— Мгм. Кажется, понял. — А новый проект если делать захочу? — Захочешь, — улыбаюсь, — сделаешь. Забавно, если он в этом деле на меня рассчитывал. Совсем уж забавно получается дальше: мы что-то едим и даже пьем, о чем-то говорим, а в его взгляде то и дело проскваживает оторопь. Он барабанит пальцами по столу, как давеча барабанил о свою ногу, когда пришлось «познакомить» меня с Ниной. При этом он явно загоняется над чем-то, и это «что-то» раздражает его. Как если бы он не так себе все это представлял и теперь недоволен. Как если бы ожидал другого, а, может, опасался. К сожалению, медленно, но верно в меня закрадывается ощущение некой наигранности, а с ним и мутная, густая меланхолия. Или это просто туман сгустился над городом. — Слушай, — собирается он с силами, — ты как вообще? Ну, сама?.. Сама — в смысле «одна»? Да нормально. Или сама — в смысле, не сильно ли мне сейчас плохо? Не буду ли расстраиваться, рыдать, там. Истерику закатывать. Только что все было в норме, думаю, зачем спрашивает? Доконать, что ли, хочет? Нет вроде. В тумане ни черта не видно. Совсем как у меня в мозгах. Но тут услужливой противотуманкой включается воспоминание, включает и мое лицо. Я улыбаюсь и нарочито равнодушно говорю ему: — Норм. Все это проходили уже. Истерить не будем. Мне плевать, верит он или нет, как мне плевать, если ему не плевать. Но если не поверил, значит, считает, что я страдаю и отчаянно вру? Ну, нет. Решаю уточнить, добавив «иллюстраций» и сдобрив самоиронией: — Хватило мне всех этих разбеганий с Михой и того, что потом было. — Да? — тихо спрашивает он. — А что, так херово было? — Ну — херово, — усмехаюсь. — Да слушай, фигня одна. Из окошка прыгать собиралась, — говорю улыбаясь, специально так, чтобы он не понял, всерьез я или — поржать черным юморком. – Себе дороже — опять лезть на карниз... стоять, как потерпевшая, вниз смотреть... рассуждать, как все херово и как близко избавление — один только шаг. Как манит бездна. Он понимает, интересно, что я не шучу? Что это не фантазии, к коим не обнаруживала доселе склонности, а воспоминания? Наверно, понимает. Иллюстрирую красочней: — Убеждать себя, что я, конечно, далека от этого... но как же просто... — выдерживаю эффектную паузу: отпиваю глоток вина и не сразу глотаю, как будто собираюсь прополоскать во рту, — ...и даже загражденьице такое есть, чтобы никто не упал. Но тогда можно просто взять стул, стать на него — и загражденьице не помеха. Да-да, все это — я. Тогда и было. В тумане ни черта не видно, но воспоминания ясны, как со «вчера». В Берлине хватает высоток, но тогда мне не пришлось никуда лезть — достаточно было приехать на работу, в Буда-Хауз. И поставить стул. Стулья-то какие неудобные... все офисные, крутящиеся... Насчет бездны тоже не соврала — так и было. Это сейчас смешно вспомнить — тогда смеяться не хотелось, потому что не моглось. Ничего не моглось — настолько ужасающе простым казался этот шаг. И не держало ничто. Ни изнутри, ни снаружи. Лишь несколько тревожила мысль о маме. Мама... да, разве, только мама. И Эрни, обалдуй этот... Или ему по барабану... вздохнет и забудет... Но мама? Нет, маму жалко... Но какое все это земное, а сейчас манит к воздушному... а по воздуху летают. Пусть полет этот тоже окончится землей, но я этого уже не почувствую. Пятно такое останется некрасивое, большое, но его я не увижу. Этим я с ним не делюсь — подумает, совсем рехнулась. Да как же он не понимает, насколько теперь все по-иному? Я не о том, что поумнела — это, кстати, не факт. Осознание бесполезности и несоответствия проблемы и ее (не-)решения настало еще тогда. А ведь я тогда ребенка потеряла. Теперь же вообще проблемы нет. Туман, а бездны в нем не видно. А сигать неведомо куда, пусть даже в полном отчаянии — увольте. Не по-моему это как-то. Если честно, я бы и тогда не прыгнула, а там еще вдобавок пришла Рози. Ворвалась в те глючные рассуждения и схватила меня за локоть. Каким образом эта чумовая девка нарисовалась там тогда, для меня до сих пор остается загадкой. Но я ведь говорила — у нее нюх на определенные вещи, и она тогда вцепилась мне в локоть. Помню, как вонзились мне в кожу ее длиннющие когти с красным маникюром. Она прилагала максимум усилий — а вдруг я буйная, вдруг вырываться стану. Пёрла меня куда-то в туалет. Был бы там рядом душ — она бы меня под него засунула, окатила бы... Пёрла и приговаривала сквозь зубы: «Не дури... не дури... дура... вот ты дура... Да ты ни хера еще не испытала... Ты думаешь, это больно?.. Это страшно?.. Забей... Прикинь — ну родила бы от этого ублюдка... и на хер тебе это надо... Ты молодая, здоровая... Все впереди еще...» Я хорошо помню, даже сейчас ощущаю то мое чувство «в ответ» на ее увещевания. Те клокочущие, душащие, сухие рыдания у меня в горле: и что ты, соплячка, знаешь... и что... и что... и что может быть хуже?.. Вслух не сказала, но подумала, а она предвосхитила этот мой вопрос: «А этого нюхни: сама. Сама в восемь лет. В пустой квартире, месяцами. Мать хер ее знает где шляется... за тысячи кэ-мэ... Ни телефона, ни хера... Никак не связаться. Думаешь, думаешь всякое... Мать деньги зарабатывает хер ее знает, чем, а ты сидишь. Сидишь одна. Ты евро-сирота. Я евро-сирота. Такое нюхала?.. Я нюхала. Больше не хочу. Всегда бывает хуже. И хуже. И хуже. Еще раз тебя поймаю... еще раз поймаю тебя... — поняла?..» Мы, кажется, рыдали с ней на пару, еще при этом хохотали, как две ненормальные дебилки. Кончилось тем, что мы с Рози в тот вечер жутко нахерячились, я даже и не помню, где и как. Уверена, она еще и попыталась бы свести меня с каким-нибудь утешителем в ту ночь, но не стала. Ведь у меня же не только драма расставания случилась, но и другая драма, а тут черт его знает, что поможет... Все это я вспоминаю, глядя в окошко Сферы с загадочной полуулыбкой на лице. Надеюсь, полуулыбка эта придает выражению моего лица не истеричности, а невозмутимости. Ведь я же вообще-то успокоить его хочу. Да. Я не садюга, но мне все-таки отрадно наблюдать, как мои глючные воспоминания сдирают его противнючую, наигранную робость, совсем как когда по куску сдирают обои. И вот из-под обоев на меня пристально, но прохладно поглядывает прежний звероватый Рик. То-то же. «Вознаграждаю» его за это: — Да не-е... Сейчас не тот случай. И тихо усмехаюсь на прощанье. *** Глоссарик евро-сироты — определение, применямое по отношению к целому поколению несовершеннолетних детей в Румынии, оставленных или даже брошенных родителями, в том числе, уехавшими на заработки за границу, и поэтому вынужденных выживать самостоятельно ГЛАВА СОРОКОВАЯ и ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ Удаляющаяся с бала Кажется, лето прошло. Чувствую, как под ладонью на перилах собирается холодок. В Берлине это замечаешь по утрам еще задолго до той поры, когда природа — плевать на коронавирус — начинает, один за другим, устраивать золотые балы в парках и скверах. Сейчас еще зелено, днем даже жарко, но по утрам по дороге на метро уже пронизывает дикий холод. Тогда-то окончательно и бесповоротно понимаешь: «пока» маечкам. У нас почти так же: наша фирма подобно природе чихает на корону. У меня за спиной еще пока пустое конфи-фойе, за ним, тоже где-то на этом этаже — спортзал и раздевалки. Мой взгляд погружен в дымчато-желтое затишье перед стремительностью и неумолимостью, с которыми под резкий перепад температуры обрушатся на город сентябрьские сумерки. Стою у нас на конференц-этаже, потягиваю не знаю какой по счету «последний» шампус. Наблюдаю, как там, внизу на вечереющем Ку‘Дамме собирается народ, просачивается внутрь через «карусель» на входе. Пришедших многовато, поболее скромной пропускной способности «карусели». Она тужится и еле справляется, бедная. Зачем только они одновременно ломанули внутрь?.. Но это не все, на улице все прибывают и прибывают новые. Если надумаешь потихоньку свалить, то черта с два пройдешь там незамеченной. Хорошо, что из этого здания мне известен не один выход наружу. У нас легализованнный, специально разрешенный корпоратив с клиентами. Франк и его команда — среди них, конечно, а я решила, что не пойду. Но если хочешь что-то делать или не делать, зачем об этом всем трезвонить? Черт дернул меня ляпнуть неосторожно при начальстве, мол, мне очень нужно быть в одном — другом совсем — месте в определенное время. А Мартин, как все, приписывает мне успешное завершение эфэмовского проекта, одного «из». Напрасно я толкала ему, что не нужно мне тут быть, потому как Франка и его команду я вижу даже чаще, чем его, шефа. Что где мы с ними только уже не бывали. Бесполезно — Мартин придумал прямо у нас на этаже устроить уютный, приватненький аперитив в такое время, чтоб у меня уж точно получилось. И радовался, как ребенок, заручившись подтверждением Франка, что тот «ради встречи с Кати» что угодно закэнселить готов. Всех своих на уши поставить, только бы лично оказать мне честь. Такая вот, блин, подстава... э-э-э... уважуха. И не расскажешь никому, каких усилий стоит мне не кинуть Мартина и Франка и вообще — всех на хер. Не улизнуть от них через один из вышеупомянутых выходов. — Конфет, да ладно тебе, — утешает меня Рози. — Зато вон, как тебя ценят. И наши, и ихние. Я прям горжусь тобой, — притягивает она меня за шею, чтобы чмокнуть в щеку. — Ну хватит, конфет, зачем ты так... Это Рози о том, что высокенький бокальчик на тонкой ножке у меня в руках уже не первый, и, кажется, не второй. — Мгм... ладно, — соглашаюсь, опорожняя бокал — не пропадать же добру. — Ой-й... Икать бы не начать. Так, вон Франк нарисовался. А с ним его свита. — Зато у меня подружка теперь новая появилась, — цежу сквозь зубы. — Пошли познакомлю, — и, прежде чем Рози успевает что-либо ответить, чуть ли не насильно тащу ее к Нине. Я решила, что мне, на самом деле, не стоит прятаться, а следует поскорее отмучиться. Кроме того, нападение — лучшая оборона. От чего бы то ни было. Нина, вся бежевая и красивенькая, очень рада меня видеть и рада познакомиться с Рози. Она дружелюбно пеняет мне, что мы же хотели забить «стрелу» между девочками и после двух минут разговора норовит присовокупить к «девочкам» и Рози. Очевидно, ей, Нине не привыкать, что все вокруг сражены ее милым бежевым обаянием, как внешним, так и внутренним. Похоже, Рози — единственная, кого ей не удается охмурить своей пиарщической харизмой. Еще, кроме Рози, никто не в курсе о том, что у нас тут встреча бывших любовников, и «он» пришел с новой. Ручаюсь, немало кто принялся бы дегустировать сложившуюся пикантную ситуацию на манер скандального сериала. Только насчет Рози я могу не опасаться — мне одной видно, что она на самом деле обо всем этом думает. Ей ведь известно немножко больше, чем всем остальным и ей известен Рик. Рик? Да, там еще и Рик. Честно, я настолько взбудоражена, до того накрутила себя в его отсутствие, что его присутствие уже мало что меняет. Воображаю, что в меру часто и в меру внимательно смотрю в его сторону, уделяю ему столько же внимания, сколько и Нине, Франку и другим их сотрудникам. Короче, впахиваю на этом проклятом вечере до разлома черепной коробки. Долбаный, долбаный бизнес девелопмент. Через полчаса ментально устаю, как лошадь, и, как если бы лошади могли ментально уставать. Кто их знает.