— Вероника, — поздоровался бог. — Здравствуй, Кайрадж. Настроения общаться с ним не было, но он наверняка по делу, так что я осталась сидеть, лишь оперлась рукой на стол рядом с чашкой в ожидании его слов. — Опять скорбишь. Я помогу. Отвлеку. Я нашел цель. Уничтожь эхо, и я довершу начатое. Нанесу удар по Гхаттоту и расскажу правила, чтобы ты могла стать богом. Ого, так цель близка. Ближе, чем мне казалось. Скоро все кончится. Я вздохнула: — И где же он? — Укажу, когда будете готовы. Помни, люди не убьют эхо. Он силен. Только ты сможешь. Либо найди больше людей. Не несколько десятков, а несколько тысяч. Петр не нужен. Не боец. — Ясно… Кайрадж, спасибо тебе. За все. — Не понимаю. Сделка — понятно. Благодарность — непонятно. Ого, да он все человеческие чувства пытается понять, но не может. Он понимает то, что логично по его мнению, а чувства ему непонятны. Он все меряет сделками? Но тогда что он подразумевал, когда говорил о дружбе между нами? Неужели он и дружбу рассматривает как вид сделки? Удивительно. — Знаешь, ты принес мне особое знание, о вариуме. За это я помогу тебе понять, что такое чувства. На самом деле это не сложно, просто наблюдай за людьми. А если что-то будет непонятно, можешь задавать вопросы, и я отвечу. — Согласен. Его фигура растворилась, а мир снова посветлел. Я вздохнула, машинально взяла чашку со стола и поднесла к губам, но обнаружила, что та пуста. Я меланхолично покрутила ее в пальцах, поставила обратно на блюдце. Ищу себе кого-то, о ком можно заботиться. Вот теперь за бога взялась. Это вызвало у меня нервный смешок, и я хмыкнула. Сейчас я казалась себе маленькой потерянной девочкой. Я запустила пальцы в волосы и встряхнула их. Нельзя раскисать. Скоро будет дело. А ведь кроме этого дела, у меня не осталось ничего, но оно ведет меня. Оно не дает мне сложить руки. Кажется, теперь я понимаю Влада. Не понимала раньше, но понимаю сейчас. Одиночество можно заглушить желанием спасти мир, спасти людей. Вот только… у него ведь всегда была я. Почему он ощущал себя одиноким? Непонятно… Да и стоит ли вообще об этом думать? Он мне никто и, похоже, никогда кем-то и не был… И тут я вспомнила: Мысли, — говорил Кайрадж. И он прав, я должна понять почему. Даже если эта информация мне не пригодится, надо мыслить, чтобы развиваться. Я нервно постучала ноготками по столу. Почему же Влад ощущал себя одиноким, если у него всегда была я? Ну что ж, для начала, помню, я вообще-то была против. Он сделал это со мной против воли, и потом… Стыдился? Сожалел? Раскаивался? Звучит как бред, но если вспомнить его поведение, это похоже на правду. А значит я для него — вечное напоминание об ошибке. Ведь до этого он и правда любил меня, свою сестру. А потом он оступился, и получил чудовище в моем лице. Сумасшедшее чудовище, которое нужно укротить и держать на коротком поводке. А значит, он никогда не любил меня. Только жалел… От этой мысли стало больно. Так больно, словно я снова стала источником для темных сил брата. Только теперь не тело, а душа. Я ведь любила его. Правда любила. Даже после того, как он меня изнасиловал, я ненавидела его, но и любила тоже. Поэтому не бросила. Пыталась заботиться о нем. Верила, что он справится со своей тьмой. И я потеряла веру только теперь, когда решилась покинуть его… Но минуточку, что-то не сходится. Я резко встала, осененная догадкой. В голове снова мелькнула боль. Влад ведь справился со своей тьмой. Он справился за эти десять лет. Именно поэтому я смогла уйти. Он не смог удержать меня потому, что справился. Это я осталась прежней, а он изменился. Он больше не такой, каким был, он стал… нормальным? А значит я… осталась сумасшедшей. Зараженной черной кровью. Не сумевшей справиться с тьмой внутри. И это я все время тянула его во тьму, а не он меня… От этой мысли захотелось пойти и убить себя. Вот так просто. Пойти и… да мало ли способов умереть? В самом деле, здесь Влад тоже прав, бороться за жизнь незачем. Ни единой причины. Стать богом? Спасти людей? Да зачем? Кому это нужно? Пошло оно все к дьяволу. Оказывается, за этими размышлениями я уже покинула заведение и шла по улице. Шла в сторону дома Петра. Зачем я иду туда? По привычке, наверное. На душе было глухо и пусто. Я зашла, переобулась, прошла до своей комнаты, сбросила всю одежду и легла спать. Просто спать. Хотелось не просыпаться никогда, и сон сморил меня так быстро, будто я очень устала. Снились кошмары. Я спала, словно в полубреду, не имея возможности ни проснуться, ни уснуть более глубоким сном. Отражение в зеркале. Синие глаза во тьме. Я знаю, что будет дальше, и не хочу этого. Но мою душу обвивает черное щупальце. Я кричу, сопротивляюсь. Тщетно. Тьма окутывает, не позволяя говорить. Я барахтаюсь, пытаясь выбраться. Она душит меня. Тьма вцепилась мне в горло, словно пальцы. Я не могу дышать. Страшно. Но мне почти все равно. Почти — потому что инстинкт выживания заставляет меня все еще сражаться за жизнь. Бороться с тем, чего я даже не вижу. Тьма обхватила меня поверх рук, сковывая движения, и я застонала, сопротивляясь из последних сил. — Ника!.. Проснись! Да проснись же ты! — хлесткая пощечина привела меня в чувство. Я вдохнула воздух так, словно только что чуть не утонула. Но не успела даже сообразить, что происходит, как меня, обнаженную, обхватили поверх рук и обняли. — Все хорошо, солнце, — Михаил сидел на коленях на кровати передо мной и прижимал к себе, грубая ткань его одежды очень хорошо ощущалась кожей. — Не переживай, все уже хорошо. Хочешь молока с медом? О боже, эти родные слова… Буря эмоций буквально сметала мой разум. Я молчала, пытаясь справиться с собой, потому что к горлу снова подступил комок. Я не могла даже пошевелиться. И он неверно понял меня, прижал к себе крепче, стал говорить тише: — Не прогоняй меня, Ника. Не можешь видеть меня таким — убей, и я останусь с тобой как призрак. Только не прогоняй. Я не могу без тебя. Думал, что смогу, но ошибался. Его подбородок лежал у меня на плече у основания шеи. Я не видела его лица, лишь слышала слова, отзывающиеся его дыханием около уха, но мне было и не надо. Это был он, Михаил. Не знаю, что нашло на меня, когда я поднимала на него нож. Хотя почему же, если подумать, то знаю. Тьма безумия. Я глубоко вдохнула, чтобы не разреветься, хватит уже слез за эти дни. Он все еще сидел, крепко сжимая меня. Молчал. А я через его плечо смотрела на окно. Оттуда выглядывали первые лучи восходящего солнца, как будто это он, Михаил, принес с собой свет дня. В их свете колебались пылинки. Стояла тишина, и лишь синхронное частое дыхание двух людей в одной комнате нарушало ее. — Ника… — тихо произнес он. — Сделай хоть что-нибудь. Либо убей, либо обними. А ведь и правда, он буквально излучал напряжение в ожидании моего ответа, и я ощущала это, несмотря на то, что он агент первой волны. А это значит, что эмоция очень сильна. Мелькнула мысль, что прежний он не стал бы выражать свои мысли в такой ультимативной форме, а просто ждал бы, но… все мы стали другими. И нам не дано вернуться. — Я люблю тебя, Михаил, — мои ладони легли ему на спину поверх жилетки. Он глубоко и немного судорожно вздохнул, напряжение отпускало его. Его щетина проехалась мне по нежной коже у основания шеи, а затем там оказались его губы. — Ника… — его горячее дыхание и эти знакомые интонации нарастающего возбуждения обожгли мне шею. Так знакомо. Так привычно. Приятно и тепло. Он всегда заботился обо мне по-своему. Не так, как Влад, совсем иначе. И я люблю его. Кем бы он ни был. Он — мой Михаил. Я прикрыла глаза и улыбка тронула мои губы. Его поцелуи поднялись вверх по шее, а зубы прикусили ухо. Я плавно повернула голову, открывая больший доступ к шее. Его пальцы проскользили по моей прямой спине, словно он пытался прижать меня к себе еще ближе, затем соскользнули вниз к бедрам. Ласковые прикосновения к коже… как же давно я ощущала это последний раз. Влад обычно бывал груб и резок, и я отвыкла от таких нежных касаний. Я буквально таяла под его ладонями. Из моей груди сам собой вырвался тихий стон удовольствия. — Я почти забыла твои прикосновения… — прошептала я. — Пожалуйста, напомни мне. Я сделаю ради этого все, только скажи. Он вздохнул, и его губы теплым дыханием скользнули к моему уху: — Ника, солнце, не надо. Я не он и совершил ошибку, пытаясь им стать. Я просто подарю тебе все, что захочешь. Мы так давно не были вместе, что ты забыла, как это бывает не с ним, я напомню. Его губы ласковыми касаниями процеловали линию от подбородка до моих губ, а я не смела открыть глаза, словно сказка кончится, если я это сделаю. — Я не требую от тебя подчиняться, — продолжал он между поцелуями. — Не требую ничего. Просто хочу видеть тебя счастливой, это принесет удовольствие и мне. Его поцелуи сместились от подбородка ниже по шее, а пальцы легли мне под затылок, подушечками закопавшись в волосы, и я с удовольствием последовала предложению и откинула голову назад в его ладонь. — Я хочу снова слышать твой смех. Видеть, как пляшет счастье и озорство в твоих глазах. Хочу возродить те искры света, которые почти угасли. Я ногтями вцепилась в его рубашку, потянула на себя. Он понял мою молчаливую просьбу. Михаил хорошо меня знал: я не любила быть без одежды, когда он одет. И он отстранился, взялся за рубашку и жилетку, и одним быстрым движением стянул это все с себя, отбросил в сторону, оставшись сидеть с обнаженным торсом и в мятых штанах, которые, впрочем, ничуть его не портили. Он снова потянулся ко мне, но я за запяться прижала его ладони к его же коленям. Сама же откинулась назад, разглядывая его. Он сидел на кровати на согнутых коленях, расставив их в стороны и сведя пятки вместе. Ладони смирно лежали на ногах, как я и положила, но глаза смотрели на меня с жадностью, а в его эмоциях сражались похоть, жажда оберегать и защищать и ликование оттого, что я не оттолкнула его, что он может снова быть со мной, и поверх этого накладывалась тревога, не оттолкну ли я его снова прямо сейчас. Его новое тело ничуть не хуже предыдущего, да и очень на него похоже. Подтянутый, высокий, более худой, чем Влад, но это его не портило, скорее наоборот. Волосы небрежно торчат во все стороны, но в этом есть что-то милое, с его прической и в старом теле всегда творились странные вещи, он всегда выглядел как будто немного растрепанным. — Снимай, — я кивнула на штаны, — и садись назад. — Решила меня помучить? — улыбнулся он, но просьбу выполнил. Однако вместо того, чтобы вернуться в прежнее положение передо мной, он схватил сдвинутое в сторону одеяло и мерцнул. Я не успела ничего сообразить, как он уже набросил его на меня, быстро закутал и, повалив на кровать, начал расцеловывать мне все лицо. — Требую… по поцелую… за каждый день… без тебя… — говорил он между поцелуями. Его возня меня щекотала и смешила, с одной стороны немного сбивая желание, но с другой вызывая целый ворох воспоминаний. Мы почти всегда занимались с ним сексом со смехом, как будто несерьезно, но на самом деле просто получая дополнительный позитив. Вот и сейчас я с предвкушением ожидала продолжения. Ожидала, когда же я ухвачусь и за его нотку возбуждения, впитаю и отдамся на ее милость, полностью растворяясь в этом чувстве, подхватывая его, разделяя с ним. Полная противоположность Влада. И мне не хочется кусаться и царапаться в исступлении. Мне хочется смеяться и дарить радость и тепло, делить с ним счастье и удовольствие. И я засмеялась искренне и беззаботно. Его зубы тут же прихватили меня за нижнюю губу. — Наконец-то ты смеешься, — произнес он с улыбкой и жадно впился в мои губы. Я чуть не захлебнулась его поцелуем и отстранилась, чтобы хохотнуть, распираемая удовольствием. Жажда жизни вернулась. В душе воцарилось веселое радостное счастье. Я жадно впилась в его губы, высвободила из одеяла руки и вцепилась пальцам в его плечи, прогулялась до волос, схватилась за них, прочертила ногтями дорожку по его шее к лопаткам. — Михаил, я хочу тебя, — я продолжила его целовать, прижимая к себе. Он перекатился, усаживая меня сверху себе на живот, и я оперлась ладонями на его торс, слегка пошевелила пальцами, наслаждаясь прикосновениями, и улыбнулась, внимательно его разглядывая. — А ты меня хочешь? — Конечно нет, — хмыкнул он, хотя его достоинство, касающееся моей задницы, недвусмысленно намекало об обратном. — Ого, да ты еще и врун, — я тоже хмыкнула и склонилась к нему, пальцами коснувшись сосков, но тут же убрав. Легкие возбуждающие прикосновения — частый атрибут наших постельных игр. Его руки уже скользили по моим ногам и бедрам, а глаза неотрывно смотрели на меня. — Я и забыл, как люблю твои ножки, — с улыбкой произнес Михаил, продолжая поглаживать. — Я тоже забыла, как ты их любишь, — я усмехнулась и ноготком мягко царапнула его по кончику носа. — А кто в этом виноват, а? Кто тебя просил умирать? Я такого приказа не давала. — Сегодня в тебе проснулась любительница покомандовать? — уточнил он. — Самую малость, — улыбка не желала уходить с моего лица. Он приподнялся, опираясь на одну ладонь, а вторая придержала меня за спину, когда его губы обхватили мою грудь, лаская ее. Я откинула голову назад, прикрывая глаза от удовольствия, а пальцы мои сами скользнули ему в волосы. Рассветные лучи освещали комнату, не оставляя в ней темных мест. Давно забытые, воспоминания внезапно полезли в голову, будто только что им дали зеленый свет. То же поведение, но не та мягкость волос под пальцами. Однако губы на моей груди, пальцы на моей спине — прикосновения все те же, знакомые настолько, что от этого больно. Я задышала чаще от смеси эмоций возбуждения и воспоминаний как хороших, так и плохих. Я думала, что никогда больше не увижу его. Никогда не смогу ощутить, как он обнимает и целует меня. Сама не знаю, как я тогда смогла это пережить. И я любила его. Всегда любила, и люблю до сих пор. И сейчас как никогда ясно я осознала важную вещь. С тех пор, как он вернулся, я все время боялась поверить в это, потому что если бы это внезапно оказалась неправдой, я не смогла бы пережить осознание его смерти во второй раз. Помню, что мне всегда твердил брат: лучше любить и потерять, чем не любить вовсе. Я никогда не соглашалась с ним, потому что терять слишком больно. Но сейчас мне было так хорошо, что я сдалась. Я приняла тот факт, что Михаил жив. Он снова со мной. Мой любимый Михаил. Только мой, и всегда им будет. Светлая сторона моей жизни. И я позволила себе сложить оружие. Я просто хочу любить и быть любимой. И он любит меня. И хочет меня. Его возбуждение витало в воздухе, сводя меня с ума. Я не смеялась, но на душе было тепло. Я постанывала от приятных прикосновений и его ласк. Сама не знаю, когда я успела оказаться на животе. Его губы целовали мои плечи, спину, шею. Он что-то шептал мне, не знаю что именно, а вот в его эмоциях была любовь и страсть. В отличие от Влада, он всегда разгорался медленно, но и так же медленно потухал. И меня он каким-то чудом умел зажигать тоже медленно. Его пальцы держали меня за бедра, и он покусывал кожу, которая стала очень чувствительной и буквально ныла от каждого касания, жаждя еще. Это не было мощной волной, сметающей все и быстро уходящей, как случалось с Владом. Это медленно нарастающая буря. — Я скучал, — его шепот горячим дыханием опалил мое ухо. — Так сильно, как только может тот, кто осознает, что никогда больше не коснется того, что видит, как бы сильно он ни хотел. Он обхватил меня ладонями за пояс, с наслаждением провел по коже, вызвав у меня очередной вздох, а затем прижался к моей спине всем обнаженным телом. — Тянешь, как всегда, — произнесла я мурлыкающим, но недовольным тоном. — Непередаваемое удовольствие, — шепнул он мне, и его пальцы скользнули, убирая прядь моих волос за ухо. Я перевернулась в его руках и осталась лежать лицом к нему, вытянув руки над головой. Он опустил взгляд на мое тело. Возбуждение захлестнуло его окончательно и он, вздохнув почти со стоном, будто пытался сопротивляться и не мог, опустился губами к моей груди, обхватив сосок губами. Его пальцы скользнули по моему телу, остановившись между ног ровно там, где мне и хотелось. И он стал ласкать меня, заставляя стонать и извиваться под ним. Все это действовало на него как изрядная доля афродизиака, порождая эмоции, которые в свою очередь влияли на меня точно так же, заставляя стонать от наслаждения еще громче. Такой приятный замкнутый круг. И мне хотелось большего, но он медлил, и я каждый раз в такие моменты ненавидела его за это. Не хочу останавливаться, не хочу говорить и думать. Просто сделай это, черт тебя дери. И Михаил словно догадался. А может просто знал меня слишком хорошо. Он на несколько секунд оставил мою грудь в покое, а затем я ощутила, как он входит в меня. Медленно, будто растягивает удовольствие. Совсем не так, как Влад, который чаще всего делал это резко и сильно. Михаил как будто хотел, чтобы я ощутила его в полной мере и запомнила каждую секунду происходящего. И у него получалось. Какое-то изощренное удовольствие было в том, чтобы делать это медленно. Не хуже и не лучше, чем с Владом. Просто иначе. Мы оба тихо стонали почти в унисон, и казалось, он будет входить в меня вечно. Эти долгие секунды, растянувшиеся в часы, кончились, и Михаил замер во мне, а я обняла его за шею, прильнув всем телом, тяжело дыша и пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями: как своими, так и его. Он во мне. Наконец-то. Привычно приятно. Одна его ладонь придерживала меня за спину, второй он опирался на кровать. В голове было приятно-мутно, словно я находилась под воздействием наркотиков. — Я люблю тебя, Ника… Солнце мое… — шептал он мне с тяжелым дыханием, а его рука скользила мне по щеке и подбородку. — Я не оставлю тебя… Ты никогда не будешь одна… Ты думаешь, что сильная, но я знаю, что одна ты не выживешь. Просто не захочешь выживать. Он стал медленно покрывать поцелуями мое лицо. Ладони ласково гладили меня по спине, плечам. Он начал двигаться во мне, и стало не до разговоров. Комнату наполнили мои стоны, которые он быстро заглушил поцелуем. Меня захлестнуло удовольствие такое сильное, что казалось, оно разорвет меня на части. Сладкая страсть. Его ускоряющиеся движения. Пляска наших с ним эмоций. Его влажная кожа под пальцами. Агония удовольствия, которую я выразила в своем последнем стоне, вместе с Михаилом получая столь долгожданную разрядку. А после я с удовольствием обмякла в его руках. Он улегся рядом со мной и, повернув меня на бок, крепко прижал к себе — одной ладонью за талию, а второй за затылок — уткнул мой нос себе в шею. И я с удовольствием снова прикрыла глаза, вжимаясь в него всем телом. Умиротворение. Вот чего мне всегда не хватало рядом с братом. Он словно опасный зверь, который хоть и спрятал клыки, в любой момент мог перегрызть глотку. А Михаил — не менее опасный, но все-таки мой домашний зверь, который никогда не поднимет на меня лапу, а скорее уж отгрызет ее себе. И мне было так хорошо и спокойно с ним рядом, что я сама не поняла, в какой момент уснула. Стук в дверь разбудил меня, заставив вздрогнуть. Михаил крепче прижал меня к себе: — Чш-ш-ш, все хорошо, Ника, — негромко произнес он, помолчал секунду, а затем уточнил. — Мне уйти? Не хочешь, чтобы меня видели? — А я думала, это был сон, — я улыбнулась. — Побоялась, что стоит мне проснуться, и тебя не окажется рядом. — Глупая, — он улыбнулся и коснулся моих губ своими. Стук повторился, и вместе с ним послышался голос Петра: