Fallulah — Give Us A Little Love Егор. Когда тебя со всей силы ударяют бейсбольной битой по спине — это как минимум неприятно. Я, человек, привыкший к постоянным избиениям на ринге, который всю жизнь только и делал, что получал от противников удары по лицу, рукам и корпусу, искренне негодую, как вообще можно использовать грязные приёмчики и нападать со спины. В принципе, возмущаться мне было некогда. Всё происходило слишком быстро, чтобы соображать над своими поступками. Прежде чем боль пронзила область лопатки, я увидел Матвея, падающего на землю, и в тайне порадовался, что удар прилетел мне не в затылок. Я уже валялся на земле и не мог подняться, поэтому машинально сгруппировал тело, чтобы избежать серьёзных травм. Сквозь блок я видел друга и думал о том, что нужно помочь ему. Когда тебе прилетает удар монтировкой в голову — это гораздо хуже, чем пара пинков в лицо и сломанный нос. Я думал лишь о том, чтобы не отключиться, потому что если я потеряю сознание, то не смогу защитить ни Соню, ни Матвея. Мне нужно было выбрать момент, перехватить биту ударить парня по ногам, но чувак с монтировкой портил мне все планы. Да и вообще, о чём я говорю? Какие планы? Всё происходило так быстро, что я действовал на автомате. Боль разрывала меня, адреналин зашкаливал, я сомневаюсь, что вообще мог трезво оценивать ситуацию. В какой-то момент я просто открылся, получил удар в голову и потерял сознание. Очнулся через пару дней в больнице, врачи сказали, что со мной всё в порядке и что скоро я смогу отправиться домой. Матвей был всё ещё без сознания. — Ты Соню видел? — спрашиваю я отца, когда тот в очередной раз приходит навестить меня. — Нет, — он пожимает плечом. — После выпускного не видел. Я поджимаю губы, листая в телефоне ленту «вконтакте» и пытаясь не думать о многочисленных сообщениях, которые прислали мне друзья, чтобы подбодрить и пожелать скорейшего выздоровления. Я ни на одно из них не ответил. — Она трубку не берёт, — бормочу я, лениво проводя пальцем по экрану. — На сообщения не отвечает. Куркина говорит, что та уехала к бабке в деревню. Отец не отвечает, и я поднимаю на него взгляд, чтобы убедиться, слушает ли он вообще меня. — Ну, — он шмыгает носом. — Наверное, уехала в деревню, — безразлично бросает папа. Я фыркаю и поправляю съехавшую повязку на руке, которая чертовски мешает. Скорее бы уже выписаться и отправиться домой: больничная еда просто ужасна. — Она не могла уехать после того, что случилось, и даже не прийти ко мне, — недовольно бурчу я. — Это на неё не похоже. Проходит ещё одно сообщение, телефон вибрирует, и я замираю, поспешно возвращаясь к диалогам. Нет. Это не от Розиной. Вздыхаю и ставлю сотовый на блокировку. — Может быть, родители отправили её в деревню как раз из-за этого, — предполагает папа. — Связь там не ловит, вот она и молчит. Я прищуриваюсь, подозрительно всматриваясь в отца, затем недовольно морщусь и вздыхаю. — Может быть, — бурчу я. — Как там Матвей? Отец качает головой, несколько секунд молчит. — Ещё не очнулся, — бросает тренер. — Неделя прошла, — говорю я, потирая лицо ладонями и шумно вздыхая. Пытаюсь избавиться от картинки, как друга ударяют монтировкой по голове. И как я не заметил, что тот урод начал доставать её? — Ко мне копы приходили вчера, — смотрю на отца. — Сдал им этих ублюдков. Папа кивает, потирая переносицу. Выглядит он уставшим и потрёпанным. В палате тихо, пахнет какими-то лекарствами, во рту у меня привкус пресной каши, которую давали на завтрак. Хочется уже выйти на улицу и погреться в лучах солнца, а не лежать в этой постели целыми днями. У меня ведь ничего серьёзного нет, почему они меня здесь держат? — Я знаю, — говорит он. — Их ещё не нашли. Поджимаю губы, поправляя подушку под спиной, чтобы было удобнее сидеть. — Сомневаюсь, что вообще ищут. Это же полиция. Они там ни черта не делают, — бурчу я. — Вот только давай без самодеятельности, — упрекает меня отец. — Не надо искать и мстить им, пусть следователи делают свою работу. Я отмахиваюсь, ничего не отвечая. Заняться мне больше нечем, как искать этих упырей. Я всё равно практически не помню, как они выглядели. Темно было. Если только связаться с бывшими друзьями Розиной, которые её подставили в тот раз, выпытать их, где искать Малийского, а там дальше вместе с ним найду и остальных. Они, наверное, залягут на дно, пока ажиотаж не поутихнет. — Егор, — отец возвращает меня в реальность. — Пообещай, что не будешь искать их и нарываться на неприятности. Где-то я уже это слышал. — Ладно. Когда меня уже выпишут? Хочу на тренировку. У меня соревнования скоро, — недовольно бурчу я. Папа цокает и вздыхает. — После завтра. Врач сказал пока никаких нагрузок, так что когда полностью восстановишься, тогда и поговорим о тренировках, — он поднимается на ноги, намекая, что ему пора на работу. Или ещё куда, не знаю. — Но, па, — ною я. — Я в порядке. Всего лишь синяки! — Никаких «па», — он хлопает меня по плечу. — Завтра зайду, не скучай. Я фыркаю, провожая его недовольным взглядом, а когда дверь за отцом закрывается, возвращаюсь к телефону. Куда же делать Розина? Если бы её предки силком отправили в деревню, чтобы избежать встречи с Малийским, она бы как минимум написала мне и предупредила. Или попросила бы кого-то из подруг. Но она исчезла, словно её никогда и не существовало. Не нравится мне всё это. Жопой чую, что что-то не так. *** Утром через день меня выписывают. Я с радостью покидаю палату, в которой провёл почти полторы недели, разбрасываюсь прощальными фразочками, адресованными пациентам или медсёстрам, и заклинаю себя, что никогда в жизни больше не вернусь в это жуткое, холодное, пропитанное болезнью, место. Хватит с меня таких приключений… Перед уходом я заглядываю к Матвею. Он лежит без сознания, и у него изо рта торчит противная кислородная трубка. Голова перебинтована. К телу прикреплены провода от пикающих приборов. Жуткое зрелище. Я достаю телефон и делаю пару снимков, чтобы потом показать другу и поиздеваться над ним, но затем вдруг понимаю, что это глупая идея. Фото не удаляю. Матвей не просыпается с того самого вечера, и чем дольше он валяется без сознания, тем сильнее я беспокоюсь за него. От Сони Розиной нет никаких вестей. «Вконтакт» она не заходит, на звонки не отвечает. Я даже решаю написать её сестре, но та лишь отмахивается, что Соня в деревне. Эта тишина продолжается почти месяц, пока однажды мне не приходит неожиданное сообщение. «Всё кончено, Егор. Мы расстаёмся. Не пиши мне больше». Я ничего не понимаю, поэтому предупреждение Розиной меня не останавливает. Я заваливаю её сообщениями — она в ответ отправляет меня в чёрный список. Я звоню ей — она меняет симку. Спрашиваю номер у её сестры, Куркиной, Юли, но те говорят, что Розина запретила им вообще разговаривать со мной. Караулю её у подъезда чуть ли не каждый день, но выловить получается только Машу. Она говорит, что Соня пробудет в деревне до самого сентября. Причины, почему Розина внезапно решила расстаться со мной, она не знает. Хотя, скорее всего, просто не хочет сообщать мне. Мне ничего не остаётся, как окунуться с головой в тренировки, чтобы не думать о Соне, но мысли всё равно сводят меня с ума. Я решаю пойти в десятый класс, чтобы хоть где-то пересекаться с ней и попытаться выяснить, что же произошло. Ей снова угрожал Малийский? Или её родители узнали обо мне? Может быть, я сделал что-то не так? Спустя ещё две недели Матвей приходит в себя. Врач говорит, что его состояние стабильное, но друг всё равно жалуется на адские головные боли. В остальном с ним всё нормально, хотя доктор не спешит его выписывать. Больше месяца Матвей проводит в больнице, шутит, что в армию теперь ему дорога точно закрыта. Александра Малийского так и не нашли. *** Наши дни. — Ты издеваешься? — спрашиваю я Розину, поджимая губы, когда девушка заканчивает рассказывать, почему вычеркнула меня из своей жизни. — В смысле? — не понимает она. — В прямом, — недовольно смотрю на неё, и Соня неловко отводит взгляд в сторону. — Я, понимаешь ли, всё лето места себе не находил, думал, где накосячил и что вообще случилось с тобой. Представлял самые ужасные картины, с ума сходил, а ты просто из ничего раздула проблему и игнорила меня почти четыре месяца. До октября отшивала, потому что, видите ли, мой отец намекнул тебе, что ты мне не пара. Девушка фыркает и взмахивает руками. — Это тебе не шутки, Егор! — возмущается она. — Тебя избили из-за меня. Повезло, что никаких серьёзных травм не было. Ты только посмотри на Матвея, он инвалид на всю жизнь. Ему обезболивающее ежедневно пить приходится. А если бы с тобой что-то такое случилось? Тебе бы пришлось забыть о боксе! Малийский так просто бы не отстал от тебя. — Да насрать мне на этого урода! — почти вскрикиваю я. — Я сдал его копам, так что… — Его всё ещё не нашли, — перебивает меня Соня, затем стихает и отворачивается, бросая взгляд на поле. Нас накрывает молчание, и я недовольно вожусь на стуле, делая обиженный вид. Поверить не могу, что отец подтолкнул Розину к тому, чтобы она меня бросила. Я ему ещё устрою сегодня вечером, он так просто не отвертится. — Слушай, Сонь, — вздыхаю я. — Давай вот ты не будешь ебать мне голову, да и себе тоже. Со мной ничего не случится, я в рубашке родился. Постоять за себя смогу, тем более, что от этого козла уже давно ничего слышно не было. Просто сделаем вид, что этих четырёх месяцев не было. Я смотрю на её профиль — девушка хмурится, думая. Её пальцы постукивают по коленке, и я знаю, что она хочет достать сигарету и затянуться. До того, как мы с ней разошлись, Розина не курила. — Уже всё кончено, Егор, — она смотрит на футболистов. — Я больше ничего не чувствую к тебе. Давай просто оставим всё, как есть. — Ага. Ну, щас, — вырывается у меня. — Я в десятый класс пошёл только из-за тебя, ты мне должна. Она кривится и смотрит на меня, склоняя голову к плечу. Её взгляд скользит по моим губам, затем снова впивается в глаза. — Мечтать не вредно, Штормов, — тянет Соня, печально улыбаясь. — Всё уже в прошлом. Я шикаю и резко подаюсь вперёд, впиваясь в её губы поцелуем. Розина от неожиданности дёргается в сторону, но я перехватываю её за шею и снова притягиваю к себе. Как же долго я представлял этот момент, когда, наконец, смогу снова прикоснуться к её коже и поцеловать губы. Теперь, когда всё встало на свои места, больше ничего не имеет значения. — Егор, — Соня пытается отстраниться. — Егор, ну, постой же… — Заткнись…