По последней фразе было легко понять, что мысленно Скукин уже перешел линию фронта. Поймав испытующий взгляд Моны, он с вызовом сказал: – Да, сударыня. Я прагматик. А также честолюбец и карьерист. И никогда не изображаю, что я лучше, чем есть на самом деле. Оба офицера были очень интересные, Мона охотно бы попальпировала им лица, чтобы получше вникнуть, но приходилось довольствоваться зрением. Среди прочих необходимых в дороге вещей у нее с собой был карвер, маленький изогнутый ножик для резьбы по дереву. Дерево – скучный материал, но где взять воск? Когда, отплыв подальше от нехорошего места, они снова пристали, чтобы дождаться темноты, и вся компания перебралась на берег, Мона развлекалась вырезанием. Это не мешало ей потихоньку вести наблюдение. К тому же человека, поглощенного художественной работой, никто не попросит заниматься скучными женскими обязанностями, а таковые имелись. Канторович еще в баркасе как-то очень ловко и быстро, на хлебные крошки, наловил рыбы, и теперь ее надо было жарить. Старец Сергий и Скукин возились с костром, штабс-капитан потрошил свою добычу, а Мона вместо того, чтоб мило хозяйничать, превращала деревяшку в грифона – и все поглядывали на ее творчество с почтением. – Как вас по имени? – спросила она Канторовича. – Шая Мордехаевич, – бодро ответил он. – «Товарищи» звали Шайкой, вы можете Шаенькой. – А я Федосья Кукушкина, – засмеялась она. Веселый, красивый, отчаянный, не чрезмерно умный. То, что надо. Грифон, вырезанный Федосьей Кукушкиной Скукин был совсем в ином роде, но тоже яркий. На свете полным-полно циников, но такого честного встретишь нечасто. Отсутствие притворства – очень сильное качество. Как в женщинах, так и в мужчинах. В Скукине интриговала какая-то непонятная внутренняя холодность или, верней, неподвижность. Именно: неподвижность. Как будто у человека есть незыблемая точка опоры, с помощью которой можно сдвинуть мир, а сам останешься на месте. Лишь крайние эгоцентристы обладают этим завидным качеством. И тоже красивый, на сдержанный, нерусский манер. Движения экономные, изящные. Наверняка умный. Явно не весельчак. Вроде по первому впечатлению проигрывает «Шаеньке», но чувствуется и второй слой, а это всегда манит. Бедный старец с его американским дипломом при такой конкуренции совсем поблек. Будто и сам это чувствуя, он сразу после трапезы сказал: – Отбой. Два часа спим. Потом плывем дальше. Не дал молодым мужчинам развлечь даму беседой, а «Шаенька» поглядывал на Мону с приязнью и, кажется, был не прочь распустить хвост. – Слово адмирала закон для моряка, – сказал он со вздохом. Улегся, положив под ухо локоть, и моментально засопел. Скукин лег в позу покойника, скрестив руки на груди и пристроив вместо подушки рюкзак. Старец Сергий величественно задремал, привалившись спиной к дереву. Раз веселого пикника не получилось, устроилась на привал и Мона: поодаль от мужчин, в баркасе. Отгородилась от земли бортами, так что осталось одно только небо наверху. Закрывала глаза – оно было светло-синее. Открыла – буквально через секунду – а оно уже черное. Ночь. Проснулась Мона оттого, что баркас покачивался на волнах. – Давно плывем? – спросила она охрипшим со сна голосом. На нее зашипели: – Тсссс. Кто-то, по шепоту не разберешь, сказал: – Тише. Ночью по реке далеко слышно. Мона тоже перешла на шепот: – Мы уже в Козолупии? – Да. Села, чтобы посмотреть, но сначала ничего не увидела кроме неподвижной черноты сверху и еще одной, колышущейся, внизу. Понемногу глаза привыкли к темноте, и стала различима густо-серая полоса недальнего берега и светло-серая рябь на воде. Лодка медленно, бесшумно плыла по течению. На носу сидел кто-то в застывшей позе, со странно расставленными локтями. Скукин, угадала Мона по фигуре. Что это он делает? А, в бинокль смотрит. Но что можно увидеть в темноте? Вдруг Скукин вскинул руку. – Что? – шепнул Канторович. Этот сидел на дне баркаса, прямо перед Моной, но она разглядела его только сейчас. – Что-то светится, не пойму, – ответил Скукин. Штабс-капитан подсел к нему. – Дайте ваши чудо-окуляры… Да, огонь. Посередине реки? Странно. Эй, старец, рулите-ка вон к тому мысу. Чуть скрипнул руль. Впереди река делала изгиб, и баркас взял курс на выступ берега. Нос мягко уткнулся в песок. Мужчины один за другим, стараясь не шуметь, вылезли. Мона – за ними. Что-то хрустнуло. Это Скукин лез на невысокое кривое дерево. Замер. – Что он делает? – спросила Мона у стоявшего впереди отца Сергия. – У него морской бинокль ночного видения. Она немного прошла по берегу, раздвинула ветки. Действительно, огонь. Река здесь сильно сужалась, метров до сорока, а то и до тридцати, и прямо посередине на чем-то плоском, ровном пылал желто-красный конус. Больше ничего разглядеть было нельзя, и Мона вернулась. – Что там? – тронул Скукина за каблук штабс-капитан. – Не мешайте. Прошло еще две или три минуты, прежде чем Скукин спустился. – Господа, ситуация следующая. Это паромная переправа. Паром выведен на середину. Там трое с винтовками. Огонь горит в бочке, освещает воду. Незаметно проплыть невозможно. Канторович тихонько присвистнул. – Кордон, мать его! Виноват, сударыня. – Это еще не всё, – невозмутимо продолжил Скукин. – Напротив, на нашем берегу, под деревьями, пулеметное гнездо. Я разглядел мешки, ствол, две головы. – Что будем делать? – спросил Канторович. – Посмотрим с другого ракурса. Идемте, штабс-капитан. Они вдвоем подошли к самой воде, о чем-то тихо переговариваясь. – Штатских и слабый пол к участию в военном совете не привлекают, – иронически заметил отец Сергий. – Ну посмотрим, что решит г-генеральный штаб. – Слушаюсь, господин подполковник, – сказал Канторович, чуть повысив голос. Шагнул в заросли. Исчез. А Скукин вернулся, все такой же невозмутимый и деловитый. – Ситуация военная, – сказал он, – поэтому беру командование на себя. – Куда он? – спросила Мона про штабс-капитана, а отец Сергий спросил: – Каков план действий? Скукин, разумеется, ответил не ей, а мужчине: – «Козолупинская республика» у красных считается союзницей. Ее лозунг «Советы без жидов и коммунистов». Поэтому поплывем открыто. У меня удостоверение помощника начальника штаба красной бригады. Скажу, что спускаюсь по реке с донесением. Вы, сударыня, переоденьтесь – у меня в мешке есть запасная гимнастерка. Фуражку возьмите мою, уберите волосы под нее. У большевиков служит немало женщин, но все стриженые. Вы – просто лодочник. – (Это уже отцу Сергию.) – Минуем кордон – подберем Канторовича. Он обойдет по суше. Всё ясно? Главное помалкивайте. Говорить буду я. – А почему Канторович не с нами? – спросила Мона. – У него ведь тоже советские документы. – Потому что он – Шая Канторович, – нетерпеливо ответил подполковник. – Я ведь объяснил: козолупинцы не любят евреев. У отца Сергия был другой вопрос: – Какой у вас план на случай, если нас все-таки задержат? Тревоги в голосе не было, только любопытство. Скукин ответил еще резче, чем Моне: – Повторяю еще раз: ситуация военная и командую здесь я. Приказы командира не обсуждают, их выполняют. – Посмотрел на часы со светящимся циферблатом. – Дадим Канторовичу четверть часа – и вперед. Займите места в баркасе.