«Одумайся, это просто туалетная вода его. Других подпаивают, таблетками подкармливают, а он тебе нос этим запудрил, оно и сбило с толку, напомнило былое. Это как чесотка: если не трогать — пройдет. Не трогай». Не думаю ни одной из вышеперечисленных мыслей. Просто до одурения, до признаков удушья втягиваю в себя его резкий, терпкий, кисловатый почти запах — а он уже во мне, двигается старательно и поначалу осторожно, прячет взгляд в моей ключице — а меня заводит. Я влажная до чертиков и раскрытая до необъятных размеров. Заводят его руки, держащие меня под вспотевшими ложбинками с «той стороны» коленок, заводит его задница, ездящая между моих ног, словно качели, заводит взгляд его тот, там, в моей ключице. Которого не вижу. Заводит его шепот: «Кати... Кати... о да... о, детка... скучал...» Детка?.. Это ж надо — я и от него удостоилась звания «детки». Звучит только иначе, чем когда меня так называл Рик. Теперь, когда я больше не «женщина для брака», я стала «деткой для траха». А, по херу. Мне по херу, и я не в накладе. — Скуча-ал... Скучал? Я не скучала. Я вообще о нем забыла. Сейчас, сегодня я вижу его в первый раз. Я вижу его, чувствую в себе его родной-знакомый-незнакомый член, как в первый раз, потому что это — в первый раз. Он незнакомец. И у меня сейчас «горячий секс с незнакомцем». С недавних пор я в этом спец и «ныряй в неизвестность» — мое кредо. Миха чувствует, как меня прет от траха с ним. Не может не чувствовать. Забавно, если для него это «как тогда», этакое «дежа вю» — для меня-то нет. Но я упиваюсь удовольствием, как, возможно, его узаконенная с ним не упивается — иначе какого хрена ему от меня понадобилось? Я глажу его волосы, вжимаю в себя его лицо, толкаю его к себе между ног за твердокаменную задницу, которая от моих прикосновений сжимается в восторге. Мой отрыв придает ему уверенности в том, что он делает, и что только что, возможно, было делать немного неловко, вот он и шептался с моей ключицей. Он отрывается от ключицы, выходит из меня — и через секунду я вскрикиваю от радостно-изумленного кайфа: он решил пошептаться с ней. Он лезет языком в меня, и от его рта, что теперь у меня между ног, во мне одна за другой раскрываются дверцы в воздушное пространство. Начинаю стонать от наслаждения. Да это все трюк такой был, уловка, чтобы не сразу в глаза мне глядеть. Он струхнул в начале и только теперь решается поднять на меня взгляд, подняться вновь ко мне, поцеловать. Он опять во мне, и он делает это, глядя мне в глаза с нежной улыбкой. Раньше смотрел ли так когда-нибудь на меня во время секса? Не припомню. Улыбаюсь в ответ ему обольстительно и лукаво — пусть покайфует. Пусть чувствует себя сексуальным, жарким любовником. Пусть останется доволен собой — мне не жалко. Он — это не он. Все сожжено, забыто, вытравлено напрочь. Поэтому мне хорошо сейчас. Но то хорошее, что было с ним, с той его версией, которой для меня нет больше — отчего не вознаградить его теперь за это, не сказать «спасибо еще раз»? Спасибо за все... Нет, не было во мне в помине никакого «спасиба». Но если ему хочется, чтоб было, пусть будет для него. Мне все равно. Я просто... я... о-о-о... да-а-а... кончаю сейчас... Лови, дарю. Дарю оргазм — ему или себе, или просто так — раздариваю пространству. Миха, вероятно, подустал. Подустал сдерживаться — я чувствую. Но мой оргазм под мои довольные смешки ему, как крылья — пегасу. Конь. Он радостно улыбается мне и с усердием принимается скакать во мне — пусть скачет. Припоминаю, как меня порой выбешивали его псевдо-марафоны: «А я такой крутой самец, я — энерджайзер, и я могу дарить моей жене по десять оргазмов за ночь, и по хрену, что ноги у нее затекли, ей спать уже давно охота, да и у меня член то и дело падает от любовного истощения — но мы его поднимем, что ж мы, лохи?..» Припоминаю — и даю ему еще. Сейчас не до затекших ног, я все еще влажная и мне хочется еще, а ему можется. Он лезет раздевать меня, а я — его. Срываем друг с друга одежду, валимся на диван. Гулять так гулять. Время летит незаметно, а он все трахает меня. Кончаю еще раз, вновь его окрыляя. Я вижу, что он «успокоился» и чувствует себя как дома. Правильно. Миха, забудь ты, наконец, что было. Кто знает, отчего все было. Все стерлось. Мы только что реально круто провели время. Проводим до сих пор — кайфуй, пока проводим. Будь, наконец-то, мужиком — задумал изменить, так изменяй по полной. Прими это, как должное, как то, чем оно все это время было: улетный трах. Рано или поздно ему надо выплеснуться, и он порывается спросить: — Ты... — Да. Давай, — киваю я ему, и он толкается, стиснув зубы, закрыв глаза, подталкиваемый блаженной уверенностью, что у меня — спираль, таблетки или что там еще. Да и надо не дать упасть энтузиазму, а то ведь даже он — не перпетуум мобиле. Так что Миха благоразумно делает, пока не остыл запал. — Ум-м-м... ох-х-х... — то ли мычит, то ли стонет он, кончая-вплескиваясь, а я безмолвно наблюдаю за искажением на его вымотавшемся лице, чувствую в себе его липкую, чужую сперму, а на себе — его холодный пот, от которого и мне становится холодно. Потом он ложится рядом со мной. Мгновение — да, было одно мгновение: перед тем, как лечь, он двинулся ко мне на миллиметр — поцеловать, прижать к себе или что там те незнакомые, чужие люди, которые уже не мы, когда-то делали друг с другом после секса. «Лежали». Но Миха научился чувствовать меня. Лучше позже, чем никогда. А может, он и раньше мог, да просто я не придавала этому значения: слишком сконцентрирована была на нем — не на себе. Не помню. Сейчас он смотрит на меня и «видит» меня. Что-то во мне стормаживает его движение мне навстречу, и тогда он просто ложится рядом и смотрит в потолок. — У тебя тут пахнет куревом, — замечает он внезапно, повернув ко мне голову. Взгляд его остается на мне, глаза пытаются проникнуть в мои, как его член только что проникал в меня. Я пожимаю плечами и ничего не говорю в ответ. Мне холодно и вскоре я встаю и одеваюсь. Миха тоже. Он вымотался со мной, но он спортсмен и быстро приходит в норму. Он разрядился со мной, в меня. Снял с себя напряжение, а в меня вылил. — Плохо квартиры эти выветриваются... после старых жильцов... — замечает Миха задумчиво, выглядывая в окно. Теперь я даже и плечами не пожимаю, да он и не смотрит на меня. Краем разума отмечаю, что он прав насчет запаха курева — сейчас я заметила не сразу, но готова поспорить, что вчера этого запаха не было. Значит... Губы мои кривятся в усмешке. Истсайдская, мать ее, Галерея. Что там ящик с его шмотками — стоит ли еще у себя в углу?.. Надо будет посмотреть. Или не надо... Миха — деятельная натура, а прилив сил, полученный в награду за выплеск, его еще подхлестывает. Пока не напоминаю ему, что нам пора расходиться — быть может, не понадобится напоминать. Смотрю на часы и с благодарной радостью слышу, что ему звонят. За разговором он уходит. Быть может, опасается, что сейчас мне тоже позвонят, придется решать, кто может говорить, а кто не может. А я, как-никак, хозяйка этой хаты. Мы с ним не прощаемся даже жестами, как если бы не знали, стоит ли махать друг другу на прощанье. *** Глоссарик на ГЛАВУ ВОСЕМНАДЦАТУЮ Назад в нормальное Истсайдская галерея или Ист Сайд Гэлери — East Side Gallery, постоянная художественная галерея под открытым небом в Берлине, в районе Фридрихсхайн, представляющая собой самый большой сохранившийся участок Берлинской стены *** Дорогие мои! Здорово, что вы заглянули в "Бесконечную"! История Кати и Рика продолжается, и вторая часть называется "Не обещай". Добавляйте в библиотеку, чтобы не пропустить новые главы! Глава девятнадцатая выйдет уже через полчаса! Кто еще не читал — бежим в часть первую под названием "Чужие"! ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Аргентина — От тебя пахнет... Так, Рози, а ну-ка, удиви меня... — ...сексуальным успокоением. Сахарок верна себе: говорит «успокоением», а не «удовлетворением», потому что именно это она и имела в виду. Потому что так оно и есть. Эх, Рози — настолько в точку, что не удивляет. Таращусь на нее с деланным недоумением: — Как это? И главное: что, такое и на следующий день не выветривается? Можно подумать, это Миха курит. — Ты мне скажи, как это. А что еще интереснее — с кем это, мхм? Как хорошо, что мне хронически «пора» и как хорошо, что я никогда не гнушалась отмазываться этим. — Так я его знаю? — ковыряет Рози (фиг ее спровадишь). Если б только я могла сказать «нет». Пытаюсь вспомнить, знает ли Рози Миху только понаслышке или даже видела разок-другой. Хотя вчера, во мне — то был «новый» Миха, а нового я ведь и сама не знаю. Реакция Рози на мое молчание закономерна и в какой-то мере правильна — она замечает, покачивая головой: