясь себе под нос, я протиснулась мимо Нейта и выбралась из кабинки. На отца я старалась вообще не смотреть. – Куртку хоть взяла? – спросил он. – На улице ветер. – Ты еще будешь указывать мне, что носить? Я помахала друзьям на прощание. Они бросали на меня сочувственные взгляды. Видать, решили, что мой папочка с приветом, раз отправился за мной в ресторан. В бешенстве я пронеслась мимо отца и выбежала на улицу. Вечер действительно выдался холодный и ветреный. Как будто на дворе стоял март, а не апрель. А я была в топике с длинными рукавами и короткой юбке поверх черных колготок. Ветер отбросил назад мои волосы. Я нашла наш «камри», припаркованный на углу возле обочины, подбежала к нему и влезла на заднее сиденье. При виде меня Морти отчаянно завилял хвостом и запыхтел как припадочный. Он наскочил на меня и принялся яростно умывать мое лицо языком. – Морти, лежать! Отвали! – крикнула я, смеясь. Лицо противно защипало: язык у него как наждачка. – Фу! Морти! Оставь меня в покое! Морти – здоровый белый пес, наполовину овчарка. Родители подарили мне его на день рождения. Куда мы, туда и он. Он считает себя маленьким щеночком. Вечно прыгает на меня и слюнявит мне лицо языком. Наконец я отпихнула его и вытерла щеки рукавом. – Я тобой очень разочарована, – обронила сидевшая впереди мама. – Подумаешь, – буркнула я, чувствуя, что закипаю. Живот налился тяжестью. Увязаться за мной в ресторан – это беспардонное вторжение в мою личную жизнь. – Мне уже не восемь лет. – Ну так и веди себя соответственно, – сказала мама, даже не соизволив обернуться. Она всегда разговаривает очень мягко. И никогда не закатывает сцен. Это у меня характерец будь здоров. Папа сел за руль и отъехал от тротуара. Он так больше и не проронил ни слова. Взвизгнув шинами, наша машина свернула на Парк-драйв и покатила к дому. Мы живем на Виллидж-роуд, в полумиле от салона, где мама работает парикмахером. – Сбавь скорость, Джимми, – попросила мама. – Не учи меня водить, – огрызнулся отец. Теперь уже мы все друг друга облаивали. А я еще и виновата?