Отец Сергий умолк, рассеянно глядя на поблескивающую воду. Мона немного подождала, потом нетерпеливо тронула его за рукав. – Вы говорили про письмо от старого знакомого. – А? Да. Простите. Это идейный анархист, адепт так называемой «Черной правды». Его зовут Арон Воля. Теперь он обосновался на Украине. У них там что-то вроде анархистской республики. Зовет посмотреть собственными глазами. Пишет: приезжайте, не пожалеете. Я почти уверен, что это ч-чепуха и утопия, но все же решил наведаться, в порядке экскурсии. Для очистки совести. Мало ли, вдруг… Письмо красивое, и человек не пустой. – Отец Сергий опять вздохнул. – Посмотрю, удостоверюсь, что бред, – и в Севастополь, к Масе. «Батька» Мона напряженно прикидывала, что лучше – снова остаться одной или напроситься к этому чудно?му экскурсанту в спутницы. Не получится ли так безопасней? – Где эта анархистская республика? Далеко? – В Приазовье. Есть там такой уездный городок, Гуляйполе. – Вы про республику батьки Махно?! – вскрикнула Мона. Про степного атамана и его гуляйпольскую вольницу она наслушалась в белгородском поезде, когда решала, каким маршрутом двигаться на юг. В «сумеречной зоне» между красными и белыми возникли десятки степных республик, у каждой свой «батька»: «Чигиринская коммуния» батьки Коцуры, «Холодноярская управа» батьки Чучупаки, «Новая сечь» батьки Божко, «Лыцарское казачество» батьки Ангела, какая-то «Зеленошкольская директория», но больше всего говорили о гуляйпольском атамане Махно. Нет уж, спасибо за такие экскурсии. Ничего не поделаешь. С отцом Сергием придется расставаться, раз он совсем полоумный. – Я намерен спуститься по Донцу до Изюма, а оттуда идти пешком, – закончил рассказ неверный рыцарь. – Дальше поплывете сами. Управлять баркасом легко, только двигайте рулем. А пользоваться двигателем я вас научу. – Хорош ваш японец. Еще друг называется. – Моне от расстройства захотелось сказать какую-нибудь гадость. – Отпустил пожилого человека в такое опасное путешествие одного. – Чем это оно опасное? – удивился отец Сергий. – По нашим с Масой меркам нисколько. Заверну к знакомому в г-гости. Не понравится – через несколько дней буду в Крыму. А если паче чаяния понравится – вызову Масу к себе. Мона отвернулась. Конечно, очень приятно чувствовать себя под чьей-то защитой, но лучше к этому не привыкать. Человек по-настоящему свободен, лишь когда ни от кого не зависит. Катись в свое Гуляйполе, скатертью дорожка. Вдоль да по речке Она решила, что не будет к отцу Сергию привыкать, а то еще привяжешься. Конечно, спасибо за спасение, и вообще человек он достойный, по-своему привлекательный (не в том смысле, а как личность), но их совместный путь будет недолгим, и лучше, если расставание никого не опечалит. Поговорить поговорили, и хватит. Дело облегчалось тем, что отец Сергий общаться со спутницей тоже не жаждал. Сидел на корме, правил – важный, словно управлял дредноутом. Вдоль да по речке, вдоль да по широкой сизый селезень плывет, думала про него Мона, все же несколько уязвленная полным отсутствием интереса к сравнительно молодой и, в общем, довольно красивой женщине. Свою дурацкую скуфью «странник» снял, рясу тоже. В рубашке и штанах стал почти похож на нормального мужчину. «Почти» – потому что седые волосья и борода все-таки превращали его в деда Мазая. Так они и плыли – мимо полей, лугов и перелесков медленно, мимо деревень на моторе, быстро. Кто знает, что на уме у местных и какая где власть? Лучше было не рисковать. Ничего угрожающего, впрочем, не происходило. У мостков стирали белье бабы, мальчишки купали коней. На тарахтящий баркас деревенские глядели без интереса. О том, что идет война, напомнил только конный разъезд, не поймешь чей, но отец Сергий заметил его издали и причалил к берегу, под обрыв. Там и переждали. Единственный раз путешественники обменялись парой слов, когда Мона достала из мешка заработанные в Масляной Пристани продукты. Вежливо предложила, он вежливо отказался. Мона пообедала, задремала. Проснулась так же легко, как уснула. Открыла глаза – и поймала на себе взгляд спутника. Он спокойно, без смущения сказал: – Извините. Вы так хорошо улыбались во сне. Я давно не видел молодых, красивых женщин. В монастыре их, понятно, не было, но и потом тоже. Будто все они улетели из России в другие края. Как сказал один старинный автор: «В безобразные времена к-красота женщины поражает сильней». Кажется, святой отшельник говорит комплименты, с веселым удивлением подумала Мона. Но он тут же всё испортил, задумчиво прибавив: – Очень верно подмечено. Можно уточнить: «даже умеренная к-красота». – «…не очень молодой женщины»? – подхватила она. Вот теперь он смутился. – Извините, я совсем не вас имел в виду, это было отвлеченное рассуждение… А насчет возраста позволю себе заметить, что самые интересные лица бывают у женщин средних лет. Еще можно разглядеть вчерашнюю девочку, и уже видно завтрашнюю с-старуху… О Господи, – окончательно стушевался отец Сергий. – Что я несу? Вконец одичал! Ради бога, я не про вас. Честное слово! Она, не удержавшись, фыркнула – такой он сейчас был смешной. И после этого отношения как-то сами собой наладились. Иногда возникала беседа, иногда наступало долгое молчание, но уже не напряженное, а естественное. Несколько раз отец Сергий садился на весла и греб на удивление мощно, подолгу, без устали. Потом река вышла на равнину, разлилась пошире, выпрямилась, и он поставил парус. Моне было расчудесно. Попутчик ей нравился. Больше всего тем, что с ним было спокойно. По-женски спокойно. Должно быть, поначалу она испытывала неловкость из-за чересчур романтической ситуации: прекрасная дева и благородный герой – это чревато осложнениями. Прямо как в синематографе. Или в той истории, которую любила рассказывать мать. Но, узнав «благородного героя» поближе, Мона убедилась, что он по всем показателям ей не подходит. Во-первых, умный. Во-вторых, невеселый. Ну и, само собой, ужасно старый. Хорошо! – Хорошо-то хорошо, но слишком быстро, – сказал вдруг отец Сергий и, поймав ее изумленный взгляд, улыбнулся. Улыбка у него была немного неуклюжая, трудная. Будто подзаржавевшая. Сразу видно – человек улыбается редко. – Извините. Привык с собой разговаривать вслух. Говорю же: одичал. Это я о парусе. Хорошо, что попутный ветер, но из-за него мы движемся быстрее, чем нужно. – То есть? – Плотовщик Стась (не могу пожелать ему царствия небесного) рассказал мне про речной путь. Нам предстоит пересечь территорию некоей «Козолупинской республики». Это вольное государство пополняет свой б-бюджет, грабя проплывающих, поэтому данный участок следует преодолевать ночью, без огней и очень тихо. Мы же с вами такими темпами прибудем туда засветло. Придется пристать к берегу и дождаться сумерек. Он направил лодку к заросшему густым полузатопленным кустарником берегу. Место было отличное: под прикрытием ветвей баркас было не видно ни с реки, ни с суши. – Отдохнем, – сказал отец Сергий. – Можно и поспать. Ночью будет не до сна. Но сам спать не лег, а, усевшись на корме, стал разбирать содержимое своего дорожного мешка. Мона подсматривала. Сначала старик достал полевой бинокль и стал тщательно протирать бархоткой его окуляры. Это было долго и скучно. Мона зевнула, подумав, не поспать ли в самом деле. Но второй предмет, извлеченный из мешка, был интересней – деревянная шкатулка. Отец Сергий достал и бережно развернул какой-то пожелтевший пергамент. – Что это? – Сам хочу понять. В шкатулке реликвии, оставшиеся от моих предков. Покойный отец собирал, а мне всегда было недосуг разобраться. Решил: если уезжать навсегда, возьму с Родины хоть это. Изучаю, изучаю, но пока б-безрезультатно. Она подсела, заглянула ему через плечо. Древние каракули было не разобрать. – «Память сия» в начале могу прочесть, а дальше никак… И в конце еще разборчиво: «Корней», какое-то слово, «руку п-приложил». Нашего родоначальника, который приехал в Московию при Алексее Михайловиче, звали Корнелиусом. Может, он? И зашевелил губами. Фамильные древности Мону не заинтересовали, но спать расхотелось. Решила размяться. Красная армия на марше Прошла до конца кустов, за которыми простиралось большое поле. Раздвинула ветки – испуганно присела. Метрах в трехстах по дороге растянулась длинная, окутанная пылью колонна, которой было не видно конца. Впереди медленным шагом под свернутым знаменем ехали всадники, человек десять-пятнадцать. Мона побежала назад, рассказала отцу Сергию. Тот убрал свой палимпсест, поднялся, взял бинокль. – Дайте и мне! – потребовала она. Встали плечом к плечу. Он стал смотреть в правый окуляр, Мона в левый, но скоро отодвинулась. Во-первых, щеке было щекотно от его бороды, а во-вторых, мало что видно. Бинокль был слишком мощный. В белом кружке покачивались фуражки и папахи, въехала конская морда с оскаленными зубами. – Красные, – определил отец Сергий. – Не меньше б-бригады… Впереди штаб. Вероятно, подкрепления для харьковского фронта. – Смотрите! – Она тронула его рукав. Навстречу колонне по дороге мчался легковой автомобиль, за ним тянулся лисий хвост пыли. Машина остановилась перед головой колонны. Выскочили три проворные фигурки: одна впереди, две сзади. – Что-то срочное, – сказал отец Сергий. – Бог с ними. Какое нам дело? Сюда они не сунутся.